– Охотишься?

– Защищаюсь, – выдохнув, ответила Влада и опустила ружье.

Через мгновение Марк оказался с другой стороны. Владу коснулось лишь легкое дуновение ветра. Ошеломительно быстро.

– Мы сделаем вид, что ничего не произошло, – сказала она в темноту. – И ты вернешься домой.

Марк подошел ближе. Теперь его силуэт четко выделялся на фоне случайного лунного света.

– Влада, – в его голосе прозвучала усмешка. – И ты говоришь мне это? После всего, что узнала?

– Я ничего…

– Сима умерла из-за меня, – перебил ее Марк. – Я убил ее. В прямом смысле этого слова.

На некоторое время между ними повисла плотная тишина.

– Я никогда не поверю в это, – сказала Влада.

Марк схватил ее за локоть и потащил вглубь леса. Они остановились у поляны, в центре которой лежал лось; луна обливала светом его огромное влажное тело. Лось был еще жив, его бока часто и прерывисто вздымались, но большие черные глаза уже казались мертвыми.

Вот, что она испытала на Даче, когда пыталась отыскать Марка: ощущение обреченности, ускользающей жизни, подступающей смерти – смерти жестокой, бессмысленной и неотвратимой. Влада села на корточки, коснулась его шерсти, шершавой, пахнущей паленым – и тут же одернула руку. Вся туша была покрыта глубокими ожогами.

– Я убил Симу, – повторил Марк. – Как убил этого лося. Только ее я убивал медленно.

Тело Влады покрыли мурашки, но рассудок работал спокойно и холодно.

– И меня ждет то же самое? – Она встала. В ожидании ответа сердце метнулось к горлу.

– Несомненно.

Влада сжала ружье.

– Убьешь меня? – усмехнулся Марк.

Влада, не раздумывая, отшвырнула ружье. В следующую секунду Марк метнулся к ней, его стальная рука захватила ее сзади, вторая – откинула голову. Влада почувствовала, как молниеносно нагрелась кожа под его пальцами. Еще мгновение, и жжение станет невыносимым. Но мгновения перетекали в секунды, а жар не становился сильнее. Заключенная в тиски, Влада покорно дожидалась, когда монстр в его душе примет решение.

Потом Марк резко развернул ее к себе. Влада заставила себя посмотреть ему в глаза. Они пылали так ярко, словно в них отражался настоящий огонь.

– Ты никогда не была ближе к своей смерти, чем полминуты назад, – сказал он, и по тону его голоса Влада почувствовала, что прежний Марк возвращается.

– Но ты справился с собой. И тогда – в библиотеке, и сегодня – на крыльце, и сейчас, – прошептала она.

– Я могу убить тебя, – возразил Марк.

– Я собираюсь рискнуть.

Илона никогда не рассказывала о своем парне и на все вопросы, связанные с ним, отвечала одинаково: «Нет!» Он бандит? Он женат? Ты пригласишь его к нам на ужин? Ты можешь хотя бы назвать его имя? Ты влюблена в него? В последнем случае Илона явно лукавила. Марк не считал себя специалистом по женским тайнам, но подозревал, если блеск в глазах, потребность запираться в своей комнате, мания вести дневник, блуждающая улыбка и осторожность по отношению к чувствам других – если все эти признаки появились одновременно, значит, какой-то парень сумел достучаться до каменного сердца сестры.

Марк видел этого парня всего дважды. В первый раз – у могилы своего отца.

Похороны закончились. Сима вернулась в дом (после смерти Алексея она ослабла настолько, что едва держалась на ногах, диагноз «рак» ей поставили месяцем позже). А Марк с Илоной все еще не могли отойти от горки сырой земли, под которой покоился их отец.

Падал снег. Тяжелые хлопья опускались на их непокрытые головы, таяли, стекали за шиворот, но никто не обращал на это внимания. Брат и сестра, последние из рода Аркаевых, держась за руки, стояли у могилы, пока снег плотным слоем не укрыл землю. Тогда Илона встрепенулась, оглянулась, снова посмотрела на белый холмик, который теперь выделялся из пейзажа только припорошенными венками и крестом, а потом упала на колени и стала голыми руками счищать снег с могилы.

– Перестань, пойдем, – попросил Марк.

Но она только ответила:

– Возвращайся домой.

Илона всегда была такой: выплескивала чувства наружу. По крайней мере, от этого ей становилось легче, и Марк не собирался вмешиваться – ни раньше, ни тем более сейчас. Домой он не вернулся: отошел подальше, к малиннику, чтобы, если потребуется, оказаться рядом.

Илона долго очищала могилу, затем отряхнула венки, сбросила снежную шапку с креста – и прижалась к ледяной земле щекой. Марк уже шагнул вперед, чтобы поднять сестру, как заметил под яблонями чью-то фигуру. Парень – высокий блондин с молочным цветом лица – появился неожиданно, словно возник из воздуха, и, снимая на ходу пальто, направился к Илоне.

Он укутал ее, сел рядом и долго-долго гладил по голове, пока Илона не обняла его. И в этот момент Марк почувствовал странное чувство, как укол ревности: между Илоной и этим парнем было больше понимания, чем между братом и сестрой.

Во второй раз все выглядело иначе.

Лето. Ночь. Илона в свадебном платье. Марк видел в окно, как она возвращалась домой: словно маленькое разъяренное привидение. Парень казался полной ее противоположностью: черная одежда, лицо скрывал капюшон. Он шел за Илоной по пятам, хватал ее за руки, умолял о чем-то – только Илону бессмысленно умолять. Она взлетела на крыльцо и закрыла за собой дверь. Вернее, попыталась закрыть: парень ворвался в дом – и тогда Марк бросился на помощь.

Он попытался остановить Стефана, но получил удар в плечо – настолько сильный, что отлетел на несколько метров и до крови ударился головой о перила. Тогда он крикнул Симе, чтобы взяла ружье, и ринулся в спальню сестры.

Парень что-то яростно объяснял Илоне, но она отвечала только «нет», и каждый ответ еще больше распалял огонь в его глазах. Те глаза Марк запомнил хорошо: желтые, как у ящерицы, и яростные, как у безумного человека.

Затем парень схватил Илону, она стала вырываться – и Марк снова бросился в бой. На этот раз удар незнакомца оказался еще сильнее: Марка швырнуло к стене, перед глазами все расплылось и стало красным. Последним, что он запомнил, были крик Симы и сразу за ним – выстрел. Когда Марк пришел в себя, парень Илоны, это чудовище, уже высасывал из него жизнь.

При слове «чудовище» Влада поежилась. Марк считал, что теперь это определение относится и к нему – но большей нелепицы нельзя было и придумать. Тот Марк, который только что положил голову ей на колени, не мог быть монстром.

После стремительного возвращения домой и короткого горячего душа (унять озноб так и не удалось), Влада спустилась в библиотеку. Огонь в камине разбавлял темноту, отражался от витражных окон и зрачков чучела орла, парящего под потолком, словно живая птица. У камина стояло кресло, но Влада предпочла медвежью шкуру, лежащую рядом.

Марк ходил по комнате, то останавливаясь – когда память преподносила новую жуткую подробность, то ускоряя шаг – когда говорил о вещах, уже много раз передуманных и прожитых. И только после того, как долгая (и мучительная для них обоих) история о Невестиной ночи подошла к концу, он сел рядом с Владой и положил голову ей на колени. И вот Влада пропускает сквозь пальцы его волосы, гладкие и послушные, огонь бросает блики на их лица, и ей на ум приходит мысль, которую не стоит произносить вслух: такой Марк – несоизмеримо лучше, чем мертвый. И вдруг это слово – чудовище. Нет, даже после того, что она узнала, Марк не стал для нее чудовищем – и никогда не станет.

– Перевоплощение… это больно? – Влада снова запустила пальцы в его волосы, и Марк закрыл глаза от наслаждения.

– Насколько может быть больно, когда в тебя вливается раскаленный свинец, а твоим единственным наркозом является шок, – после длинной паузы ответил он и протянул руку к камину. Стало казаться, что огонь просачивается сквозь его пальцы.

– А что было после? – спросила Влада.

– После был ад. – Марк опустил руку. Он молчал так долго, что, казалось, забыл о вопросе.