— Не тужься, Бикс, очко порвешь. Мне кажется, твои мозги начали плавиться от напряжения.

Бикс достал свернутый листок линованной бумаги из нагрудного кармана рубашки и протянул его Клету.

— Проверь адреса и скажи, не ошибся ли я.

Персел развернул тетрадный листок и уставился на написанные карандашом буквы и цифры. Его лицо окаменело.

— А что, если я засуну это в твою глотку? — спросил он.

— Ты, конечно, можешь это сделать, если не возражаешь, чтобы Вейлон заглянул в гости к твоей сестре и племяннице. Похоже, ты там себе креольское гамбо готовишь? Приятного вечера. Мне нравится этот район. Всегда хотел здесь жить. Смотри, как бы тебе не пройти курс лечения простатита паяльником, парень.

После перестрелки позади моего дома на Байю-Тек в Новой Иберии меня трижды оперировали: первую операцию, спасшую мне жизнь, сделали в больнице Богоматери Лурдской в Лафайете; еще одну — в Техасском медицинском центре в Хьюстоне; и, наконец, третий раз меня прооперировали в Новом Орлеане. Одна пуля калибра .32 вошла мне между лопаток. Ее выпустила женщина, а о том, что она вооружена, не знали ни Клет, ни я. Рана больше не болела и повлекла не больше последствий, чем удар кулаком. Мотивация стрелка была проста и не имела ничего общего с выживанием, страхом, жадностью или паникой: я нагрубил ей и призвал к ответу за высокомерное отношение к людям. Мое явное неуважение привело ее в ярость, и она скрылась в темноте через заднюю дверь, шагая по желтым дубовым листьям и заплесневелой ореховой шелухе, забыв о лежащих на земле мертвецах. Она продвигалась вперед, вытянув зажатый в руке пистолет, не осознавая, зачем он ей и что она с ним будет делать. И остановилась только для того, чтобы выдать бранную тираду в мой адрес, а потом я услышал щелчок, похожий на треск сырой хлопушки, и пуля тридцать второго калибра пронзила мою спину и вышла через грудь. Словно живой мертвец, я доковылял до края канала, где меня поджидал колесный пароход XIX века, который никто кроме меня не видел.

Хотя рассказ об этом эпизоде моей полицейской карьеры сейчас, возможно, и не имеет особого значения, позвольте все-таки пояснить. Если ты погибаешь от руки другого человека, хотелось бы думать, что жизнь твоя принесена в жертву во имя правого дела. Хотелось бы верить в то, что ты покидаешь этот мир для того, чтобы занять место в лучшем мире, что благодаря твоей смерти хотя бы один человек, возможно, член твоей семьи, спасется, что могила твоя будет находиться под зеленым деревом и что место твоего упокоения будут навещать другие люди. Не хотелось бы думать, что ты теряешь свою жизнь просто потому, что оскорбил чье-то тщеславие и что твой уход, как и уход почти всех погибших на войне, абсолютно ничего не значит.

Однажды днем после визита Клета Алафер, моя приемная дочь, принесла мне почту и поставила свежие цветы в вазу на моем окне. Моя жена Молли задержалась в административном крыле по причине, которая мне была неизвестна. Волосы Алафер, подстриженные на уровне шеи, были густыми и черными и блестели так, что у всех возникало непреодолимое желание к ним прикоснуться.

— У нас для тебя сюрприз, — сказала она загадочно.

— Ты хочешь пригласить меня на ночную рыбалку?

— Не угадал. Доктор Бонин полагает, что на следующей неделе ты сможешь вернуться домой. Сегодня он уменьшает дозу твоих лекарств.

— Каких лекарств? — спросил я, стараясь сдержать улыбку.

— Всех.

Алафер заметила, как я прикрыл глаза.

— Думаешь, что они тебе еще необходимы? — спросила она.

— Не думаю.

Дочь смотрела мне в глаза, не позволяя прочитать ее мысли.

— Клет звонил, — сказала она наконец.

— И по какому поводу?

— Он рассказал, что Ти Джоли Мелтон навещала тебя в два часа утра.

— Он сказал тебе правду. Она оставила мне этот айпод.

— Дэйв, некоторые думают, что Ти Джоли мертва.

— С чего бы это?

