«Скучная лампа моя зажжена…» Скучная лампа моя зажжена, Снова глаза мои мучит она. Господи, если я раб, Если я беден и слаб, Если мне вечно за этим стоном Скучным и скудным томиться трудом, Дай мне в одну только ночь Слабость мою превозмочь И в совершенном созданьи одном Чистым навеки зажечься огнем. «Над безумием шумной столицы…» Над безумием шумной столицы В тёмном небе сияла луна, И далёких светил вереницы, Как виденья прекрасного сна. Но толпа проходила беспечно, И на звёзды никто не глядел, И союз их, вещающий вечно, Безответно и праздно горел. И один лишь скиталец покорный Подымал к ним глаза от земли, Но спасти от погибели чёрной Их вещанья его не могли. «Целуйте руки…» Целуйте руки У нежных дев, Широкий плащ разлуки На них надев. Целуйте плечи У милых жён, – Покой блаженной встречи Им возведён. Целуйте ноги У матерей, – Над ними бич тревоги За их детей. «Ты в стране недостижимой…» Ты в стране недостижимой, – Я в больной долине снов. Друг, томительно любимый, Слышу звук твоих шагов. Содрогаясь, внемлю речи, Вижу блеск твоих очей, – Бледный призрак дивной встречи, Привидение речей. Расторгают эвмениды Между нами все пути. Я изгнанник, – все обиды Должен я перенести. Жизнью скучной и нелепой Надо медленно мне жить, Не роптать на рок свирепый, И о тайном ворожить. III Сеть смерти «Забыв о родине своей…» Забыв о родине своей, Мы торжествуем новоселье, – Какое буйное весепье! Какое пиршество страстей! Но всё проходит, гаснут страсти, Скучна весёлость наконец; Седин серебряный венец Носить иль снять не в нашей власти. Всё чаще станем повторять Судьбе и жизни укоризны. И тихий мир своей отчизны Нам всё отрадней вспоминать. «Пламенем наполненные жилы…» Пламенем наполненные жилы, Сердце знойное и полное огнём, – В теле солнце непомерной силы, И душа насквозь пронизанная днём. Что же в их безумном ликованьи? Бездна ждёт, и страшен рёв её глухой. В озарении, сверканьи и сгораньи Не забыть её, извечной, роковой. «Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик…» Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик, Я услышал над собою, и узнал зловещий клик. И приникши к изголовью, обагрённый жаркой кровью, Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью, Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь, И она легла спокойно, а двойник сказал: «Забудь. Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала, Что вонзилось прямо в сердце, но любя не угрожало». «В день воскресения Христова…» В день воскресения Христова Иду на кладбище, – и там Раскрыты склепы, чтобы снова Сияло солнце мертвецам. Но никнут гробы, в тьме всесильной Своих покойников храня, И воздымают смрад могильный В святыню праздничного дня. Глазеют маленькие дети, Держась за край решётки злой, На то, как тихи гробы эти Под их тяжёлой пеленой. Томительно молчит могила. Раскрыт напрасно смрадный склеп, – И мёртвый лик Эммануила Опять ужасен и нелеп. «Грешник, пойми, что Творца…» Грешник, пойми, что Творца Ты прогневил: Ты не дошёл до конца, Ты не убил. Дан был тебе талисман Вечного зла, Но в повседневный туман Робость влекла. Пламенем гордых страстей Жечь ты не смел, – На перёкрестке путей Тлея истлел. Пеплом рассыплешься ты, Пеплом в золе. О, для чего же мечты Шепчут о зле! «Изнемогающая вялость…» Изнемогающая вялость, За что-то мстящая тоска, – В долинах – бледная усталость, На небе – злые облака. Не видно счастья голубого, – Его затмили злые сны. Лучи светила золотого Седой тоской поглощены. |
