Какое-то время они не могли сказать друг другу ни слова, - их зубы выбивали лихорадочную дробь. Казалось совершенно немыслимым снова лезть в эту ледяную воду, и без того обжигавшую онемевшие ноги - но, сжав зубы, Лэйми напомнил себе, что гораздо лучше быть замерзшим, чем мертвым. Проклиная день и час, в который они решили покинуть Паулому, он снова бросился в поток.
Им потребовалось пять или шесть таких перекатов, чтобы добраться до выхода в какой-то темный подземный бассейн. Вода в нем показалась Лэйми почти теплой - хотя он так дрожал, что боялся, что его схватит судорога. Совершенно замерзший Охэйо вдруг начал смеяться, и он смеялся вместе с ним, не зная толком, над чем - над их глупостью, над глупостью их положения или над тем, что они, возможно, избежат смерти.
Глубина здесь была выше головы, и дальше им пришлось плыть, а перед этим - сбросить всю одежду кроме плавок, чтобы не утонуть. Они плыли под самой стеной - отчасти, чтобы не пропустить возможный выход, отчасти потому, что за неё можно было хоть как-то цепляться. Путешествие показалось Лэйми очень долгим, и он смог продолжать его лишь потому, что единственным другим выбором было сдаться и утонуть, - а смерти он очень боялся.
Когда Лэйит, наконец, обнаружила лестницу, Лэйми облегченно вздохнул. Добраться до неё, правда, оказалось непросто, - сил не было уже никаких, и несколько последних метров он проплыл под водой, потихоньку погружаясь на дно. Он проплыл эти метры на чистой силе воли и, ударившись лбом об бетон, несомненно, утонул бы; к счастью, Охэйо ещё не выбрался из воды и успел схватить его за волосы. Это было больно, но Лэйми слишком устал, чтобы замечать это.
Какое-то время они сидели на бетонном полу, прижавшись друг к другу и отчаянно дрожа. Лэйми был совершенно уверен, что они попали в тупик и будут вынуждены возвращаться - и даже заметив падавшие сверху беловатые отблески, не сразу понял, в чем дело.
Они сидели под жерлом глубокого колодца. Крышка его оказалась закрыта неплотно и, сквозь щели проникал призрачный свет. Поднявшийся первым Охэйо с трудом сдвинул её; они выбрались прямо на широкую, пустынную улицу и замерли, настороженно осматриваясь.
Окна длинных массивных многоэтажек по обе её стороны были сплошь темны, едва заметно отблескивая в тусклом свете беловато-фиолетовых фонарей, слабых и зыбких. Лэйми ещё никогда не видел таких - круглые и плоские, как матовые тарелки, они сами по себе парили высоко над землей, едва заметно покачиваясь, - хотя ветра, вроде бы, и не было, - рассыпая по снегу мириады бледных искр. Вероятно, все фонари в этом районе были такими - низкое, туманное небо тлело такой же тусклой беловато-фиолетовой мглой. Она окутывала всё вокруг, и было видно не дальше, чем метров на двести.
Впереди небесное зарево было чуть теплее по цвету, и они, как могли быстро, пошли в ту сторону. Их положение было чуть лучше, чем в первый раз - они, по крайней мере, не были голыми, а Охэйо даже сохранил небольшую сумку с пожитками, - но мокрый насквозь Лэйми вскоре стал коченеть. Теперь холод казался ему совершенно непереносимым, причиняя мучительную боль. Он едва брел, дико дрожа и обхватив руками голые бока. Другим было не лучше, и даже Охэйо, самый выносливый из них, стучал зубами. Лэйми чувствовал, что если в ближайшие несколько минут они не найдут одежду или теплое помещение, то просто околеют насмерть. Притом, страшно ему больше не было, - казалось, всё происходит в каком-то бредовом сне.
Они брели, опустив головы, и Лэйми зло выругался, обнаружив, откуда исходит манивший их свет.
Они вышли прямо к обрыву. За широкой равниной замерзшей реки виднелись низкие, пологие холмы, испятнанные темным кустарником - их необозримый простор, залитый тусклым гнойным сиянием затянувших всё небо зеленовато-бурых туч, выглядел угнетающе. Недалеко от города свечение обрывалось, словно обрезанное ножом.
Какое-то время они молча осматривались, потом Лэйми заметил слева, над крышами, огромную прямоугольную тень. Насколько он помнил истории Вторичного Мира, это была стена Старого Города. О том, взяли ли его Мроо, он не знал, но другой цели все равно не имелось.