— Никто не видел ее несколько месяцев. Она частенько общалась с мужчинами, которые уверяли ее, что знают кого-то в кино или звукозаписывающей индустрии. Она верит всему, что ей говорят.

Я взял айпод с прикроватной тумбочки и вручил его Алафер.

— Это не принадлежит сестрам или сиделке, или кому-либо из врачей. Ти Джоли принесла его для меня, загрузив в него мою любимую музыку, и подарила мне. Она также записала сюда три свои песни. Надень наушники и послушай.

Алафер включила айпод и надела наушники.

— А как называются песни?

— Не помню.

— В какой они папке?

— Извини, я в этом не разбираюсь. Песни есть песни, и все они здесь. Я их прослушал, — ответил я.

Наушники сидели на ее ушах криво, и поэтому она могла одновременно слушать музыку и говорить со мной.

— Я не могу их найти, Дэйв.

— Не волнуйся об этом. Может, я сломал эту штуку.

Она положила айпод обратно на прикроватную тумбочку, а сверху аккуратно приладила наушники. Ее руки двигались медленно, глаза подернулись дымкой.

— Было бы здорово, если бы ты снова был дома.

— И мы опять пойдем на рыбалку. Как только я вернусь, — подтвердил я.

— Это зависит от того, что скажет доктор Бонин.

— Да что эти докторишки знают?

Я заметил в дверях улыбающуюся Молли.

— Тебя только что вытурили, — сообщила она.

— Сегодня? — недоверчиво переспросил я.

— Я подгоню машину к боковому входу.

Я хотел подумать, прежде чем ответить, но не был уверен, о чем именно.

— Мои лекарства в верхнем ящике, — сказал я.

Прошло пять дней с того момента, когда Клета посетили незваные гости — Бикс Голайтли и Вейлон Граймз. Постепенно он отодвинул этот визит в глубь сознания. Голайтли давно и долго били по голове, думал про себя Клет. Кроме того, он был полным психом даже для преступника: он зарабатывал на жизнь грабежом ювелирных лавок и магазинов. Он совершал налеты совместно с отмороженными на всю голову подельниками, у которых вместо мозгов было дерьмо и напрочь отсутствовали как смелость, так и изобретательность, а потому они грабили в основном престарелых евреев, которые неосмотрительно не держали под рукой обрез или пистолет. На всякий случай Клет сделал дежурные звонки своей сестре и племяннице, учившейся в колледже в Тулейне, но никто из них не упомянул о чем-нибудь необычном или подозрительном.

«Забудь Голайтли и Граймза», — приказал себе Клет. Однажды по ошибке Голайтли намазал себе полную тарелку крекеров пастой от тараканов и чуть не подох. И он беспокоился о таком тупице?

Прохладным солнечным утром во вторник Клет открыл свою контору, прочитал пришедшую электронную почту и ответил на телефонные звонки на автоответчике. Потом он сказал своей секретарше, Элис Веренхаус, что идет в «Кафе дю Монд» выпить кофе с бенье. Она вынула пятидолларовую банкноту из портмоне и положила ее на краешек стола.

— Принесите и мне несколько, — попросила она.

В прошлом мисс Элис была монашкой, и ее рост, масса тела и производимые его звуки всегда напоминали ему о сломанном холодильнике, который у него однажды был. Прежде чем покинуть монастырь, она стала ходячим ужасом епархии. Епископ называл ее не иначе как «Матушка Грендель», или же «напоминанием нам о том, что крест наш постоянно с нами», и это если был в хорошем расположении духа.

Клет взял купюру со стола и положил в карман рубахи.

— Эти два парня, с которыми у меня случились недоразумения, вероятно, исчезли. Но если они снова появятся, пока меня здесь нет, вы знаете, что делать.

Секретарша посмотрела на него с непроницаемым выражением лица.

— Мисс Элис? — произнес он, возвращая ее к действительности.

— Нет, я не знаю, что мне делать. Не объясните ли вы мне, пожалуйста? — ответила она.

— Вам ничего не нужно делать. Просто скажите, чтобы пришли позднее. Понятно?

— Не думаю, что разумно давать обещания, если не знаешь или не можешь предугадать, что будет дальше.

— Не связывайтесь с этими парнями. Мне повторить еще раз?