В одном из двух широких кресел развалился Витькин сосед и одноклассник – Гришка. Похоже он был уже изрядно пьян.

На топчане, скрытом в полумраке, самозабвенно целовалась парочка.

Кивнув присутствующим, Витька сел в свободное кресло. Лысый, освободившись из рук обнимающей его за шею девицы, через стол протянул стакан, в котором плескалась тёмно-красная жидкость.

– Давай, Витёк, выпьем.

Остальные тоже подхватили стаканы и, потянувшись друг к другу, чокнулись с глухим стеклянным звуком гранёными краями.

– Ну, будем, – Витька выпил одним глотком и поморщился, занюхивая рукавом.

– Пожри, а то развезёт быстро, – Лысый указал на стол. – Кстати, что насчёт нашего разговора надумал?

– Не знаю, – Витька взял толстый ломоть ржаного хлеба и уложил сверху кусок солёного сала с розоватыми прожилками. – Яд толкать не буду*. Не сейчас точно. Мать говорит участковый приходил, про травку спрашивал.

– Да кто тебе про яд говорит? Разве травка – яд? Так, баловство одно. А этот хрен сейчас ко всем ходит. Начальство всыпало за безделье, вот он жопу и рвёт... Короче, подумай, Витёк. Верное дело. Точно тебе говорю.

Витька кивнул и впился зубами в бутерброд. Он ел с удовольствием, торопливо, жадно глотая плохо прожёванные куски.

Лёшка из своего угла заворожённо наблюдал, как Витины ноздри хищно трепещут, вдыхая чесночный запах солёного сала. Любовался братом, думая о том, что он самый лучший и самый красивый на всем белом свете. Хоть теперь совсем не хочет общаться с Лёшкой, считая себя слишком взрослым для возни с такой мелюзгой.

С первого их совместного лета в деревне Витька очень вырос, вымахав выше метра восьмидесяти. И судя по всему, это был ещё не предел. Он раздался в плечах и ещё больше накачал мышцы. Каждый день, независимо от погоды, подтягивался во дворе на турнике, крутил «солнышко», а дома подвесил к потолку «грушу» и самозабвенно лупил по ней, обмотав руки боксёрскими бинтами.

Но его черты пока оставались по-детски мягкими и плавными. И Витька, для придания мужественности, оставлял на щеках лёгкую небритость. Но это мало спасало – редкие усики и светлая ещё мягкая щетина были почти не видны на лице.

Лёшке хотелось быть таким же как Витя – независимым, сильным, уверенным в себе. Может, тогда брат будет его уважать и обратит на него внимание?

Ведь близость и дружба, что вроде бы завязались между ними летом, по приезду в город почти сошли на нет.

В тот год, первого сентября, Лёшка как и мечтал – в костюме и галстуке, с огромным букетом тёмно-бордовых георгинов – пошёл в школу. Но только Вити рядом с ним не было.

Утром, надев джинсы и футболку, он просто перешагнул через Лёшку, старательно натирающего в прихожей ботинки.

– Куда в таком виде? – на пороге комнаты появилась Рая, застёгивая на шее крупные пластмассовые бусы. – Ладно, пинжак не хочешь носить, так хоть бы рубашку надел.

– Вот ещё. Чё за праздник?

Хлопнул входной дверью и бодрым ритмом простучал подошвами кроссовок по ступеням подъезда.

С этого дня так и повелось. Витька, как и в первые месяцы знакомства, делал вид, что не замечает существования Лёшки.

А последний год он связался с компанией Лысого и практически перестал появляться дома. А когда приходил поздно ночью – осторожно, стараясь не шуметь, пробираясь в темноте в их спальню и укладываясь на соседнюю кровать – Лёшка, чуткий к запахам, часто улавливал исходящий от Вити неприятный дух перегара, а его одежда была пропитана дымом сигарет и ещё чем-то незнакомым.

По гаражу опять поплыл этот непонятный Лёшке сладковатый запах. Сигареты, что курил отец, пахли совсем по-другому. Тем не менее запах шёл именно от папиросы, что курил Витя. Лысый зачем-то потрошил ещё одну «беломорину», высыпая табак прямо под ноги. На столе, в расправленном мятом клочке бумаги лежало что-то непонятное, похожее на высушенную, размельчённую траву.

Гришка поднялся с кресла и, пьяно покачиваясь, направился к выходу:

– Пойду отолью.

– Не ссы прям под дверью, отойди подальше, – не глядя бросил Лысый, не отрываясь от своего занятия.

Гришка неуклюже отмахнулся, при этом покачнувшись и задев рукой стоящую за диваном гитару. Та жалобно тренькнула струнами.

– Ой, у вас гитара есть, – оживилась брюнетка. Всё это время девушки молчали, не вмешиваясь в разговор парней. – А кто играет?

– Витёк, – Лысый кивнул на приятеля.

– Витя, спой, – брюнетка хлопнула накрашенными ресницами и кокетливо улыбнулась.

– Что спеть?

– Что-нибудь про любовь, – девушка жеманно повела плечами и закусила кончик мизинца. – Знаешь «Ветер с моря дул»?

Лёшка из своего угла неприязненно покосился на неё. Девица ему совершенно не нравилась.

А Витька, наоборот, ободряюще улыбнулся и подмигнул:

– Напой.

Брюнетка чуть поломалась для приличия и неуверенно запела, немного фальшивя:

Ветер с моря дул, ветер с моря дул

Нагонял беду, нагонял беду...

И сказал ты мне, и сказал ты мне:

– Больше не приду, больше не приду.

Видно не судьба, видно не судьба,

Видно нет любви, видно нет любви,

Видно надо мной, видно надо мной

Посмеялся ты, Посмеялся ты...*

– Заткнись нахуй, – грубо перебил её пение Лысый. Перегнувшись через диванную спинку, он достал гитару и через стол протянул Витьке. – Витёк, давай лучше нашу.

– Нашу, так нашу, – Витька провёл ладонью по изгибу корпуса, словно девушку по талии погладил, и уложил гитару на колено чуть выставленной вперёд ноги. Осторожно тронул струны и заиграл перебором.

Довольно чистый голос зазвучал проникновенно и чувственно.

Я... уже не буду больше летать,

На крыльях любви.