Однако в Индонезии – самой населенной мусульманской стране мира, имеющей огромные ресурсы и важное стратегическое положение, – администрация Клинтона, столкнувшаяся с обвинениями в том, что она получала поддержку со стороны индонезийских компаний во время президентской кампании, предпочла не идти на политические риски. МВФ был поддержан в деле оказания помощи, обусловленной лечением практически каждой болячки, от которой страдало общество, независимо от ее отношения к кризису. Он потребовал закрытия 15 банков, прекращения монополии на продовольствие и топливо коммунально-бытового назначения, а также прекращения государственных субсидий. Каждая из этих мер имела дело с реальной проблемой и требовала решения как часть долгосрочной программы.
Когда же они были тем не менее претворены в жизнь в течение нескольких недель, их общее воздействие привело к политической катастрофе. Закрытие банков в разгар кризиса сделало неизбежным спрос на все остальные банки. Прекращение субсидий привело к повышению цен на продовольствие и мазут, что привело к волнениям, направленным против китайского меньшинства, которое контролирует большую часть экономики страны. В результате китайские деньги бежали из Индонезии в намного бо́льших количествах, чем те суммы, которые мог бы возместить МВФ. Валютный кризис превратился вначале в экономическую катастрофу, а потом и в политический вакуум.
Некоторые могут оспорить, заявив, что свержение режима Сухарто оправдало решения МВФ (и его спонсоров, находившихся за кулисами), какими бы ни были их мотивы. Однако МВФ в политическом плане не уполномочен осуществлять политические революции, да это и не входит в его компетенцию, поскольку результаты политических потрясений выходят далеко за рамки их непосредственных экономических причин. В Индонезии это создало опасность развала страны. А уже одно это могло бы привести к тому, что такой важный регион повторил бы фактически то, что произошло в Югославии и привело к ее развалу. Уместно вспомнить религиозный конфликт на Молуккских островах между мусульманами и христианами, а также соперничество между четырьмя или пятью крупными политическими силами, мешавшими стабильности правительства в Индонезии. А это влекло за собой опасность нарастания фундаментализма. Понимание и помощь со стороны внешнего мира по каждому из этих примеров не могут быть сопоставимы с теми трудностями, которые внешний мир вызвал своими давлением и советами.
Одним из ключевых вопросов при урегулировании финансовых кризисов является перемещение бремени их преодоления на кредитополучателей и кредиторов. В латиноамериканских финансовых кризисах в 1980-е годы было возможно – хотя было и сложно, и имело место сильное сопротивление – разделять бремя задолженности между банками-кредиторами и правительствами-задолжниками. В кризисы 1990-х годов и в самые предсказуемые кризисы проблема коренным образом отличается. Местные компании и банки привлекают инвестиции не только из традиционных, устоявшихся финансовых учреждений, но, помимо прочего, из широкого круга промышленных корпораций и частных инвесторов в промышленно развитых странах. Установление болевой точки становится гораздо труднее, а множество кредиторов делает более всего вероятным тот факт, что будущие финансовые кризисы будут распространяться на до сих пор не подверженные их воздействию секторы экономики передовых индустриальных стран.
Проблема в том, чтобы удержать кризисы от разрастания и установить беспристрастный метод разделения боли, наносимой теми кризисами, которые не удастся предотвратить. Тем не менее программы МВФ исторически склонялись к тому, чтобы уменьшать воздействие кризиса на кредиторов в большей степени, чем на должников. И это понятно, потому что эти инструменты понадобятся для возобновления кредитования, если кризис будет преодолен. Так или иначе, если зайти далеко, такая предвзятость ведет к поощрению постоянного безрассудства в деле кредитования. Если не будет наказаний за неблагоразумные кредиты, кризисы будут иметь тенденцию повторяться. Тогдашний министр финансов Роберт Рубин хорошо охарактеризовал проблему в содержательном выступлении в 1998 году: «Очень и очень важно, чтобы мы работали в направлении изменения глобальной финансовой архитектуры с тем, чтобы кредиторы и инвесторы несли ответственность за свои решения по возможности целиком и полностью»43.
Но каким же образом можно беспристрастно определить это бремя? МВФ до недавних пор был совершенно глух по отношению к политическим рамкам, в которых ему приходится действовать. Он либо игнорирует те рамки или, за редким исключением, он им полностью подчиняется. У него нет инструментария для применения социально-политических критериев. В Юго-Восточной Азии, особенно в Индонезии, МВФ усугубил кризис применением по большей части технических критериев в сложной социально-политической проблеме; в России под давлением правительства США МВФ, отказавшись от своих собственных экономических критериев, содействовал появлению олигархической системы, в которой отсутствовала хоть какая-то экономическая подоснова. Из-за американской всесторонней поддержки президента Бориса Ельцина МВФ выдала крупные кредиты, для которых не было никакого экономического обоснования. (Бывший экономический советник Ельцина Анатолий Чубайс позже хвастал довольно неблагодарно тем, что Россия «кинула» МВФ и обманом выманила продолжение кредитования 44.)
Можно спорить по поводу того, что, несмотря на все слабости, глобальная система подтвердила свою жизнестойкость, потому что Латинская Америка вышла из кризиса в 1980-е годы – хотя и делала это в течение целого десятилетия, – и азиатские страны (за исключением Индонезии) восстановили свой рост за период менее трех лет. Однако в докладе Всемирного банка зафиксированы чрезвычайно высокие социальные издержки этих кризисов. Как указывается в докладе, наибеднейшие слои населения во время выхода из кризисного пике не смогли восстановить утраченное во время кризисного цикла. В Корее реальная заработная плата упала на 10 процентов, в Индонезии – на 42, в Таиланде – на 38 процентов. Ни в одной из этих стран реальная заработная плата не вернулась к докризисному состоянию. Даже в Мексике они по-прежнему ниже уровня, предшествовавшего кризису 1982 года 45.
Долгосрочное воздействие этих кризисов на общества даже после их выздоровления подтверждается процентом недействительных ссуд после восстановления роста. В сентябре 1999 года 45 процентов общей стоимости активов тайской финансовой системы, 19 процентов финансовой системы в Корее и 64 процента в Индонезии падало на кредиты, предоставлявшиеся компаниям, которые были не в состоянии платить по процентам и основному капиталу. Подобная ситуация ставит под удар готовность, не говоря уже о возможностях кредитных учреждений давать займы для поддержки перспективных предприятий. Если бы правительства пытались преодолеть такую ситуацию правительственными акциями, санация увеличила бы государственный долг на 16 процентов от валового внутреннего продукта в Южной Корее, на 32 процента от ВВП Таиланда, на 58 процентов от ВВП Индонезии – и это в странах, которые в начале кризиса имели очень низкий уровень задолженности. Таким образом, даже после кажущегося преодоления этих кризисов, по крайней мере, судя по статистике, страны демонстрируют, что они пережили людские катастрофы, суровое экономическое бремя и представляют собой хорошую почву для политических кризисов 46.
Эти социальные потрясения, повторявшиеся со сравнительной очередностью в России, Бразилии, Аргентине, Эквадоре и по всей Африке, происходили во время беспрецедентного роста и создания благосостояния в Соединенных Штатах и в меньшей степени в Европе. После десятилетий усилий, направленных на то, чтобы сократить пропасть между новыми и индустриально развитыми экономиками, финансовые кризисы 1990-х годов сигнализировали о гигантском шаге назад. Сколько взлетов и падений часто меняющейся ситуации может выдержать международная система без социально-политических потрясений? Что произойдет, если рецессия в США окажется в состоянии неизменного баланса? Что можно сделать, чтобы предотвратить эти события?
