Подойдя ко мне, преподаватель остановился:

 — Должен признать, что вы подаете надежды. Если только вы сможете заставить себя следовать правильным путем, то когда-нибудь, я уверен, у вас получится недурной рисунок.

 Поход в церковь в то воскресенье оказался вполне сносным. Я кивком поздоровалась с несколькими людьми, с которыми познакомилась в начале недели, а после окончания службы даже сумела перекинуться с ними парой слов, прежде чем мистер Тримбл потащил нас обратно домой.

 С мисс Темплтон я повидалась на драматических чтениях в понедельник вечером, которые посетила в сопровождении адмирала. В ее манерах чувствовалась решительность, когда она подошла ко мне. Взяв меня под руку, она увлекла меня к стене.

 — Признаюсь, что до прошлого заседания Клуба любителей акварельного рисунка я не понимала разницы между рисунком и иллюстрацией. По некотором размышлении я должна заметить, что согласна с вами в том, что Клуб акварелистов – неподходящее место для выставки ваших работ. – При этом она не сводила с меня пристального взора, следя за моей реакцией.

 — Я тоже так думала, но с самого начала не хотела выглядеть чересчур педантичной. И еще мне показалось, будто вы очень хотели, чтобы я пришла.

 Она улыбнулась:

 — Поэтому давайте-ка попробуем ускорить ваше возвращение к работе. Итак… – Она окинула комнату взглядом. – Мистер Стенсбери здесь, и, по моему мнению, сейчас самое подходящее время, чтобы вы с ним заговорили. Хотите, я пойду с вами?

 Я вздохнула:

 — Всякий раз при виде его я вспоминаю тот ужасный коряжник и не могу сделать вид, будто мне интересен мужчина, настолько нечувствительный к хорошему вкусу в природе.

 — Попытайтесь думать вместо этого о вашем ужасном мистере Тримбле и о том, что он занял ваше место.

 — Хорошо. Попытаюсь.

 — В таком случае вы должны пытаться сильнее, потому что мистер Стенсбери – эксцентрик. Он способен почти на все. В общем-то, если подумать, то просто диву даешься, сколько всего он успел натворить с тех пор, как переехал сюда, так что если удастся убедить адмирала в том, что он питает к вам серьезные намерения, то ваш батюшка более не сможет позволить себе колебания и нерешительность.

 — Я все понимаю, но если вы вспомните, что мне придется выслушивать его рассказы о своем отвратительном рутарии – а, скорее всего, еще и ехать и смотреть на него, – то вам не придется просить меня быть с ним любезной.

 — В таком случае я сама подойду к нему от вашего имени и заявлю, что умираю от желания увидеть его рутарий, и вот тогда, смею надеяться, он будет вынужден пригласить нас обеих на экскурсию. А если я якобы случайно обмолвлюсь, что вы уже дважды были приглашены в Оуэрвич-Холл, то представьте, что подумают люди!

 — Надеюсь, они не подумают, что мне нравится его коряжник!

 — Они подумают, что он начал оказывать вам знаки внимания.

 — В самом деле?

 — Еще бы. И тогда я смогу собственными глазами увидеть его сад! Видите ли, мне этого давно хотелось. Мистер Стенсбери, вообще, крайне необычный мужчина. Быть может, он даже устроит нам экскурсию по своему дому. В прошлый раз он этого не сделал, но я слыхала, что у него целая комната отведена под мечи и сабли, а другая занята исключительно часами – наручными, напольными и настенными. А еще я намерена сказать ему, что респектабельному поместью обязательно требуется передвижной зверинец – просто чтобы посмотреть, что он станет делать. Мне всегда хотелось взглянуть на животных с длинными шеями, не помню, как они называются. – Она вздохнула. – Какая жалость, что вы не желаете выходить за него замуж. Я лично полагаю, что это очень забавно – быть супругой такого мужчины.

 — Быть может, тогда вам самой стоит им заняться.

