В черемухе, нависшей гроздьями
В кустах густого тальника
Под крупными степными звездами
Неслышно катится река.
За дни, что утекли немалые,
Еще никто ни разу в ней
Не освежал лицо усталое,
Косматых не поил коней.
И лишь на дне,
Во мгле пропевшая
Коротенькую песню зла,
Лежит, случайно залетевшая,
Кучума длинная стрела.
И вот река
Костер заметила.
И без того-то не быстра,
Она движение замедлила
В горячем отблеске костра.
Звучат два голоса
Двух жителей,
Двух покорителей степей —
Один все громче и решительней,
Другой все тише и слабей:
— Не мучай, Вера.
— Я не мучаю… —
Теряя над собою власть,
Еще одна звезда падучая
С небесной кручи сорвалась.
Не подмочив черемух кружево,
Еще минуту лишь одну
Река помедлила, послушала
И поспешила в тишину.
* * *
А утром
Под росой обильною
Вся степь
Как стол с кривым углом,
Покрытый скатертью ковыльною,
И солнце
Гостем за столом,
Как будто ждет гуляш с подливою.
Вот поднялось, покинув стол,
И норовит, нетерпеливое,
В бригадный заглянуть котел.
А в нем,
Чуть видное сквозь марево,
Пыхтит, бурлит густое варево.
А Вере отоспаться хочется.
И, отгоняя гам и звон,
Двадцатилетняя учетчица
Еще досматривает сон.
В черемуховом окружении,
Где каждый кустик,
Как в снегу,
Влюбленной снится
Продолжение
Свидания на берегу.
Объятья снятся, ей незнамые
До сей поры…
И, как укор,
Ей снится
С поседевшей мамою
Смешной и странный разговор.
Как в детстве,
Вера к ней прижалась,
Веселый не сдержала смех.
— Ты отпускать меня боялась…
А видишь — я счастливей всех. —
Мать смотрит на нее тревожно,
А почему, и не поймешь.
— Родная, будь же осторожна…
— Ну что ты, мама, он хорош!
Проснулась.
Новая картина.
Над ней, простынку сдернув прочь,
Стоит прицепщица Марина,
Пять смен работавшая в ночь.
Глаза темны,
Глядят упрямей,
Как будто девушка со зла
Под неподвижными бровями
Остатки ночи принесла.
Меж губ, кривясь,
Легла усталость.
Сказала, их разжав не вдруг:
— Пробегала!.. Процеловалась!..
У Веры захватило дух,
Приподнялась — и нет дремоты,
Державшей только что в плену.
— Ты мне завидуешь!
— Да что ты?!
— Да-да, завидуешь!..
— Чему?..
Усталый взгляд еще жесточе.
— Чему? Чему? Ну, говори! —
Твердит пришедшая из ночи
Другой, пришедшей от зари.
И Вера, ставшая смелее,
Решилась на словесный бой:
— Тому, что я ему милее,
Что он со мной, а не с тобой!..
Счастливей нет,
Чем сердце Верино,
Стучащее: «Не уступи!»
С любовью девушке доверена
Вся красота,
Вся ширь степи.
Она идет степной дорожкою,
Ей двадцать верст
Пройти не в труд.
Недаром Верой Длинноножкою
Ребята девушку зовут.
Она идет,
Где пашня новая,
А рядом с ней, вперед спеша,
Саженка скачет двухметровая,
Похожая на букву «А».
Сверни — и степью цветотравною
Шагнет за Верой хоть куда
Та буква — первая, заглавная —
Из мудрой азбуки труда.
Счастливей нет,
Чем сердце Верино,
Приветливое, как весна.
Вот черная гряда замерена
И в книжицу занесена.
Взгляд вскинув
От листка шуршащего,
Она глядит в степную ширь
Довольней Ермака, вписавшего
В родные карты
Всю Сибирь.
Над нею плавно кружат кобчики,
А в травах, выбравшись на свет,
Как истые регулировщики,
Все суслики свистят ей вслед.
Такая добрая акустика,
И только для нее одной!
Нет, не одной…
Вот из-за кустика
Выходит Женя Черемной.
Легко ему
С улыбкой, с шуточкой,
Неотразимой для девчат.
На нем шагреневая курточка,
И зубы и глаза блестят.
В нем все для форсу и бравады:
И темный ус, подбритый в срок,
И чуб для девичьей привады,
Положенный на козырек.
И вот рука руки касается.
— Ты ночь не спал и все в степи?
— Ночей не сплю,
Все жду, красавица,
Счастливой ночи…
— Потерпи…
Легко тому,
Кто и отшутится,
И скажет правду.
— Ждать мне лень
То счастье,
Что когда-то сбудется.
Мне нужно счастье каждый день.
Загородясь саженкой длинною,
Чтоб не посмел он цап да лап,
Она корит его Мариною.
— Марина — пройденный этап.
— Ты груб!.. —
В ответ лишь смех удачника:
— Пусть любит Павла своего! —
Упреки Веры легче мячика
Отскакивают от него.
Он знает, что из уст девических
Сейчас сорвется:
— Мой родной!..
На зависть всем
В делах лирических
Всесилен Женя Черемной.
Удачлив Женя,
Счастлив Женя,
Бежит по жизни, как с горы.
Капризы сердца,
Чувств броженье
Прощались Жене до поры.
Играл он,
Жизнью избалован,
Покамест лучший из друзей
Однажды не был обворован
В любви неузнанной своей.
Марина?
Э-э, Марин немало!
За нею Женька Черемной
Не сразу заприметил Павла,
Хоть жил под крышей с ним одной.
А тот страдал, не спал ночами,
Пока по праву чувств больших
Не отнял сильными руками
Свою любовь из рук чужих.
Марина шла за ним покорно,
Не унося с собой вины,
И было им в степи просторно,
И были их сердца пьяны,
Чисты в порывах вечной жажды,
Неистощимы, как поток…
Так мог бы поступить не каждый…
Но Павел сильный, Павел смог.
Он землю твердую корежил
И трубным голосом гудел:
— Железо было тверже.
Все же
Я гнул железо, как хотел.
И все-таки пришло мгновенье
Когда, забытое уже,
Пустое зернышко сомненья
Дало росток в его душе.
Узнал он, презиравший страх,
Что нет обиднее иного,
Чем имя на ее губах
Пройдохи Женьки Черемного.
И вот услышал.
Тихим стал
И ждет, когда неровный трепет
Почти семейного костра
Глаза Маринкины осветит.
И, торопясь огню помочь,
Он бросил веточку посуше —
И тотчас отбежала ночь,
Легла в траве и стала слушать.
Трещали сучья в тишине,
За искрой искра вверх летела,
Но даже при большом огне
Лицо его не просветлело.
— Ты не пойдешь к нему!
— Пойду!
— А стыд?
— Не время быть стыду.
— А честь?
— Твоей не трону чести. —
Он смотрит,
С бровью бровь связав,
В ее цыганские глаза.
— Ты мстишь ему?
— Он плох для мести.
Их спор
Как острый меч к мечу,
Но скрыть ли чувство дорогое?
Припав плечом к его плечу,
Марина обняла другое.
— Послушай… —
Сник и приослаб
Огонь горевшей хворостины,
И ночь обратно приползла
Послушать шепоток Марины.
Кто сердце женское поймет,
Добру и злу отыщет меру?!
Да-да, она к нему пойдет,
Чтоб уберечь подружку Веру.
Да-да, заслуженный удар
Она для Женьки приготовит:
— Я выйду, встану в свете фар,
И он свой трактор остановит. —
План прост.
В полынной тишине
Марина слово к слову нижет:
— Он сразу бросится ко мне,
И Вера пусть его услышит.
Поймет, что страсть его — туман,
Что нет любви, а есть обман…
Тогда,
Не в меру разогрет,
Всегда спокойный Павел с болью
Прикрикнул на Марину:
— Нет!
— Позволь мне, Паша!
И процедил:
— Молчи! Не глуп.
Чтоб… Чтобы он еще губами
Хоть раз твоих коснулся губ,
Чтоб вечно грязными руками
Он на тебе оставил след!..
— Но, Паша!..
— Нет, Марина, нет!
Кто сердце женское поймет,
Завязку увязав с развязкой?!
Все, что по долгу не возьмет,
Марина заполучит лаской.
— Я больно сделала… Прости!.. —
Добавила не без укора:
— Беду хочу я отвести,
Избавить Веру от позора.
Пойду?
— Иди, но знай одно… —
Не досказав, махнул рукою.
Не каждому дано такое,
Но Павел добр,
Ему дано.
Ушла.
Как будто в глубину
С береговой шагнула кручи.
Скрывая звезды и луну,
Клубятся над Мариной тучи.
Неторопливая луна
Крутую выбрала дорожку.
То в тучах скроется она,
То, как неверная жена,
Пугливо выглянет в окошко.
То светом травы обольет.
То скроется и краски смоет
И девушку от плеч до бот
Полою темною прикроет.
Железо Павлу легче гнуть,
Чем в горьких думах пепелиться.
Бежать,
Догнать ее,
Вернуть,
Взять на руки
И возвратиться!..
А он все смотрит, боль глуша,
Сомненья отгоняя стойко.
Терпи!
Вот так, созреть спеша,
У молодых растет душа —
Мучительно растет и горько.
Спит Вера…
За день нахлопочется,
А ночью к думке на поклон.
Двадцатилетняя учетчица
Недобрый, смутный видит сон.
«Ш-ш-ши…»
По траве межою новою,
Небоязливо, как своя,
С саженкой споря двухметрового,
Ползет очковая змея.
И лишь саженка кверху вскинется
И новый сделает прыжок,
Змея замрет, лениво выгнется,
Блеснет в траве —
И тоже скок!
Но вот узлом свернулась греческим,
Вот закачалась перед ней
Со взглядом, будто человеческим,
С улыбкою, как у людей.
Она качается и, щерится
И, видя девичий испуг,
Рогатым жалом в сердце целится…
«Тук!»
Вера вскрикнула.
«Тук-тук!»
Не придавая снам значения,
Вдруг Павла увидав в окне,
Она вздохнула с облегчением,
Подумав:
«Это же во сне».
А тот с гримасою невинною,
Но грустный, на слово скупой,
Интересуется Мариною:
— Марина разве не с тобой?!
— Нет.
Вера ходит как незрячая
По узеньким половикам.
И кровь, тяжелая, горячая,
То к сердцу хлынет,
То к ногам.
Дверь…
Степь…
Бежит травой немятою,
И ноги, словно с пыла снятые,
Не охлаждаются росой.
Бежит…
Скользя подошвою босой,
Зарниц приметит всполохи,
Как птица чуткая замрет,
Послушает ночные шорохи,
Плечами зябко поведет.
И отлетают подозрения.
«Он пашет!»
Далеко за тьмой
Знакомое ей тарахтение
Приятней музыки самой.
И каждый звук,
В тиши встречаемый,
И запах трав со всех сторон,
До сей поры не замечаемый,
Взял сердце Верино в полон.
Что было некогда обещано,
Она сама отдаст ему.
В ней с ревностью
Проснулась женщина,
Узнавшая вдруг, что к чему,
Она спешит.
Теперь ей кажется,
Что поняла давным-давно,
Зачем земля весною пашется
И высевается зерно.
Впервые в радостном смятении,
Как будто крайний вышел срок,
На тракторное тарахтенье
Она бежит через лесок.
И вдруг, на малом расстоянии
Увидев что-то, замерла
И тонкую,
В недомогании,
Она березку обняла.
Там Женька
Методом заученным
Известный проявляет дар
И, как петух
С крылом приспущенным,
Марину ловит в свете фар.
— Не мучай… —
Подступил решительно.
— А Вера?.. —
Цедит он слова:
— Что Вера?! —
И пренебрежительно
Отбросил в сторону:
— Трава! —
Прикинулся:
— Умру… Не вынесу!.. —
Тогда, гонимые тоской,
Тревожно вылетели из лесу
Два крика —
Женский и мужской.
Смутился лишь
В секунду первую
И подбодрился на второй:
На этот раз уже за Верою
Метнулся Женя Черемной.
Догнал.
Дурные сны сбываются.
Ей кажется, что пальцы рук
Скользят по телу, обвиваются
Могильным холодом гадюк.
И Вера стала непокорною,
…Давно ль к нему,
Чтоб все отдать,
Себя несла, как чашу полную,
Боялась каплю потерять!
Теперь бежит,
Лишь бусы звенькают
Да мокрая трава шуршит…
Невесть откуда перед Женькою
Встал хмурый Павел.
— Не спеши!..
У Женьки глаз шальные выкаты
Блеснули зло.
И Павел груб.
— Смотри,
На пакость больно прыток ты!..
— Пусть прыток!..
Вышло: зуб за зуб.
— И заяц прыток — прытче льва,
Да шкура зайца дешева!
Горяч,
Еще в порыве бега,
Чтоб скрыть обиду куражом,
Смеется Женька:
— Ха!.. Олеко!
Ты что, Олеко, не с ножом?
— Ты любишь острые приправы?
Ну?.. —
Женька не умерил прыть.
Мол, со своей хорошей славой,
Он драться не имеет права.
— О праве правому судить. —
И как судья:
— Прими в известность,
Как истину и как совет:
У нас есть право лишь на честность,
У нас па подлость права нет.
— На счастье есть? — и нагловато
Хихикнул Женька. —
Ждать мне лень
То счастье,
Что придет когда-то.
Мне нужно счастье каждый день. —
Он все наглей:
— За все дела я,
За трудности, что люб вам,
Наград высоких не желаю.
Тружусь и награждаюсь сам.
Овал скулы отметив взглядом,
Рванулся Павел сгоряча.
— Зачем же избегать награды?!
Напрасно, Женя…
Полу-чай!.. —
Схватились.
Каждый не сдается:
Один с отчаяньем лихим
За право чистым быть дерется,
Другой — за право быть плохим.
В реке ни звезд, ни рыб играющих,
Ни волн, готовящих прыжок,
Вокруг черемух облетающих
Лежит нетающий снежок.
Притихли волны,
Не всклокочатся,
Не заиграют меж собой,
Как будто им подслушать хочется,
Чем кончится горячий бой.
А из былого вспомнить нечего.
За все минувшие века
Ни слез, ни горя человечьего
Еще не видела река.
И лишь на дне,
Во мгле пропевшая
Коротенькую песню зла,
Лежит, случайно залетевшая,
Кучума длинная стрела.
С тех пор как степь,
Повсюду гладкая,
Веселым смехом ожила,
К ней на берег походкой шаткою
Впервые девушка пришла.
Река журчит, ее жалеючи,
Река блестит в рассветный час.
Ей все впервые.
Слезы девичьи
В нее упали первый раз.
И если горькою настойкою
Все слезы мира в речку слить,
Вода в реке не будет горькою,
Ее все так же будут пить.
Не все равно ли каплям,
Канутым
В степную речку иль в Неву?..
Не плачь,
Я тоже был обманутым
И тоже плакал…
Но живу.
