— Такая мысль никогда не приходила мне в голову.

 — На меньшее я не согласна просто потому, что могу не прожить достаточно долго, чтобы получить удовольствие от такого поворота дел. Я выразилась достаточно недвусмысленно, не так ли? Я выйду замуж за своего принца на белом коне.

 — Да, по этому поводу вы выразились достаточно ясно.

 — В таком случае, признаюсь вам, что теряюсь в догадках, кого же вы могли найти для меня.

 — Мистер Стенсбери.

 — Мистера… Стенсбери? – Она уставилась на меня в полной растерянности. – Но он же не… Он… Он сделал предложение вам. Я ему не нужна. А мое единственное условие заключается в том…

 — Да, я помню. Ваше единственное условие состоит в том, что жених должен быть влюблен в вас без ума.

 — Вот именно. Я знаю, что вы очень умны, намного умнее меня и, надеюсь, не обидитесь, если я скажу, что не понимаю, каким образом мистер Стенсбери отвечает этому условию.

 — Он не любит меня. Он любит вас.

 — Тем не менее, предложение руки и сердца он сделал вам.

 — Только потому, что он не может иметь детей, и он решил, что, раз уж я намного старше обычной дебютантки[72], то не стану особенно возражать.

 — Он не может… Что вы имеете в виду, когда говорите, что он не может иметь детей?

 — Я имею в виду, что он не способен зачать их.

 — Не способен… – Она недоуменно нахмурилась, а потом ахнула и чело ее разгладилось. – Ох. Ох! Он не способен. Вы это хотите мне сказать?

 — Да.

 — Ага. Понимаю. И он решил, что это не особенно вас опечалит, поскольку вы уже в возрасте, но… при чем здесь я?

 — Вы здесь очень даже при чем. Он полагал, что вы и не взглянете в его сторону, если узнаете его тайну.

 — Но это же нелепо! Разумеется, когда он только появился здесь, я сочла его грубым и неотесанным, как все и говорили, но теперь я узнала его много лучше.

 — И состояние его здоровья делает его превосходным женихом для вас. Вот что я пытаюсь до вас донести.

 — Здесь есть только одна проблема.

 — Здесь не может быть никаких проблем. Это – идеальный вариант.

 — И все-таки я думаю, что проблема есть.

 — Какая же?

 — Думаю, что… Он вскружил голову мне! О Боже. Что же мне делать? Все это хорошо и прекрасно, когда тебя любят и обожают, но любить кого-нибудь в ответ? Не знаю… Такого со мной еще не бывало… Это требует нешуточных усилий! – Подбородок у нее задрожал.

 — Вы собираетесь… Не плачьте. – Носового платка, чтобы предложить ей, у меня с собой не оказалось. – Прошу вас, не надо. Я хотела сделать вас счастливой, а не заставить печалиться.

 — Но ведь он хотел бы полюбить меня, не правда ли? Он – как раз из таких. Ах! Теперь я и сама это вижу. Но это ужасно!

 Ужасно?

 — Что вы наделали?

 — Я всего лишь хотела помочь.

 — Теперь я не смогу быть храброй и благородной, не смогу прервать отношения прежде, чем все окончательно запутается. Неужели вы не понимаете? Мне придется… Мне придется полюбить его в ответ.

 — Но я действительно уверена, что он любит вас.

 — И я тоже уверена, что люблю его! Все это настолько ужасно, что не поддается описанию.

 — Я не совсем понимаю…

 — Только не говорите мне, что я должна быть на седьмом небе от счастья. Я и сама это понимаю, просто сейчас у меня не хватает на это духу. Надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти.

 — Разумеется, нет. Вы же знаете, что я никогда…

 — Потом, прошу вас. А сейчас уходите.

 Домой я шла как в тумане. Я не могла понять, что только что произошло. Разве не опасалась мисс Темплтон умереть при родах? И разве я только что не подсказала ей, как этого избежать, да еще и выйти замуж за человека, которого она, по ее же словам, любит до безумия?

 Тогда почему она уверяла меня, что несчастна?

 Весь вечер и все следующее утро я ломала голову над поведением мисс Темплтон, но так и не приблизилась к разгадке. А потом, после обеда, она сама нанесла мне визит. На ней было платье, которое, как я уже знала, она любила больше всего – ярко-оранжевого атласа, с кружевной оторочкой на корсете и рукавах. Она хотела знать, не соглашусь ли я вместе с ней нанести визит в Оуэрвич-Холл.