 Мисс Темплтон нахмурилась:

 — Мой отец никогда не одобрит такой союз. Хотя он не одобряет половину из того, что я делаю или говорю, так что, по большому счету, это не должно стать непреодолимым препятствием. – Со щелчком раскрыв свой веер и начав томно обмахиваться им, она надолго погрузилась в свои грезы о мистере Стенсбери. – Вся беда в том, что он представляется мне совершенно неспособным полюбить что-либо, за исключением своей оранжереи и этого коряжника. А я решительно настроена выйти замуж за того, кто влюбится в меня без памяти. Помните? Нет, я буду придерживаться своего первоначального решения и оставлю его вам.

 В промежутке между чтениями мисс Темплтон взяла меня под руку и отправилась в путешествие по комнате, обсуждая со мной прически и платья. Когда же она остановилась, чтобы раскрыть веер и оглядеться, я с удивлением обнаружила, что мы оказались как раз перед мистером Стенсбери.

 Он поклонился.

 Мы ответили ему реверансами.

 Она сжала мою руку:

 — Мисс Уитерсби много рассказывала мне о вашем… вашем… – На лоб девушки набежала морщинка.

 Я одними губами прошептала:

 — Коряжнике.

 — Ковряжнике.

 — О моем коряжнике?

 — Да, вот именно! Понимаете, сама идея представляется мне настолько невероятной и фантастической, что я даже представить себе не могу, как он выглядит.

 — Это – нечто вроде сада, засаженного пнями, только наоборот, корнями кверху, чтобы их было видно. Быть может, теперь вы лучше представляете, как он выглядит?

 — Не совсем.

 — Таковых пней всего насчитывается двадцать три. Минувшей весной я только начал их культивировать, и потому…

 Нет, в самом деле, с меня довольно этих глупостей.

 — Я всегда спрашивала себя – как можно культивировать пень? – Это же противоречит самой идее культивации, разве не так, когда вещь, к которой она применяется, изначально мертва? – Быть может, здесь уместнее использовать слово «сбережение»?

 На лице у мисс Темплтон по-прежнему играла улыбка, хотя в глазах стыла досада.

 — У меня так мало воображения, мистер Стенсбери. Боюсь, это – один из самых моих огорчительных недостатков.

 Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз с таким видом, будто полагал этот ее недостаток одним из ценнейших достоинств:

 — Я и сам всегда предпочитаю практику выдумке, мисс Темплтон. И потому не вижу причин, по которым вы должны извиняться.

 — Как это любезно с вашей стороны. Очень любезно. Не так ли, мисс Уитерсби?

 Я недоуменно нахмурилась.

 Ее же лоб, напротив, разгладился.

 — Вы настолько добры, мистер Стенсбери, что я подумала, а не согласитесь ли вы оказать мне услугу?

 — Ради вас я готов спуститься в соляные копи, мисс Темплтон; я даже брошу вызов тем дурно пахнущим и кипящим чанам для выварки соли.

 Ее щечки порозовели:

 — Я – ужасно любопытное создание. Так всегда говорит мой отец. Я всегда полагала, что это оттого, что еще в детстве я лишилась матери…

 Искорки легкомыслия в глазах мистера Стенсбери погасли в мгновение ока.

 — Мне очень жаль. Прошу меня простить. Я понятия не имел, что ваша матушка…

 — Вам не за что просить прощения, но в любом случае я бы очень хотела взглянуть на ваш коряжник.

 Прежде чем ответить, он несколько мгновений вглядывался в ее глаза, а когда заговорил, то улыбка вновь вернулась на свое прежнее место.

 — Почту за честь. Что вы скажете насчет завтрашнего дня? И тогда я сам покажу его вам.

 Она взяла меня под руку:

 — Вы слишком добры! И так внимательны! Мы будем счастливы прийти. Не правда ли, мисс Уитерсби?

 — Завтра? Не уверена, что смогу…

 Она больно ткнула меня локтем под ребра.

 — Да, конечно. Очень хорошо.

 — Что-нибудь случилось, мисс Уитерсби? – осведомился на следующий день мистер Тримбл, когда мы сидели за обеденным столом.

 — Случилось? Нет. Но почему вы спрашиваете?

 — Вы так безжалостно набросились на эту ветчину…

 Опустив глаза, я увидела, что искромсала ветчину ножом на мелкие кусочки: