Нанося контрудар из района Комарно, эти силы ставили целью освободить из окружения будапештскую группировку, пробиться к нашим переправам на Дунае, лишив тем самым снабжения и пополнения наши войска, а в последующем приступить на широком плацдарме к ликвидации переправившихся через Дунай войск 3-го Украинского фронта.

Между находившейся в окружении будапештской группировкой врага и его наносившими деблокирующий удар бронетанковыми соединениями в то время было всего несколько километров.

Ввод в действие 1-го гвардейского мехкорпуса, укомплектованного до полного штата, должен был создать перевес в силах для 3-го Украинского фронта. Наш 20-й гвардейский танковый полк также был укомплектован полностью: в нем насчитывалось 60 танков. Это была внушительная сила.

Однако полк попадал между двух огней: рвущихся из окружения войск будапештской группировки, с одной стороны, и пробивающихся ей на выручку ударных сил фашистов — с другой. Бичке, в который мы прибыли на рассвете, становился пунктом, куда противник стремился пробиться с двух сторон.

Мы были свежей частью, наше уверенное продвижение навстречу врагу положительно подействовало на отступающие войска. Стрелковые и кавалерийские части и подразделения стали приводить себя в порядок, в глазах бойцов появилась уверенность в своих силах, многие говорили: „Ну, теперь наша возьмет!“ Отходившие части освободили для нас дорогу, и к рассвету, как я уже говорил, мы вышли на северную окраину Бичке.

Утро было туманное, погода сырая, неприятная. Командир полка гвардии полковник Верба, заместитель по строевой части гвардии майор Андрианов и я согласовали между собой действия и разошлись по подразделениям. На месте мы определили огневые позиции для каждого танка, для каждой самоходной установки, указали исходные рубежи нашей мотопехоте.

У дороги, идущей от Бичке к селению Мань, мне довольно выгодно удалось расположить наши танки и самоходные установки. Я определил дальность до ряда объектов, проверил сектора обстрела и внес необходимые поправки. В короткие сроки в основном была завершена организация огневого взаимодействия на дальность прямого выстрела.

К этому времени отход наших частей прекратился. Вскоре ко мне подошел командир роты гвардии капитан Юрьев и доложил, что по дороге Бичке — Мань движутся какие-то танки, однако, чьи они, за туманом определить трудно.

Вглядевшись в бинокль, мне все же удалось различить на башнях и бортах этих машин кресты и давно знакомые фашистские трафареты, изображающие звериные морды. Гвардии капитану Юрьеву приказал открыть залповый огонь двумя взводами танков. В меткости огня был уверен, так как экипажи уже знали расстояние до некоторых рубежей. Пушки ударили, как обычно, по головному и замыкающему колонну танкам. Всего танков противника шло пять, да еще два бронетранспортера. Это, несомненно, была одна из групп боевого охранения, из чего мы сделали вывод, что где-то близ нашего огневого рубежа противник перегруппировался и намерен колоннами вести преследование советских отходящих войск.

Первыми же выстрелами наши танкисты зажгли две машины фашистов. Из бронетранспортеров, прыгая друг на друга, стали выбрасываться солдаты, однако убежать от меткого огня автоматчиков и пулеметчиков мотобатальона гвардии майора Козубенко удалось единицам. Не прошло и 10 минут, как все боевые машины противника, за исключением одного бронетранспортера, были объяты пламенем. Так весьма успешно начали мы новый военный год.

Вскоре стало известно, что к Бичке подошли и главные силы 3-й механизированной бригады. Наша задача осталась прежней: удерживать занимаемый рубеж на участке Мань, северная окраина Бичке и в жесткой обороне изматывать противника. С этой целью в течение дня и ночи мы перегруппировали свои силы, танки и САУ закопали в землю, чтобы использовать их как бронированные огневые точки. С помощью саперов подготовили запасные позиции. Впереди машин расположилась наша мотопехота.

