Так Рая успокаивала себя. Да и бодрый тон коротких Витиных писем, внушал надежду.

Узнав, что сына перевели в другую часть – Рая даже обрадовалась. То, что у командира в их деревне живут родственники – много значит. Уж точно присмотрит за земляком.

Но летом волнения вернулись. Вначале только отголоски. Вылазки бандитов на Чеченской границе в Дагестан и Ставропольский край, стычки, похищения людей и теракты.

А потом вновь началась война в Чечне…

Рая, переживая за сына, собирала и вырезала из газет статьи о возобновившихся боевых действиях. Каждый вечер смотрела новости. Жадно ловила смутные слухи и догадки, которыми делились знакомые и соседи, или просто пассажиры в транспорте. Ждала редких писем от сына. И пусть на тетрадном листе лишь пара строк: «Здравствуй мама, у меня всё хорошо. Как вы? Служу нормально», – но и этого хватало на небольшое затишье и успокоение – жив, здоров. Но тут же всё по новой. Сколько времени прошло, как написал? Как он теперь? Не отправили на войну? Ведь там, рядом со страшными, равнодушными взрывами её кровиночка. Смерти всё равно кого забирать. Ей нужны жертвы и своего она не упустит.

И невозможно защитить, уберечь. Нечем помочь своему сыночку. Матерей не спрашивают, когда забирают их детей и бросают в пекло войны. Им остаётся только надеяться и ждать.

И Рая молилась каждый день. Ходила в церковь, ставила свечки и просила Богородицу сберечь раба божьего Виктора.

В сентябре Рая, видимо промочив ноги, простудилась и начала кашлять. Вначале не сильно. Но постепенно кашель становился все мучительнее, особенно по ночам. Ничто не помогало: ни горячее молоко с мёдом и маслом, ни растирания, ни антибиотики, что прописала ей участковая, когда Рая наконец обратилась в поликлинику. Терапевт только разводила руками и в конце концов настояла на госпитализации.

Первое время Лёшка с отцом часто ходили навещать её. Мама Рая бодро улыбаясь, обещала скоро вернуться домой. От лечения ей стало лучше, и врачи обещали выписать её в ближайшие дни.

Но ни на этой, ни на следующей неделе, ни через месяц её так и не выписали.

Со временем Владимир Иванович всё реже брал сына с собой. А потом и вовсе сказал, что Раю перевели в другую больницу и не надо её пока беспокоить. Навещал ли он её сам, Лёшка не знал. Но каждый вечер отец уходил из дома, а возвращался уже затемно и всегда в той или иной степени опьянения. А Лёшка ждал, каждый день ждал, что вот сегодня мама Рая вернётся, и они заживут как прежде.

А потом приедет Витя.

*

В начале декабря мама Рая наконец появилась дома. Они не виделись примерно месяц. И за это время она настолько изменилась, что Лёшка сначала даже не узнал её. Рая сильно осунулась и похудела. Лицо приобрело какую-то сероватую бледность. Под глубоко запавшими глазами залегли тёмные тени. Первое время она ещё пыталась наладить привычный быт – что-то приготовить, постирать, убрать в квартире – но сил становилось всё меньше. И в конце концов Рая сдалась. Почти весь день она лежала на кровати, глядя потухшим взглядом в потолок. А если вставала с постели, то скользила по квартире тихой тенью, не замечая никого вокруг. И только по вечерам, после ухода медсестры, которая каждый день делала ей уколы, Раю немного отпускало, и она звала Лёшика к себе.

Лёшка любил эти вечера, когда они оставались вдвоём с мамой Раей. Он приходил к ней в спальню, садился по-турецки на кровати у неё в ногах и читал взятые в школьной библиотеке книги. Или Витины письма, которые доставал по одному из шкатулки, поставленной на скрещенные ноги.

В квартире стояла тишина. Только на кухне монотонно тикали ходики. Приглушённый свет, что шёл от настольной лампы прикрытой с одного бока красным шерстяным платком, мягко освещал кровать, оставляя тёмными углы спальни. И в этом тёплом свете лицо Раи вновь казалось живым, с играющим здоровым румянцем. Рая лежала прикрыв глаза и слушала детский негромкий голос, читающий вслух: старательно с выражением, чуть спотыкаясь на некоторых словах.

Владимир Иванович никогда не принимал участия в их посиделках. После работы он подолгу где-то задерживался и почти всегда приходил пьяным. И если раньше – пока Витя не ушёл в армию – вёл себя тихо: не буянил, после выпивки с друзьями молча пробирался в зал и укладывался спать на диван, зная, что в случае скандала пасынок сразу встанет на сторону матери, а противостоять сильно выросшему и возмужавшему Витьке он не сможет – то после его отъезда все чаще позволял себе показывать раздражение и плохое настроение. Стал повышать голос не только на Лёшку, но и на Раю.

Правда, последнее время, чем сильнее болела Рая, тем меньше времени он проводил дома. Вид и запах болезни, что поселились в квартире, не добавляли ему хорошего настроения.

Лёшка сам не ожидал, но он был рад этому. Хотя почти все бытовые заботы в результате легли на его плечи – Рая теперь мало что могла делать, быстро уставая. Но Лёшка изо всех сил старался помочь. Бегал в магазин, варил пельмени и суп из пакетов, мыл полы, размазывая тряпкой грязную воду по выкрашенным коричневой краской доскам.

Больше всего Лёшке нравилось стирать. Запихав белье в «Чайку-полуавтомат», он заворожено смотрел, как оно крутится в мыльной воде, дышащей горячим паром, словно варево в котле колдуньи.

Лёшка представлял себя охотником в джунглях или рыбаком около тропической речки. С деревянными щипцами для белья на изготовке, он внимательно следил за этим бурлением, стараясь угадать, что сейчас появится в радужно переливающейся пене – край простыни, носок или рубашка. А когда, пузырясь белым боком, из воды показывался пододеяльник, Лёшка с улюлюканьем тыкал в него щипцами, словно копьём в бок добычи, пытаясь вытолкать воздух через вырез пододеяльника.

Но самое интересное оставалось напоследок.

Прополоскав белье – вернее просто помяв и поплюхав его в проточной воде, пока более или менее не стечёт пена – Лёшка, с трудом отжав слабыми руками простыни и пододеяльники, запихивал белье в барабан центрифуги и с замиранием сердца нажимал на кнопку. Машинка вздрагивала будто живая и, начиная завывать с нарастающим гулом, как взлетающий вертолёт, подпрыгивала на месте, пока Лёшка не кидался сверху, придавливая её тощим телом. Дальше они уже подпрыгивали и тряслись вместе – железный яростно завывающий зверь и мальчик с решительно сжатыми губами, словно ковбой на родео укрощающий злобного быка.

*

Рая умерла в конце декабря, перед самым Новым годом.

В ту ночь за окном особенно злобно выла метель. В щели деревянных рам – так и не заклеенных на зиму – задувал холодный ветер. И Лёшка, укрывшись с головой и свернувшись клубком под одеялом, тщетно пытался согреться. Можно было взять ещё одно одеяло с Витиной кровати, но вставать было лень. Да и не хотелось терять то малое тепло, что уже нагрелось в импровизированной норе.