Затянувшийся спор возник из-за одного вопроса: составит ли израильская предоплата за переговоры об окончательном статусе дальнейшие 10 процентов спорной территории (предложение Нетаньяху) или 13 процентов (компромисс Вашингтона после того, как Арафат запросил за частичный уход 30 процентов). Настойчивость Вашингтона, отказавшегося от прежних уверений Израиля в том, что он не выдвинет свое собственное предложение, не разъясняет ключевой вопрос о том, в каком направлении в конечном счете шли переговоры. Отсутствие согласованного пункта назначения питало иллюзии в обоих лагерях о том, что в конце концов Соединенные Штаты представят некое урегулирование, избавляющее каждую из сторон от необходимости смотреть правде в глаза, означающей, что окончательный мир мог бы потребовать определенных жертв, на которые ни одна из них не готова пойти.
Соглашение «Уай Плантейшн», подписанное в октябре 1998 года, в котором Нетаньяху уступил исключительно в одностороннем порядке в ответ на американские требования полосу территории Западного берега, привело к расколу коалиции Нетаньяху и новым выборам, из которых победителем вышел Эхуд Барак при немалой поддержке Вашингтона.
Это оказалось фатальной передачей земли, поскольку Эхуд Барак оказался новым типом израильского премьер-министра. Все его предшественники действовали только с одобрения своих кабинетов, что заставляло их быть в какой-то мере (как правило, в излишней) осторожными. Они также всегда занимали позицию, согласно которой не следует допускать, чтобы Соединенные Штаты, несмотря на особую важность их поддержки в плане выживания и международных позиций Израиля, определяли условия переговоров с участием Израиля. Когда Америка давала рекомендации, отличавшиеся от предпочтений израильского кабинета министров, премьер-министр занимался затяжными арьергардными действиями, направленными на уменьшение как минимум американских мотиваций, чтобы взять на себя инициативу на протяжении всего хода переговоров. Это даже больше касалось Рабина, несмотря на мистические качества, приписанные ему после его убийства.
С точки зрения управления переговорами Эхуд Барак, как оказалось, был самым смелым и самым миролюбивым израильским премьер-министром за всю историю. Бывший спецназовец и начальник генштаба израильских вооруженных сил, он был готов проявлять инициативы, которые мог не поддерживать ни его кабинет, ни его парламент. Более того, он привнес фундаментальные перемены в отношения с Соединенными Штатами. Он извлек урок из столкновения Нетаньяху с администрацией Клинтона и пришел к выводу, что Израилю любой ценой следует избегать конфликтов с единственным союзником, от поддержки которого зависел Израиль. Барак был полон решимости не допустить такого исхода, при котором Израиль обвиняли бы за любой провал переговоров. И он очень торопился заключить соглашение до полного развала внутренней поддержки.
Результатом этого стали странные взаимоотношения между израильским премьер-министром и американским президентом, которые лучше всего можно было бы описать как психоанализ странного симбиоза. И дело не в том, что Клинтон заставлял идти на уступки упрямого Эхуда Барака. Дело в том, что Клинтон неизменно доводил до сведения всех своих собеседников, что гибкость на переговорах была ключом к американской доброй воле, тем самым добавляя – вероятно бессознательно – некий элемент недифференцированного американского давления в ответ на требования другой стороны.
Барак, стараясь упредить Клинтона (а он иногда даже переусердствовал в этом), откликался своим собственным тонким и более сложным анализом. В соответствии с его анализом Израиль стал высокотехническим обществом среднего класса, мораль которого не может долго терпеть враждебные действия и неопределенность проживания в постоянном состоянии осады, особенно в изоляции. Возможны, по его мнению, совершенствования прежде считавшихся священными принципов безопасности, потому что с развалом Советского Союза ни одно арабское государство или группа государств не будет в предвидимом будущем вооружено в такой степени, чтобы они смогли развязать традиционную войну с обычным вооружением. По его мнению, опасность для Израиля в перспективе будет исходить от повстанческой войны и оружия массового поражения. Для того чтобы оказывать сопротивление и тому и другому, Израилю нужна американская политическая поддержка, гарантированный доступ к американским разведданным и передовая военная технология. Это, по мнению Барака, будет иметь место только в том случае, если Израиль рассматривается как надежный партнер Америки в деле обеспечения мира в регионе.
