Он хрустнул пальцами и невидяще уставился в пространство, а я понял, что у него на уме что-то еще, кроме выброса фонтана нефти в Заливе.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Пару дней назад наткнулся на Фрэнки Джиакано. Помнишь его? Он раньше вскрывал сейфы со своим двоюродным братом Стивом Джи. Он в одной забегаловке в Декатуре выпивал с парой проституток, а я ему случайно на ногу наступил, ну он и говорит: «Эй, Клет, рад тебя видеть, хотя ты, возможно, сломал мне пару пальцев на ноге. По крайней мере, это избавило меня от необходимости заходить в твою берлогу. Ты должен мне пару штук плюс проценты за последние двадцать с хвостиком лет. Не знаю, на сколько это потянет. На национальный долг Пакистана, наверное. У тебя калькулятор с собой?»

Клет опять отхлебнул из пакета, все так же глядя на птиц, копошащихся в ветвях деревьев. Его кадык заходил ходуном, щеки порозовели, как и всегда, когда он принимал на грудь. Он поставил пакетик на прикроватную тумбочку и округлил глаза.

— И тут я ему говорю: «Я тут спокойно пивко попиваю, Фрэнки, и извиняюсь за то, что наступил на твои узконосое мокасины, которые давно уже никто не носит, кроме грязных итальяшек. Поэтому я сейчас закажу себе сэндвич и газету, и посижу здесь в уголке, и допью свое пиво, а ты больше не будешь меня беспокоить. Понятно?» И тут, прямо в присутствии своих страхолюдин, он рассказывает мне, что недавно вскрыл сейф своего дядюшки Диди Джи и обнаружил там расписку, что я взял у старика две штуки, и все эти годы на эту сумму нарастали проценты. И теперь я, видите ли, должен ему основную сумму плюс натикавшие на нее проценты. Ну, я и продолжил: «Во-первых, я думаю, что ты подхватил какую-то мерзкую болезнь в своих трущобах, и она расплавила тебе то, что у тебя там вместо мозгов, Фрэнки. Во-вторых, кто тебе позволил называть меня по имени? В-третьих, твой дядя Диди Джи, или те полтора центнера китового дерьма, что ты называл дядюшкой, откинул копыта, так и не отдав мне долг, а вовсе не наоборот». А Фрэнки и говорит: «Если бы ты был немного более уважительным, я бы что-нибудь для тебя придумал. Но я знал, что ты это скажешь. Поэтому я уже продал расписку Биксу Голайтли. Между прочим, взгляни на кроссворд в твоей газете. Я пытался решить его все утро и не смог придумать слово из десяти букв, обозначающее болезнь желез. Тут вошел ты, и меня осенило. Это слово — „слоновость“. Я тебя не обманываю. Можешь проверить.»

— Думаешь, он лгал, когда говорил о продаже расписки Биксу Голайтли? — спросил я.

— Не все ли равно?

— Бикс Голайтли психопат, — заметил я.

— Они все психи.

— Завязывай с бухлом, Клет, по крайней мере, до вечера.

— Слушай, вот когда ты пил, ты когда-нибудь прекращал просто потому, что кто-то тебе так сказал?

На улице стояло бабье лето, и солнечный свет был похож на золотой туман, висевший в листьях дубов. У основания стволов деревьев в тени раскрывались четырехлистники, и стайка крутогрудых малиновок копошилась в траве. Было прекрасное утро, совсем не подходящее для того, чтобы идти на мировую и сдаваться на милость безжалостного мира, в котором Клет Персел и я прожили большую часть наших взрослых жизней.

— Пусть все идет, как идет, — сдался я.

— Что идет? — не сразу въехал он.

— Помойка, в которой живут люди, подобные Фрэнки Джиакано и Биксу Голайтли.

— Только мертвецы могут думать так. Остальным приходится с этим разбираться.

Когда я не ответил, он взял айпод и включил его. Поднес наушники одной стороной к уху, послушал и удовлетворенно улыбнулся.

— Это Уилл Брэдли и Фредди Слэк. Где ты это надыбал?

— Подарок Ти Джоли Мелтон.

— Слышал, она исчезла или куда-то уехала. Она была здесь?

— Было часа два утра, я повернулся на подушке, а она сидела вот тут, на том же самом стуле, на котором сидишь ты.

— Она тут работает?