Особое внимание уделялось организации огня, при этом учитывалось, что наши танки (американского производства) могли уничтожать „тигры“, „фердинанды“ и „пантеры“ только на расстояниях, близких к дальности прямого выстрела, то есть до 700 метров. Отечественные же САУ могли поражать противника с расстояния 1100 метров, поэтому каждый танковый взвод в обороне усиливался одной самоходной установкой — она первой должна была открывать огонь. По мере приближения вражеских танков противника в бой вступали пушки наших боевых машин.

Мы знали, что перед позициями бригады находятся в основном бронетанковые войска противника и что мы стоим на направлении их главного удара. В течение дня было отбито несколько попыток врага прорвать нашу оборону, но главные свои силы гитлеровцы в бой не вводили. Было ясно, что против нас действуют только передовые части неприятеля, по существу ведущие разведку боем, пытающиеся нащупать наши слабые места. На ряде участков обороны соседа справа — стрелковой дивизии, имевшей очень слабую танковую поддержку, противнику удалось вклиниться на 1.5–2 км, но дальше и здесь он не прошел.

С прибытием на опасный участок 3-й мехбригады отошедшие под натиском превосходящих сил неприятеля части перегруппировались и уплотнили нашу оборону, заняв оборону как в первом, так и во втором эшелонах. Итак, в первый день противник действовал весьма нерешительно — возможно, ему нужно было организовать взаимодействие с окруженной в Будапеште группировкой. К активным действиям фашисты перешли только спустя несколько дней.

Приблизительно в 5 часов немцы начали сильную артподготовку. Одновременно артобстрел начался и со стороны окруженной группировки. Между внутренним и внешним кольцами окружения расстояние было небольшим, и нам, находившимся в горловине, разделявшей силы врага, разумеется, было нелегко.

К рассвету артподготовка закончилась, вернее, она перешла в артсопровождение танковой атаки противника. Первым неприятельские танки заметил находившийся на НП, расположенном на высоте, заместитель командира полка гвардии майор Андрианов. Не теряя времени, он привел в боевую готовность подразделения полка. Опытный офицер, в прошлом штабной работник, он хорошо разбирался в боевой обстановке. Строго придерживаясь разработанного плана боя, на особо опасные рубежи он вызвал весь огонь артиллерии. Затем он приказал открыть огонь приданным нам самоходкам. К тому моменту, когда управление боем взял на себя командир полка, благодаря инициативе Андрианова было уже уничтожено до десятка вражеских боевых машин.

Вскоре открыли огонь и все наши танки. Противник обстреливал позиции гвардейцев из всех видов оружия и медленно продвигался вперед. Ответный огонь наших танков и самоходок был исключительно результативным. Гвардейским экипажам удавалось подбивать неприятельские машины с двух-трех, а то и с первого выстрела. Это вынудило гитлеровцев искать укрытия, а вскоре и вовсе прекратить продвижение. Врагу не удалось вклиниться в нашу оборону даже тогда, когда его танки и пехота подошли вплотную к танковым ротам гвардии капитанов Юрьева и Позднякова. Не дрогнули ни один наш экипаж, ни одно отделение мотопехоты.

В течение дня на участке обороны полка было уничтожено до 35 неприятельских танков, не считая нескольких подбитых, которые фашисты сумели эвакуировать с поля боя под покровом наступившей темноты.

Очень упорно оборонялась наша мотопехота. Особенно отличилась рота под командованием гвардии старшего лейтенанта Рыбалко. Бойцы роты успешно использовали зенитные пулеметы, стационарно установленные на танковых башнях. Этим они усилили дополнительно огневые возможности наших подразделений.

Так закончился первый день боя. Противник понес большие потери в живой силе и технике, но успеха не добился. Наш полк потерял всего три танка: находясь в окопах, боевые машины были хорошо замаскированы и обнаружить их неприятелю не всегда удавалось.

В течение нескольких дней противник пытался пробиться к Дунаю. Временами обстановка становилась чрезвычайно критической, в таких случаях на самые угрожаемые участки направлялись одна или несколько частей 1-го гвардейского мехкорпуса, и это даже в масштабе армейского объединения всегда создавало перевес в силах в нашу пользу…»