Витька зло сплюнул под ноги. В животе тут же заурчало от голода и он сглотнул тягучую слюну.

За весь день Витька успел только выпить чашку чая и съесть бутерброд перед школой. Так и не сходив на перемене в столовую, с последних уроков он сбежал и весь день мотался по делам. Поужинать ему тоже не дали.

Ну и хрен с ними.

Достав мятую пачку, Витька прикурил – глубоко затягиваясь – размышляя, стоит ли идти к Мишке, что жил через две улицы. Если тот дома, то можно поесть у него. Решив, что стоит попытаться – всё равно, пока мать не успокоится, домой лучше не возвращаться – Витька поднял воротник куртки и короткой дорогой – через гаражи, что ровными рядами выстроились в конце двора – направился к приятелю.

*

– Ветер в харю, я хуярю…

На Витькином пути, загородив дорогу, прислонившись плечом к бетонному боку крайнего гаража, стоял высокий худой парень, стриженный под расчёску. Несмотря на улыбку, что растягивала тонкие губы, он излучал какую-то неуловимую агрессию, словно в любой момент был готов броситься на жертву и вцепиться в неё острыми, как у хорька зубами. Маленькие, глубоко посаженные глазки хищно блестели.

Сплюнув гирлянду шелухи подсолнечника, налипшую на нижнюю губу, парень протянул руку:

– Привет, Витёк.

– Привет, Лысый, – крепко, по-мужски пожав грязную ладонь с обломанными ногтями, Витька, усиленно хмуря белёсые брови, считая, что так он выглядит более взрослым, чуть хрипловато спросил. – Травка есть?

Лысый воровато оглянулся по сторонам и глазами указал на открытую дверь одного из гаражей.

– Посидишь с нами? Пацаны ящик «Топориков»* приволокли. Покурим, побазарим. Бабы должны подвалить, – Лысый подмигнул.

Витька кивнул и уже собрался идти за Лысым, но тут заметил мелькнувшую вдалеке маленькую тощую фигурку в ярко-зелёной куртке.

– Сейчас подойду.

– Ну мы ждём.

Лысый ушёл в гараж, а Витька вернулся во двор и громко свистнул сквозь зубы.

Лёшка как раз возвращался из магазина, куда мама Рая отправила его за молоком и хлебом. Услышав знакомый свист, он завертел головой, пытаясь определить направление. Увидев Витьку, мальчик радостно заулыбался и кинулся к нему со всех ног. Смешной помпон на – совершенно девчачьей по Витькиному мнению – светло-коричневой вязаной шапке весело подпрыгивал в такт бегу, словно разделяя хорошее настроение хозяина.

– Витя, ты домой? – Лёшка остановился вплотную к сводному брату и закинул голову, заглядывая в глаза.

– Ты что натворил, шкет, – не обращая внимания на вопрос, Витька ухватил пацана за шиворот и встряхнул пару раз для острастки. – Ты нахуя матери записку из школы приволок?

Лёшка удивлённо хлопал ресницами. Шапка съехала на глаза, мешая смотреть, и он поправил её, ладошкой поднимая на лоб.

– Вить, я ведь не знал, что не надо отдавать.

Лёшка виновато смотрел честными наивными глазищами. Он был похож на нашкодившего щенка, только хвостом не вилял. И у Витьки, как всегда, не поднялась рука, чтобы ударить его для острастки.

– Ладно, вали отсюда, – Витька развернулся и пошёл к гаражам.

Но Лёшка не отставал. Он бежал следом, пытаясь заглянуть в глаза и виновато тараторил:

– Вить, я правда не знал. Я её спросил, а она сказала, что там хорошее.

У Лёшки перед глазами встало усталое лицо Витькиной классной. И как она, на беспокойный Лёшкин вопрос «что случилось?», рассеяно погладила его по голове и сказала: «Всё хорошо, Лёша. Не переживай».

– Прочитать надо было, – недовольно проворчал Витька. Он уже успокоился и не сердился на это мелкое недоразумение, но показывать это пацану, конечно, не собирался.

– Витя, – Лёшка остановился, как вкопанный, и испуганно зашептал. – Но ведь чужое читать нельзя.

Витька только рукой махнул – ну, вот как с ним разговаривать? – и снисходительно подёргал Лёшку за помпон:

– Эх ты, цуцык. Ну, ничё, жизнь ещё обломает.

Воспользовавшись тем, что Витя больше не обращает на него внимания, Лёшка вслед за ним проскользнул в приоткрытую дверь гаража и – пока его не заметили и не выгнали – притаился в тёмном углу, присев за большим ящиком на низенькую скамеечку.

Гараж был бесхозный. Вернее, он принадлежал одинокой бабульке, которая то ли временно дала ключи кому-то из соседей, а потом забыла, и находчивый соседский отпрыск утащил их у родителя, то ли в своём маразме решила, что отдаёт ключи внуку и сама вручила кому-то из подростков. Хотя, скорее всего, пацаны просто взломали гараж, заменив потом замки. В общем-то не важно, как это произошло, но в результате гараж уже лет пять служил постоянным местом сборищ молодёжи. И они обжили его и оборудовали со всеми удобствами.

Посередине сравнительно просторного помещения стоял старый диван и два широких кресла. Потёртая и порванная кое-где обивка пестрела подозрительными пятнами непонятного происхождения. Между ними стоял деревянный журнальный столик с квадратной столешницей застеленной – прикрывая отбитую кое-где полировку – газетой. На столе были расставлены стаканы, две початые бутылки креплёного портвейна «Три семёрки» и какая-то закуска. В переполненной пепельнице дымился непотушенный бычок. За диваном у задней стены притулился неширокий топчан, накрытый шерстяным одеялом, под которым виднелся край полосатого матраса с торчащим в прорехе клоком ваты, и лежала тощая подушка в грязно-серой наволочке. Рядом в углу, высунувшись трубой в вентиляционное отверстие, стояла «буржуйка». В открытой дверце печки весёлыми всполохами скакало пламя. Сухие дрова, словно злясь, что потревожили их покой, недовольно трещали.

В гараже было сильно накурено. Душный воздух пропитался запахом алкоголя, сигарет и ещё чем-то сладковатым и специфически терпким. Сизый дым плотным облаком висел под потолком. От каждого движения он плавно шевелился, закручиваясь размытыми кольцами вокруг тусклой лампочки, покачивался, словно медуза в волнах, выпускал по краям щупальцы-протуберанцы и ленивым ручейком тянулся к приоткрытой двери гаража. Достигнув её, осторожно просачивался на улицу и, редея, рассеиваясь по сторонам, поднимался к хмурому небу.

Лысый сидел на диване в обнимку с крашеной блондинкой. Её вытравленные перекисью волосы, с отросшими чёрными корнями, безжизненными прядями торчали в разные стороны. Рядом с ней – нога на ногу, откинувшись на спинку – курила фигуристая брюнетка. По «заштукатуренным» лицам толстым слоем покрытым косметикой, было трудно определить возраст девушек. С одинаковой вероятностью им могло быть и пятнадцать, и двадцать лет.