Они пошли на восток по узкой тропе между разномастными заборами и береговым обрывом, но идти оказалось тяжело. Им приходилось поддерживать друг друга - тропа была неровная, иногда заметно наклоненная к реке, и пробираться по ней удавалось с большим трудом - никаких ограждений тут не было, лишь крутой, покрытый снегом склон высотой, быть может, в сотню метров. Кое-где он обрывался прямо в страшные, черные, парящие разводья, кое-где сменялся разделенными узкими оврагами, косо сбегающими вниз увалами - там, в глубине, тоже текла парящая темная вода.
Несколько раз Лэйми видел далеко внизу, на льду реки, людей - довольно многочисленные группы. С такого расстояния и в темноте он не мог их не разглядеть - просто темные пятна, - но они все шли к городу, и это показалось ему странным. Кто мог выходить из этой мглы за холмами, мглы, в которой он дважды замечал страшные желтые огни, так похожие на жуткий небесный свет?
Пробираясь над очередным оврагом, он заметил на его дне такие же группки и поёжился - их манило жерло коллектора, ведущего в подземелья города. Чуть позже их окликнули с реки. Слов Лэйми не смог разобрать, но интонации были исполнены столь скотской злобы, что ему стало просто страшно. Конечно, взобраться на этот обрыв немыслимо, - но если твари нападут на них с другой стороны...
Его передернуло. Он промерз до костей, но когда его кожа высохла, выносить холод стало полегче, - по крайней мере, он не чувствовал, что замерзает насмерть. Боль слабее не стала, но её Лэйми мог терпеть.
К счастью, ещё минут через пять они выбрались к залитому медно-рыжим светом пустому шоссе, идущему между речным обрывом и Стеной - около ста метров в высоту, она замыкала Старый Город с трех сторон, кроме восточной. Она была отлита из монолитного базальта две или три тысячи лет назад, ещё во времена основателей Джангра. У фундамента её толщина была метров двадцать, у гребня - около восьми. В ней не было ни одного прохода.
С востока Старый Город защищал ров, тоже шириной метров в двадцать, с отвесными бетонными бортами. Дно его сплошь покрывали бетонные же глыбы с жутко торчащей арматурой. До него было этажа три, и ярко освещенные окна гигантских зданий за ним говорили, что защита эта не напрасна.
К северу ров обрезался обрывом, к югу тянулся, насколько хватал глаз. Шоссе пересекало его по мосту, но от Старого Города его отделял чудовищный косой срез Стены. Им оставалось лишь идти вдоль рва до другого моста - но его нигде видно не было. Однако...
Вдали, на юге, над морем низких заснеженных крыш, возвышалось другое многоэтажное здание с освещенными окнами, уступчатое, похожее на горный хребет, - если Лэйми не ошибся, здание Инициативы Эменная, ещё более богатой и влиятельной здесь, чем в Пауломе.
Они пошли к нему, испуганно оглядываясь, - с востока уже доносились исступленные вопли, а на снежной белизне крыш метались розоватые отблески занявшихся там пожаров. Итак, одержимые были и здесь, и им пришлось пробираться дворами, минуя множество заборов.
Свет здесь не горел, - во всем районе не было видно ни одного огня, - но очень скоро они заметили первых тварей: те небольшими группками сновали туда и сюда. Затем их стало так много, что каждый раз, пересекая переулки, они подолгу ждали, пока те окажутся пусты в оба конца, насколько хватал глаз.
Лэйми словно оказался в аду - его руки, живот, бедра были ободраны бесконечными заборами, через которые он перебирался, утопающие в мокром снегу босые ноги выли от боли, остальное тело болело лишь немногим слабее, кроме, разве что, головы - как оказалось, длинные волосы имеют не только эстетическую ценность. Но самым мучительным его ощущением был всё же душивший его липкий страх, и его сердце бешено колотилось, вот-вот готовое выпрыгнуть из груди.
Ему очень хотелось поверить, что всё это происходит в каком-то чудовищном сне, - он не представлял, что может так сильно бояться за свою жизнь, за жизнь Лэйит, за Охэйо. Не очень приятно сознавать, что тебя в любой миг могут убить. Он вздрагивал от каждого шороха, пока не начал бояться уже сойти с ума. Каждый раз тревога оказывалась ложной. Твари шли мимо, не замечая их, но это приносило не облегчение, а только продолжение муки.
