«Не хочет судьба мне дарить…» Не хочет судьба мне дарить Любовных тревог и волнений; Она не даёт мне испить Из кубка живых наслаждений. И грёзу я плотью облёк, И дал ей любовные речи, Надел ей на кудри венок, Прозрачное платье на плечи, И в сумраке летних ночей На зов мой она появлялась И, сбросив одежду с плечей, Ласкаясь, ко мне прижималась. Когда же разрежут восток Лучи восходящего солнца, И, встретив их яркий поток, Зардеются стёкла оконца, Она становилась бледна, Печально меня целовала, И в узком просвете окна В сияньи небес исчезала. «Солнце скупо и лениво…»
Солнце скупо и лениво, Стены тускло-холодны. Пролетают торопливо Дни весны, как сны. Гулки улицы столицы, Мне чужда их суета. Мимолётнее зарницы Красота-мечта, – И, вдыхая запах пыли, Я, без думы и без грёз, Смутно помню: где-то были Слёзы вешних гроз. «Расцветайте, расцветающие…» Расцветайте, расцветающие, Увядайте, увядающие, Догорай, объятое огнём, – Мы спокойны, не желающие, Лучших дней не ожидающие, Жизнь и смерть равно встречающие С отуманенным лицом. «Тепло мне потому, что мой уютный дом…» Тепло мне потому, что мой уютный дом Устроил ты своим терпеньем и трудом: Дрожа от стужи, вёз ты мне из леса хворост, Ты зёрна для меня бросал вдоль тощих борозд, А сам ты бедствовал, покорствуя судьбе. Тепло мне потому, что холодно тебе. У кузнеца Легенда Матерь Божья в двери кузни Постучалась вечерком: «Дай, кузнец, приют мне на ночь: Спит мой сын, далёк мой дом». Отворил кузнец ей двери… Матерь Божия сидит, Кормит сына и на пламя Горна мрачного глядит. Реют искры, ходит молот. Дышит мастер тяжело. Часто дланью загрубелой Отирает он чело. Рядом девочка-подросток Приютилась у огня, Грустно бледную головку На безрукий стан склоня. Говорит кузнец: «Вот дочка Родилась калекой. Что ж, Мать в могиле, дочь со мною, – Хоть и горько, да куёшь». «Разве так трудна работа?» – «Не трудна, да тяжела. Невелик мой ков для блага, Много сковано для зла. Вот теперь сковать я должен Три гвоздя, – один готов. Из-под них, – я сердцем чую, – Заструится чья-то кровь. Я предвижу крест позорный, Пригвозжён на нём Один, – Кто-то шепчет мне, что это, О Страдалица, твой Сын!» С криком ужаса Младенца Уронила Божья Мать. Быстро девочка вскочила, Чтоб Малютку поддержать, – И свершилось чудо! Прежде, Чем пришло на память ей, Что порыв её напрасен, – От склонившихся плечей Отросли внезапно руки, И на них упал Христос. «Ах, кузнец, теперь ты счастлив, Мне же – столько горьких слёз!» «Царевной мудрой Ариадной…» Царевной мудрой Ариадной Царевич доблестный Тезей Спасён от смерти безотрадной Среди запутанных путей: К его одежде привязала Она спасительную нить, – Перед героем смерть стояла, Но не могла его пленить, И, победитель Минотавра, Свивая нить, умел найти Тезей к венцу из роз и лавра Прямые, верные пути. А я – в тиши, во тьме блуждаю, И в лабиринте изнемог. И уж давно не понимаю Моих обманчивых дорог. Всё жду томительно: устанет Судьба надежды хоронить, Хоть перед смертью мне протянет Путеводительную нить, – И вновь я выйду на свободу, Под небом ясным умереть И, умирая, на природу Глазами ясными смотреть. «На ступени склонясь, у порога…» На ступени склонясь, у порога Ты сидишь, и в руке твоей ключ: Отомкни только двери чертога, И ты станешь богат и могуч! Но отравлен ты злою тревогой И виденьями дня опьянён, И во всё, что мечталось дорогой, Безнадёжно и робко влюблён. Подойду я к пределу желаний На заре беззаботного дня, И жестокие дни ожиданий Навсегда отойдут от меня. Неужели тогда захочу я Исполненья безумной мечте? Или так же, безмолвно тоскуя, Застоюсь на заветной черте? |