— Нет, насколько я знаю.

— После десяти вечера это место запирается, как монастырь.

— Помоги мне дойти до сортира, а? — попросил я.

Персел положил айпод обратно на прикроватную тумбочку и уставился на него, продолжая слушать забойный ритм «Барабанщик, дай жару», льющийся из наушников.

— Не говори мне таких вещей, — глухо произнес он. — Не желаю слышать ничего подобного.

Персел поднес к губам пакет сока и принялся из него пить, уставившись на меня одним глазом, как циклоп, наполовину спрятавшийся в коробке.

Клету принадлежали два частных сыскных офиса, один на Мэйн-стрит в Новой Иберии, на байю, а второй — в Новом Орлеане, на Сент-Энн во французском квартале. После урагана «Катрина» он прикупил и восстановил здание на Сент-Энн, которое раньше арендовал. С огромной гордостью он жил на втором этаже над своим офисом, имевшим прекрасный вид с балкона на собор Святого Людовика, дубовую рощицу и расположенный за ней обнесенный темно-зеленым частоколом сад. Как частный сыщик, он выполнял грязную работу для поручителей и адвокатов по имущественным делам, жен, желающих разорить неверных мужей в ходе бракоразводных процессов, и мужей-рогоносцев, хотевших распять своих неверных жен и их любовников. Помимо этого, Клет почти бесплатно расследовал дела безутешных родителей, чьи чада числились как сбежавшие из дома, или даже людей, родственники которых угодили в тюрьму или были приговорены к смертной казни.

Его презирали как многие из его бывших коллег по службе в Полицейском управлении Нового Орлеана, так и остатки мафии. Он прослыл проклятием страховых компаний из-за огромных размеров имущественного ущерба, который он причинил на пространстве от Мобила до Бьюмонта. Он свалил из Нового Орлеана после того как пристрелил федерального свидетеля, и в свое время сражался на стороне «левых» в Эль-Сальвадоре. При этом он также был награжден крестом ВМС, Серебряной звездой и двумя «Пурпурными сердцами». Когда частный самолет, полный гангстеров, разбился о склон горы в Западной Монтане, комиссия по расследованию причин катастрофы Национального комитета по безопасности на транспорте обнаружила, что кто-то подсыпал песок в топливные баки. Клет немедленно забросил чемодан на заднее сиденье своего старенького ржавого кабриолета и слинял из Полсона, штат Монтана, как будто город горел позади него. Персел «уронил» коррумпированного профсоюзного деятеля с балкона гостиницы в бассейн, куда забыли налить воды. Он залил флягу жидкого мыла в глотку одного громилы в мужском туалете аэропорта Нового Орлеана. А однажды приковал наручниками пьяного конгрессмена к пожарному гидранту на авеню Сент-Чарльз. Он направил мощный пожарный шланг на другого громилу в казино внизу Канал-стрит и смыл его в очко туалета, словно хоккейную шайбу. Клет разгромил дом гангстера на Лэйк Понтчартрейн, снеся его грейдером, проломив стены, сорвав полы и превратив в пыль мебель, и сгреб все, что осталось от кустов, цветов, фруктовых деревьев и выносной пластмассовой мебели, в бассейн.

Обычный день Клета Персела был похож на движение астероида, проносящегося без определенной траектории через Левиттаун.

Он был беспощаден к педофилам, сутенерам, наркоторговцам и мужчинам, поднимавшим руку на женщин, и они боялись его, как кары небесной. Однако услуги Клета как веселого шутника и классического сказочного ловкача, защищавшего простой народ, имели свою цену. В его душе обитал злой демон, не дававший ему ни минуты покоя. Он преследовал его от Ирландского Канала в Новом Орлеане до Вьетнама, от борделей Бангкока до Вишневой Аллеи в Токио, и обратно до дома в Новом Орлеане. По глубоко укоренившемуся в его голове мнению, он не заслуживал любви достойной женщины. Он вообще не существовал как личность в глазах отца-алкоголика, который обращал свои приступы гнева и вымещал низкую самооценку на своем смятенном и страдающем первенце.

Два его посетителя припарковались на улице Декантур и прошли вверх по Пиратской Аллее мимо небольшого книжного магазинчика, где когда-то находилась квартира Уильяма Фолкнера. Затем они поднялись по лестнице офиса Персела, и один из них громко постучал в дверь ладонью.