 — Я отправила мистеру Стенсбери записку с просьбой показать нам свои новые приобретения, и он пригласил нас на чай.

 — Но… но… я думала, что после вчерашнего вы больше на захотите меня видеть.

 — Не говорите глупостей. Разумеется, я захочу вас видеть. И приношу извинения за свою истерику. Я просто очень испугалась. Понимаете, всю свою сознательную жизнь я планировала свою смерть, а не то, как буду жить дальше. И поэтому, когда такая возможность неожиданно представилась, да еще с мужчиной, которого я… – Щеки ее окрасились жарким румянцем. – В любом случае, теперь вы понимаете, в какое замешательство я пришла. И отношение к скольким вещам мне предстоит пересмотреть. Мне придется убедить своего отца…

 — Я и представить себе не могла…

 Она похлопала меня по руке:

 — Разумеется, не могли. Потому что вы – моя ближайшая и лучшая подруга. Вы предложили мне такой дар, о котором я не могла и мечтать, а у меня недостало учтивости хотя бы поблагодарить вас за него. Поэтому я делаю это сейчас – спасибо вам. И не волнуйтесь насчет папы. Я могу уговорить его на что угодно. – Она подалась вперед и поцеловала меня в щеку. – Итак. Идемте? Где ваши перчатки?

 Мы уже сидели в экипаже и подъезжали к Оуэрвич-Холлу, когда я сообразила, что, хотя рассказала мисс Темплтон все о мистере Стенсбери, но ни слова не сказала ему о ней. Я ахнула:

 — Он же еще ничего не знает!

 — Кто? Кто еще ничего не знает?

 — Мистер Стенсбери. Он ничего не знает о вас. Вы знаете все… о нем… и о том, что он любит вас, но он-то ничего… Я ничего не говорила ему о вас. Мне очень жаль. Опять я все испортила.

 — Нет. Нет, не надо извиняться и сожалеть. – Она взяла мою руку в свои. – Вы все сделали правильно. И поступили великодушно. Но если бы вы не оставили хоть чего-либо на мою долю, это было бы ужасно.

 Карета свернула с дороги и стала подниматься по подъездной аллее. Мисс Темплтон глубоко вздохнула:

 — Моя шляпка сидит ровно? Щеки у меня не слишком бледны?

 — Они…

 — Ах, не отвечайте. Но не могли бы вы сделать мне одолжение и самой поговорить с дворецким? Не знаю, способна ли я на это в своем нынешнем состоянии. Я так долго боялась помолвки, что сейчас просто не знаю, как полагается радоваться ей. Но я смогу. Я должна. – Она закрыла глаза. – И я сделаю это.

 — Вы уже рады.

 Она удивленно воззрилась на меня, а потом лицо ее озарилось ослепительной улыбкой:

 — А ведь и правда, не так ли?

 Дворецкий провел нас по коридору и препроводил в оранжерею, объявив о нашем появлении. В дальнем ее конце, из зарослей папоротников, показался мистер Стенсбери. При виде его мисс Темплтон едва не лишилась чувств. Мы стояли и смотрели, как он идет к нам, и она крепко сжала мою руку, а потом прошептала, не глядя на меня:

 — Ада.

 — Ада?

 — Да. Так меня зовут.

 — Вас зовут Ада?

 Она кивнула, не сводя с него глаз:

 — Теперь я должна в этом признаться, не так ли, раз уж мне предстоит жить с этим именем дальше. – Она задрала подбородок, хотя он предательски дрожал.

 — Ада – чудесное имя, мисс Темплтон.

 — Раньше я так не считала, но теперь… вы действительно так полагаете? – Оторвав от него взгляд, она с мольбой взглянула на меня.

 — Я уверена в этом.

 Когда мистер Стенсбери подошел к нам, она отпустила мою ладонь и протянула руку ему.

 Он взял ее, поднес к губам и поцеловал:

 — С вами все в порядке, мисс Темплтон?

 — О, да. Еще никогда я не была так счастлива, мистер Стенсбери. – Улыбка ее выглядела трепетной и боязливой, но в глазах вспыхивали искорки благоговения. – Я чрезвычайно признательна вам за беспокойство.