Таким образом, американская и израильская стратегии стали взаимно переплетаться как раз тогда, когда мирная дипломатия на Ближнем Востоке достигла своей наивысшей фазы. Пошаговый подход, который ей отлично содействовал на начальных стадиях, исчерпал себя. Как настаивал Барак (а до него Нетаньяху) – и за что я ратовал в нескольких публицистических статьях, – переговоры теперь были сосредоточены на всех вопросах так называемого окончательного статуса, вместе взятых. Речь шла об окончательных границах, палестинском суверенитете, о военном статусе палестинского государства, Иерусалиме, беженцах и доступе к воде 34.
Что не могли предвидеть сторонники всестороннего подхода, так это неимоверного чувства безотлагательности, с каким Барак и Клинтон двигали этот процесс. В сентябре 1999 года на встрече на высшем уровне в Шарм-эль-Шейхе они взяли на себя обязательство и поставили себе срок в один год для подписания окончательного мирного договора. А в июле 2000 года они назначили срок всего в одну неделю для завершения переговоров в Кемп-Дэвиде – несмотря на то, что до этого почти не проводилось детального изучения проблемы, и несмотря на то, что Арафат неоднократно предупреждал о своей неготовности.
Эти сроки были совершенно нереальными и даже иллюзорными. За несколько недель до Кемп-Дэвида израильские и американские представители в одинаковой мере создавали впечатление, что по территориальному вопросу Арафат охотно примет беспрецедентные уступки, которые позже официально предложил Барак. (Речь шла об уступке примерно 95 процентов спорной территории.) Предполагалось, что по вопросу об Иерусалиме он согласится создать палестинскую столицу в одном из пригородов Иерусалима, который был включен Израилем в Большой Иерусалим. Это объясняет, почему Барак и Клинтон считали, что прорыв будет достигнут через восемь дней, которые запланировали на встречу Кемп-Дэвид-2, несмотря на опыт саммита Картера с Садатом и Бегином по гораздо менее сложной проблеме Синайского полуострова, на решение которой понадобилось две недели. Все оказалось большим просчетом.
Жесткие сроки и, как ни парадоксально, масштабы израильских предложений показали очевидную несовместимость определений обеими сторонами концепции мира и непреодолимость этих различий. Растущее число израильтян, принявших мирный процесс, рассматривало соглашение в Осло не иначе как палестинский переход к западному либеральному понятию мира. Это было одной из причин, стоявших за чрезвычайным и беспрецедентным потоком уступок, с которых Барак начал открытие кемп-дэвидских переговоров еще даже до того, как Арафат раскрыл свои карты. Они предназначены были для того, чтобы сломить психологический барьер, который, по мнению израильских «голубей», был главным препятствием к миру.
Обнаружилось, однако, что большинство палестинцев страдало не столько от психического «заскока», сколько лелеяло вполне ясную мысль относительно того, что они хотели заполучить. Продолжая держаться суждения о том, что Израиль является агрессором на «священной» арабской территории, они относились к искреннему признанию существования Израиля как к уступке, которую не удастся объяснить своему собственному населению. Этот подход был мне втолкован по случаю суматошного дня проведения церемонии на лужайке Белого дома в 1993 году, когда праздновалось подписание соглашения в Осло. Во время официального завтрака для двух делегаций от имени государственного секретаря Уоррена Кристофера член делегации Арафата сказал мне, что он предвкушает возвращение в Палестину впервые за 40 лет. Когда я спросил его, как он будет себя чувствовать, видя огни израильского города с территории на Западном берегу, он ответил: «Хотя я не был в Палестине 40 лет, я считаю своей родиной Яффу (пригород Тель-Авива). А если вы спросите моих детей, где их родина, они также скажут вам, что это Яффа». Другими словами, города вдоль разделительной полосы не являются главным вопросом, главными были те, что находятся на побережье – иначе говоря, само существование Израиля – или как минимум возвращение всех палестинских беженцев на израильскую территорию.
