По дну оврага текла мелководная речка. «Воробью по колено», – говорила баба Зина, вспоминая, что когда она была маленькой, они ныряли с мостков, потому что глубина была больше роста взрослого мужчины.

Лёшка любил тут бывать. Перед самым спуском в овраг, где тень от деревьев не заслоняла солнце, густо росли цветы: медуница, Иван-да-марья, одуванчики. И над ними всегда порхали разнообразные бабочки и натужно гудели тяжёлые шмели. А если спуститься по извилистой тропинке к речке, к старым мосткам, то можно понаблюдать, как по мутной воде бегают наперегонки водомерки. А уже в самой глубине оврага, под деревьями, если поискать, приподнимая большие влажные листья лопуха, иногда можно найти выпавшего из гнезда грачонка.

Лёшкина бы воля, он не уходил бы отсюда до ночи. Но узнав, где мальчик проводит время, мама Рая строго настрого запретила ходить туда одному.

Лёшка старался лишний раз не нарушать запрет, чтобы не огорчать маму Раю. По крайней мере, к Светке он всегда ходил по улицам, хотя через овраг было раза в два ближе. Но за оврагом располагалась совхозная ферма, с коровниками и силосными ямами. И его могли увидеть соседи и сказать домашним, что он бегает этой дорогой.

Пробежав по пыльным скучным улицам, Лёшка подошёл к Светкиному дому, который стоял чуть в стороне от остальных, выходя огородом на ферму.

Встав на цыпочки и просунув руку в узкую щель между забором и калиткой, Лёшка с трудом отодвинул тугую щеколду, обдирая запястье о неровные доски, и прошёл по заросшей спорышем тропинке.

Светка сидела на крыльце и дразнила котёнка, помахивая перед его мордочкой тонким прутиком. Котёнок подпрыгивал, перекатывался маленьким пушистым комочком, выпускал острые коготки и смешно перебирал коротенькими лапками.

– Хватит баловаться, – на крыльце появилась высокая, ещё не старая женщина. Через плечо у неё висела огромная чёрная сумка. Бабушка у Светки работала почтальоном. Она ходила по всей деревне, разнося письма и газеты.

– Пошли, – женщина кивнула внучке и забормотала себе под нос, запихивая широкие ступни в стоптанные туфли на низком каблуке. – Вот ведь привезут, бросят дитё, а я валандайся.

– Не хочу, – Светка топнула ногой и отшвырнула прутик. Котёнок испуганно вздыбил шёрстку и убежал под крыльцо. – Я дома останусь. Я уже большая. Мы с Лёшей поиграем.

Родители её баловали. И она могла позволить себе покапризничать, потому что знала – отец не позволит её бабушке и своей тёще строго обращаться с ней. Но Лёшка заробел, глядя на сурово сдвинутые брови почтальонки. На него ведь защита Светкиного отца не распространялась.

– Щас! Как же, – женщина насмешливо хмыкнула. – Оставь их тут, а они или дом спалят, или усвищут куда – не найдёшь. Отвечай потом перед родителями. Случись что, твой отец поедом меня съест. Вот достался же дочери такой. Вечно всем недоволен, кабаняка. То ему не то и это не эдак. А тут эта ещё… прынцесса. Большая она. Ишь, чего удумала. Собирайся! Со мной пойдёшь, почту разносить.

– Ну-у-у, ба-а-ба-а, – Светка капризно выпятила губу, – не хочу почту разносить. С тобой скучно. Хочу с Лёшей играть.

– О-о-о, заныла, – почтальонша недовольно глянула на внучку. – Ну всё, хватит! Идти пора, а то до ночи не управимся.

Но Светка надулась и, скрестив руки на груди, уселась на крыльцо, всем видом показывая, что добровольно с места не сдвинется. Почтальонша лишь покачала головой и вздохнула:

– Ладно, приятеля можешь с собой взять.

– Лёшка, пойдём с нами! – глаза у Светки загорелись. Ей страшно не хотелось весь день одной таскаться по деревне с ворчливой бабкой.

Лёшка шмыгнул носом и нерешительно переступил с ноги на ногу.

Село было очень большое. Лёшка видел только близлежащие к их дому улицы. И центральную площадь, вокруг которой располагались церковь, клуб, почтамт и остановка, с которой уезжал автобус до райцентра. Ещё в селе были библиотека, школа и детский сад.

Но дальше площади Лёшка не бывал и ему было интересно, а что же ещё скрывается за всеми этими деревьями и заборами. Но мама Рая и тем более отец запрещали ему уходить далеко. Хотя, может, со Светкиной бабушкой можно? Ведь получается, что Лёшка не просто уйдёт без спроса далеко от дома, а будет вместе с взрослым человеком. И даже, можно сказать, что он будет работать – помогать разносить газеты и журналы. Разве это плохо?

*

Вся дорога слилась в Лёшкином сознании в сплошную полосу заборов, калиток, палисадников и домов. Мимо некоторых они проходили почти не задерживаясь, бросив мимоходом газету или продолговатый белый конверт. У некоторых останавливались надолго. Почтальонша делилась новостями с хозяевами. Казалось, что она знает всех в селе и в курсе всех событий.

Пока взрослые вели свои скучные разговоры, Светка с Лёшкой, раскинув руки в стороны и задрав голову к небу, крутились на месте, приговаривая:

– Самолёт, самолёт, посади меня в полёт…

Скоро голова начинала кружиться и они падали в пыльную траву и цветы, росшие вдоль заборов, договаривая скороговоркой, перебивая друг друга:

– А в полете пусто, выросла капуста.

И громко смеялись.

Наконец большая сумка из чёрного дерматина опустела, и они повернули к дому. В конце улицы они остановились последний раз. Порывшись в бездонных дерматиновых недрах, почтальонша достала газету и бросила в почтовый ящик, прикрученный сбоку от калитки.

На громкий хлопок железной крышки, по гравиевой дорожке им навстречу выбежал косолапый, толстопузый щенок. Распластавшись по земле, он пробрался в щель под калиткой и весело запрыгал вокруг них, тявкая тонким голоском.

Лёшка застыл в немом благоговении. А Светка, умильно взмахнув руками, засюсюкала:

– Ой, какой холёсенький. Пуфыстик маленький. Баба, баба, хочу такого!

– Тихо ты. Чего разоралась на всю улицу? – почтальонша воровато оглянулась по сторонам и, подхватив щенка за шкирку, засунула его в тёмное нутро почтовой сумки.

Всю обратную дорогу Светка, забыв о приятеле, вилась вокруг бабушки, пытаясь заглянуть в сумку. Почтальонша несильно била её по рукам и ворчала, чтобы та отстала, иначе она выкинет кутёнка в канаву.

Лёшка молчал, боясь, что она может осуществить свою угрозу. Хотя ему до дрожи в пальцах хотелось погладить мохнатую шёрстку. Он всю свою жизнь мечтал о таком лопоухом, неуклюжем щенке, но ему не разрешали заводить собаку.