ЗЕМЛЯ И ВЕГА — Летим! — Куда летим? — Летим к далекой Веге. — Посадка. Взрыв. И мы в стальном ковчеге. Спешим в бреду Космической езды На праздник основания звезды. Летим сквозь ужас Темноты кромешной В мир молодой, Безбрежный И безгрешный, Летим К полузабытым детским снам… Земные жены надоели нам. Все позабудь. Все связи оборви. Кровь остуди. Угомони смятенье. Нет, все же тяготение любви Всесильней, Чем земное тяготенье. Ночь. Ночь. И ночь. Здесь не бывает дня. Мы средь миров блуждающих Повисли. Чем невесомей тело у меня, Тем тяжелей, Тем полновесней мысли. О, эти мысли! Как-то невзначай Сказал «прощай» — И стало вероломным, И стало это самое «прощай» Таким тяжелым И таким огромным! Земля! Тревожно за нее порой, Как будто в тесном доме Без привычки Детей своих оставил за игрой И не прибрал, И не припрятал спички. Взгляну вперед — И дивно для очей: Бока планет В космической пустыне Шершавятся, Как дыни на бахче, Клянусь Землей, Как золотые дыни! Там в тишине Зудит, Гудит оса… Всё ближе. Громче. В аспидном тумане Ракета встречная. И голоса, И неземные лица на экране. Блестят зрачки, Большие, как очки. Хмельны, Шумны, Обличием не стары, Летят, Поют… Куда, весельчаки? Откуда вы, небесные гусары? Все отошло. И милую не жаль. Ни перед кем Не чувствую вины я. Обида, Ненависть, Тоска, Печаль — Понятья исключительно земные. Но нет. И здесь любовь и боль в ходу. Где Млечный Путь С другим сходился Млечным, Я, ставший между звезд Почти беспечным, Подслушал стон И подсмотрел беду. Беда — везде беда, И стон есть стон, Земной ли наш людской Или вселенский. А стон все громче… Ну откуда он? И этот тихий плач, Гортанный, Женский? И наконец, Заняв экран большой, Сначала смутной, Легкой-легкой тенью, Из дальней Из галактики чужой До нас дошло Печальное виденье. Он умирал. В скорлупке корабля Их было двое. Было только двое! Он умирал, Бог весть о чем моля, Упав в ее колени головою, Она шептала странные слова И кудри гладила. Глядел с экрана Застывший страх, Почти как у Марьяны В момент паденья нашего По-2. Что нужно вам В холодных безднах тьмы, Вам, любящим друг друга? Как нелепо! Инопланетцы, неужель и вы Здесь ищете Свое Седьмое небо? И я ищу, И у меня есть флаг И страстных И опасных путешествий… А если умирать, Я б умер так, Да, только, только так: С любимой вместе. Сородичам земле нас не предать. Нетленные, орбитою туманной Мы стали бы звездою безымянной Летать… Летать… Летать… Века летать! Но вот и Вега. Описали круг, Упали кошкой на стальные лапы. Долой ремни, Распахиваем люк, Бросаем трап, Спускаемся по трапу. Нисходим вниз, как на морское дно, Где все синё: И небо и полянки. Не знающие горя вегианки В больших цветах Подносят нам вино. И девушка, Заметив, что кипучей Не смею влагой губы замочить, Показывает что-то, — Видно, учит, Как пить вино… Меня ли ей учить! Лепечет что-то… Ласковым участьем И нежностью Не мог я пренебречь. Как только принял Звездное причастье, Понятной стала неземная речь. Мой пышный чуб, Служивший мне до срока Подмогой в незавидной красоте, Стал станцией приема биотоков, Чтоб говорить С живущей на звезде. — Хорошая! — И слышу, сердце бьется, Мое ответным чувством взвеселив. Все понимает, Радостно смеется И отвечает: — Милый сын Земли… В саду гуляем тихо, Птиц не будим, Беседуем без слов, Вопрос — ответ, И в полумраке маленькие груди Томливо излучают Теплый свет… И вот одна, Светившая округло, Под жесткою рукой моей Потухла. И я услышал Крик ее стыда, Немой укор, В меня успевший влиться: — О сын Земли, Я молодая жрица В ареопаге звездного суда. Мы судим всех, Забывших о прекрасном, Мы судим многих, Кто в земном краю Не из большой любви, А из соблазна Любил, Страдал. И тратил жизнь свою. Сказав, ушла. Молю ее: — Постой! — Ответ доносит Чувство мне шестое: — О, сын Земли, Мы судим чистотой! О сын Земли, Мы судим красотою! Земля! Что может быть красивее! Летел на праздник я… А тут!.. Ведут, Ведут, Ведут Василия На непонятный Звездный суд. По синь-пескам, По мхам распластанным Сто юных жриц, Красой светя, Ведут меня, Земного мастера Штамповки, Ковки И литья. Красиво, Как на райской каторге. Ведут. Дороге нет конца. Ведут. Уже прошли три радуги, Три арки судного дворца. На этот раз Пред хитрой карою, Должно быть, так заведено, В цветке подносит мне вино Старуха старая-престарая: — Испей! — И, тронутый поблажкою, Пью — отливает кровь от щек. — Что ощущаешь? — Старость тяжкую. — Старуха рада. — Пей еще. — И показала мне овальное, Оправленное стеклецо, И отразила гладь зеркальная Мое потухшее лицо, Глаза холодные, Уставшие Под жалкой вывеской бровей. — Что жаль? — Жалею дни пропавшие, Любовь, не ставшую моей. Все, все жалею, Что непочатым Оставил на земном пути… — Она раскрыла двери створчаты, Сказала: — А теперь иди. У молодого мало жалости, Что юным приговор судьи. Теперь ты старый, А у старости Сильней раскаянье. Иди! Земля! Страшны суды вегейские! Тебе ль, мудреющей в труде, Передавать дела судейские Чужой, Неласковой звезде. Меня обидели, ославили, Меня до времени состарили. Так вот зачем вино я пил! В тяжелом непривычном шаге Через порог переступил И отступил В невольном страхе, В кругу, Куда меня ввели, Увенчанного сединою, Сидели женщины Земли, Любимые когда-то мною. Боль. Жалость. Страх. Усмешка уст. На лицах некогда любимых Так много отразилось чувств И схожих И разноречивых. Из всех, Любивших допьяна, Из всех, В любви неопьяненных, Из всех судивших Лишь одна Глядела на меня влюбленно. Как в ту весну, Как в том саду, Как в ту прощальную беседу: «Когда ни позовешь — приду, Куда ни позовешь — приеду!» Как в ту весну, Как в том саду, Как в пору клятвенного пыла. Не звал. Примчалась на звезду. Обиды, горечь — Все забыла. Примчалась И свою печаль Переложила мне на плечи. Тех, кто забыл меня, не жаль, Им легче, Той вон, рыжей, легче. Не смейся. На Земле ругай, А здесь убитому тоскою Усмешкою не намекай На унижение мужское. В ту ночь К костру твоих волос, Светивших искорками всеми, Я муки робости принес И нежности большое бремя. В ту ночь не понимала ты, Что счастью Более, чем скупость, Мешает легкая доступность И постижимость красоты. Минуты первой не порочь, Я за нее стыжусь не очень, Ведь судят не за эту ночь, А судят за другие ночи. За те, Развеявшие страх, Когда, укрывшись темнотою, Все чистое и все святое Сжигал я на твоих кострах. Среди сидящих предо мной В прохладе синего тумана Ищу глазами: Где Марьяна? И слышу голос неземной: — Сюда, чтоб суд тебя судил, Могли явиться по условью Лишь те, Которым ты платил Ненастоящею любовью. В покои судного дворца, Согласно правил, Были вхожи Лишь те, Чьи юные сердца Ты в лучших чувствах обнадежил… И все же я, Какой ни есть, Заспорил на звезде, как дома: — Но почему и Дина здесь, Сама ушедшая к другому? Она же счастлива, любя? — Да, — отвечали мне игривей, — И все же, не познай тебя, Была б она Еще счастливей. Вмешалась В сумерках ветвей Обиженная, мною жрица: — Ей память о любви твоей Мешает счастьем насладиться. А та сидит, потупив взор, Не веря в то, что я преступен. Ей наш эфирный разговор Был совершенно недоступен. Ах, Дина, дело не в словах. Как быстро ты, Меняя бусы, Прическу, Блузкой в кружевах Приладилась к иному вкусу. Вином, испитым мной до дна, Бедой и муками терпенья Была способность мне дана Ее подслушать откровенья: — Как я обязана душой Ему, несчастному такому, Ведь от его любви большой Зажглась моя любовь к другому. Слепой, мне хорошо жилось, Но вскоре поняла его я. Он был со мной Как добрый гость, Даривший счастье гостевое. И стали, страсть во мне гасить Стыда и скованности муки, Как будто в праздник У подруги Взяла я платье поносить… Все ж ревности не утая, Подумала тепло и страстно: «Где ты, стыдобушка моя, Набегал этих, Всяких-разных?!» И сам дивлюсь… Соседка Дины, Нежна за двух, Дерзка за двух, Не пощадив мои седины, Заговорила прямо вслух: — Какие-то мечты, проблемы… Ты все искал, То тих, то зол. И вот перед тобою все мы! Что ты искал? Что ты нашел? Вот все мы. Все. Окинь глазами. И ты, чье имя берегу, Всю жизнь мотался между нами, Как в заколдованном кругу. Вот все мы с жаждою зачатья, С мечтою в бабьем подоле, Одною тайною печатью Заверенные на Земле. Когда бы я не испугалась Нечаянных житейских гроз, Уже давно бы сын твой рос И утешал бы твою старость. Скажи мне, что ты приобрел, Когда по снегу, По бурану, Пренебрегая мной, Побрел Искать какую-то Звездану?.. О, имя, Сколько света в нем! Перед зарею ли, В ночи ли Меня с ним, помню, обручили Еще в младенчестве моем. Звезда на небе отгорит И скроется среди тумана, Мать скажет: — Вон к тебе летит Твоя красавица Звездана. Звездана, Слышишь