- У девочки были документы, вы её удочерили?

- Нет, сами понимаете, война и послевоенное время, было не до этого, я её записала на себя, только перед тем, как ей надо было идти в школу.

- Сколько раз вы были замужем?

- Официально один раз, но я не гулящая и всем своим старшим детям дала образование.

- Вы, не кипятитесь, я вас пока не в чём не обвиняю, а просто сравниваю ваши ответы с показаниями Ани.

- Все мужчины от кого у вас дети живы?

- Нет, только двое, отец младшего умер.

- Вы носите его фамилию?

- Да.

- Простите, это вне протокола, Клара Израилевна Вайсвасер вам кем-то приходилась?

- Да, это мать моего любимого мужчины, от которого я ращу сына, мы с ней проживали вместе последние восемь лет.

- Примите мои соболезнования, героическая была женщина, настоящая большевичка.

Фрося, молча приняла казённые слова молодого человека и ещё больше подобралась, понимая, что разговор сейчас может принять другой характер.

- Скажите, уважаемая, как такое случилось, что в семье человека, занимавшего высокую должность в нашем правосудии, пригрелся подобный вражеский элемент?

- Клара Израилевна последние два года очень болела и не выходила из дому.

Моя дочь, как вы знаете, проживала со своей семьёй далеко от нас, в Вильнюсе и поэтому нам ничего не было известно о его деятельности.

Должна вам заметить, что Клара Израилевна отрицательно относилась к высказываниям и деятельности, подобных моему зятю.

- О каких высказываниях и деятельности вы говорите?

Фрося напряглась, разговор начинал принимать серьёзный оборот и она не знала, как правильно отвечать, чтобы не навредить своей дочери, и в то же время, не показаться скрывающей что-то незаконное от властей:

- Я имею в виду книгу, о которой мне рассказала дочь, после ареста моего зятя, антисоветского содержания, переданную на Запад.

- Ваша дочь говорила мне просто о книге.

- Возможно, это я добавила от себя, ведь за антисоветские высказывания он был уволен из газеты ещё десять лет назад и вам, наверное, хорошо известно, что и два года назад история повторилась.

- Какие у вас лично сложились отношения с Михаилом Шульманом?

- Мы никогда не жили рядом и практически не общались.

- Мягко говоря, вы недолюбливаете Михаила?

- А вот это, мне кажется, к делу не относится.

Лицо капитана расплылось в улыбке:

- А вам, Ефросинья Станиславовна палец в рот не клади.

Я вам только вкратце опишу ситуацию, чтобы задать ещё несколько вопросов, Ане об этом я уже поведал.

Михаил Шульман обвиняется в серьёзном преступлении перед государством, это действия, связанные с подрывом Социалистического строя.

Следствие ещё в самом разгаре, поэтому я не буду вам больше ничего на эту тему говорить.

Во время пока идёт следствие, ваша дочь не может получить свидание с мужем, все ходатайства об этом напрасны.

А теперь ещё несколько вопросов, на которые мне очень важно получить честные и чёткие ответы.

Вы поддерживаете связь с Ривой Янковской?

- Да, мы иногда переписываемся, Аня чаще.

- Она могла узнать от вас, что Ане пока не дано право на выезд на постоянное жительство в Израиль?

- Да.

- А о нынешней ситуации, связанной с арестом Михаила Шульмана, мужа вашей дочери?

- Да, я недавно обратилась к ней, за помощью, с просьбой спасти нашу дочь из создавшегося положения.

- Нашу?

- Да, нашу, она не виновата, что так сложилась жизнь, что проклятая война разлучила её с дочерью на долгие годы.

- Не буду скрывать от вас, что Рива Янковская развернула бурную деятельность, обратившись в какие только можно мировые инстанции, чтобы наша страна выпустила к ней её дочь.

- Евгений Николаевич, миленький, это возможно?

- Да, в случае развода Ани с Михаилом Шульманом.

Я думаю, что у меня нет больше к вам вопросов по этому делу.

Молодой человек, встал, обошёл свой массивный стол и уселся на его край, напротив Фроси:

- О содержании нашего разговора с Аней, вы узнаете от неё самой.

Оставьте адрес, по которому мы сможем вас известить о решении подследственного в отношении развода, в случае его согласия, будет предоставлено одно единственное свидание для официальных подписей, в присутствии адвоката и заинтересованных лиц.

Написав московский адрес матери, Аня по велению капитана, покинула кабинет.

Евгений Николаевич оглянулся на закрывшуюся за Аней дверь, а затем, внимательно вгляделся в глаза Фроси:

- Ефросинья Николаевна, не скрою от вас, инициатива из Израиля Ривы Янковской значительно повлияла на быстрейшее разрешение вопроса по вашей дочери.

Я не буду говорить сейчас про официальный взгляд на этот вопрос, о нём вы сами можете догадаться, лично я, вами восторгаюсь.

Не смею больше задерживать, рад был познакомиться с такой замечательной женщиной.

Симпатичный капитан придержал Фросю за локоть перед закрывающейся перед ним дверью и прошептал:

Ефросинья Станиславовна, вы второй раз спасаете жизнь Ане.

Фрося с Аней вышли из здания Комитета Государственной Безопасности и, не сговариваясь медленно, молча побрели по тротуару совершенно не задумываясь, куда и зачем они идут.

Далеко уже за спиной остался памятник железному Феликсу, а чувство, что всевидящее око следит за ними не проходило.

Фросе трудно было даже представить, что творится в душе у дочери, у неё самой было препротивно, сложилось чувство, что их принародно раздевали до гола, демонстрируя и разбирая вслух их хорошее и плохое со всех сторон.

Если она так себя чувствует, так каково Ане, ведь до того момента, как Фрося зашла в кабинет к следователю, её дочь пробыла там больше часа.

Невообразимо было даже представить, о чём Аню спрашивали и что ей говорили...

Фрося без конца проигрывала в голове вопросы молодого капитана и свои ответы, подсознательно она чувствовала, что не навредила дочери, хотя не всеми своими ответами осталась довольна.

Ладно, уже ничего не переделаешь, теперь надо как-то разговорить дочь и продумать их дальнейшие действия.

По пути их следования она заметила уютный скверик и предложила Ане зайти в него и отдохнуть, подышать свежим воздухом и собраться с мыслями перед серьёзным между ними разговором.

Та не проронив ни звука, кивком согласилась и они уселись на скамейке в теньке.