ли, родная, Как, принимая дерзкий вид И о тебе напоминая, Земная женщина мне мстит. Умру, Не встречу, Не узнаю, Бледнея, не прижму к груди. Землей и Вегой заклинаю: Приди ко мне! Приди! Приди! Вдруг лестница… И с высоты Спешит Звездана. Ниже… Ниже… Уже близка, Уже я вижу Давно знакомые черты. Вот туфельки сняла И к нам По ступеням Спешит спуститься — Так к уходящим поездам Спешат, Чтоб ехать Иль проститься. Померкла красота земных, Но нет обид и нареканий. Все, все, Что нравилось мне в них, Теперь слилось в одной Звездане. И вот она. Конец погоне. Я нежно взял в полукольцо Своих натруженных ладоней Ее небесное лицо. Я взял его, чтоб надивиться В награду за любовь и труд, Как воду из ручья берут, Когда хотят в пути напиться. Любовно глядя мне в глаза, Ресницы сизые смежала. На девственных губах дрожала Скупая звездная роса. И вдруг почувствовал смущенье, Как перед дочерью родной: Да, грех любви ее со мной Грехом бы стал кровосмешенья. А я ведь, гордый, В дни страданья Ее придумал для себя. Она мечты моей созданье, Душа моя И плоть моя. Я отдал годы. С каждой тратой Она мне делалась родней. И вот все отданное ей Теперь становится преградой. Ах, раньше б! Прежде трата сил Меня с мечтой не так роднила. — Скажи, родная, — я спросил, Что ж раньше ты не приходила? Все поняла. Затосковала. — Пришла б, — Сказала дочь Звезды, — Но у меня недоставало Какой-то маленькой черты. Была бы я чуть-чуть иная Без этой черточки одной, — Ее искал, Теперь я знаю, Какой-то юноша земной… Черты Жемчужинками в море Я для тебя искал, мечта. Мне обошлась в громаду горя Твоя последняя черта. Ошибся раз — и стан твой гибок. Ошибся два — и ты умна. Ты из цепи моих ошибок И заблуждений создана. Найду любовь и не поверю, Несхожести не потерпя. Что было для меня потерей — Находкой было для тебя… Уже огни на Веге гаснут, А мне неведомы пути. Ты так светла, Ты так прекрасна, Пройди со мною, Посвети! Земля моя, Моя родная Русь, Везде с тобой Мое земное сердце. Неужто я, Когда домой вернусь, Услышу плач И стоны погорельцев? Земля моя, Тревожно мне порой, Как будто в тесном доме Вез привычки Детей своих оставил за игрой И не прибрал, И не припрятал спички. И потому На небе на Седьмом Тревожусь я делами цеховыми Ведь мы на самолете боевом Кроили крылья Слишком голубыми. Истратив звезд Запас словесный, Я разговаривал с родной И поверял душе небесной Сомнения души земной. Я говорил: — Здесь вянет тело Перестоявшею травой. Летим домой. Мне нужно дело, Я человек мастеровой. И даже в грусти безотрадной Ее не тронула мольба. — Будь счастлив! — И рукой прохладной Горячего коснулась лба. — Прощай… — Постой, моя краса! — Нет, я не для судьбы житейской. И скрылась, И в ночи вегейской Светили мне Одни глаза… Очнулся. Цех гудел в горячке. Слепой, Еще во власти снов, Я поднял голову от пачки Дюралюминьевых листов. Еще любимый голос слышал. Был поздний час, И, как всегда, В пролете застекленной крыши Все та же виделась звезда. Что сон?! Фантазия! Наитье! Но станет жизнь вдвойне ясна, Когда реальное событье Ворвется продолженьем сна. Гагарин!.. Юрий!.. В счастье плачу, Как будто двадцать лет спустя, Отбросив тяжесть неудачи, Взлетела молодость моя. Все близко сердцу. На планеты Как будто я и впрямь летал. Скажи, горячего привета Мне там никто не передал? И не стыжусь, И не краснею, Что ты, свершая свой полет, На двадцать лет пришел позднее И на сто лет уйдешь вперед. Мы люди разных поколений, Но на дороге голубой Я рад всем точкам совпадений Моей судьбы С твоей судьбой. Чем круче хлеб, Тем жизнь упорней. Я рад, что мы с тобой взошли От одного большого корня Крестьянской матери-земли. Деревня, Школа, Логарифмы, Литейка, Лётная пора. Все было схожим, Даже рифмы На остром кончике пера. Мы жили словно в дружной паре, Точнее — шли мы следом в след. Я просто Горин, Ты Гагарин, Но двадцать лет Есть двадцать лет! Недаром же По воле века, Приход достойных торопя, Меня испытывала Вега, Чтоб не испытывать тебя. Чтоб волю дать твоим дерзаньям, Когда ты рос, как все, шаля, Меня подвергла испытаньям В те дни тревожная Земля. Чтоб, дерзкий, Ты взлетел с рассветом И возвратился в добрый час, Мы всё стерпели, Но об этом Я поведу другой рассказ. Я расскажу иными днями, В словах по сердцу и уму, Какими трудными путями Мы шли к полету твоему. |
