— Я съездил в офис Пьера Дюпре на Саус-Рампарт вчера, поговорил с его дедом. Дед соврал мне насчет сейфа. Что в папке?

— Ничего.

— Давай так — либо начистоту, либо я ухожу.

— Это дело одного ребенка из Форт-Ладердейл. Получил его от одного приятеля в офисе окружного прокурора в Талахасси.

— Что за ребенок?

— Просто девочка, с которой жестоко обошлись.

— Насколько жестоко?

— Хуже просто быть не может. Настолько, что ты даже не захочешь узнать. Дэйв, не смотри на это.

Я убрал руку с папки. Клет открыл ящик под столом и вытащил оттуда пластиковый пакет марихуаны и стопку листков сигаретной бумаги.

— Брось ты это дерьмо, — сказал я.

— Я большой мальчик, сам разберусь, — ответил Персел.

— Нет, не разберешься, — ответил я, забрал у него пакет, открыл переднюю дверь и высыпал траву в дождь, а пакет и бумагу выкинул в мусорное ведро.

— Даже моя бывшая себе такого не позволяла.

— А зря. Так что в папке?

— Да отстань ты уже.

Я все-таки открыл папку и наткнулся на черно-белые фотографии маленького ребенка. Затем просмотрел отчет о медосмотре, сделанном врачом «Скорой помощи». Прочитал показания социального работника, которая угрожала уволиться, если власти штата не заберут ребенка из дома. А за этим был и отчет детектива из полицейского управления округа Бровард, где сообщались детали ареста гражданского мужа матери и описывалось состояние ребенка, в котором тот находился на момент его последнего визита к матери. Большей части фотографий и отчетов было почти двадцать пять лет. Фотографии ребенка действительно были такими, что я никогда не захотел бы их снова видеть или обсуждать.

— Кто мать? — спросил я.

— Наркоманка.

— Ты ее знал?

— Она в свое время танцевала стриптиз в одной забегаловке на Бурбоне, там же клиентов цепляла. Сама она была из Бруклина, но переехала в Новый Орлеан. Со своим сутенером обчищали клиентов, разыгрывая семейные трагедии об обманутом муже. Затем свалили из города, когда их чуть не замели за тяжкие телесные. Один клиент просек их трюк, когда сутенер появился в роли разъяренного мужа — проблема в том, что это был тот же сутенер и тот же мужик, что и за полгода до этого. Ну, сутенер и уделал клиента латунным кастетом. Ну не гении ли?

— Это сделал сутенер? — я держал одну из фотографий, руки у меня слегка дрожали.

— Нет, Кэнди трахалась с любым, кто мог ей подогнать дозу. С ней всегда жили разные мужики.

— Это когда ты еще в полиции нравов служил?

— Ага, и при этом сидел на бухле, таблетках и прочей дряни, лишь бы вставляло.

— И ты с ней замутил?

— Конкретно.

— Что происходит, друг мой Клетус?

Персел достал пиво из холодильника, сорвал крышку и сел за стол. Шрам, проходивший через бровь до переносицы, побагровел. Он отпил из бутылки, поставил ее на стол, убрал руку и уставился на следы от ладони, оставшиеся на покрытом изморосью стекле.

— У девчушки на тех фотографиях была очень несчастная жизнь.

— Кто она?

— Ты уже знаешь.

— Скажи мне.

— Отстань, Дэйв.

— Скажи это, Клетус.

— Это ничего не изменит.

— Она жива?

— Да уж поверь, — он тяжело дышал через нос, его лицо блестело под лампой, висящей у него над головой.

— Давай, партнер.

— Она моя дочь.

— Хорошо, дальше что?

— Ее зовут Гретхен, — Персел сложил руки на коленях, его большие плечи понуро наклонились вперед. Он был похож на человека, страдающего от приступа морской болезни на попавшем в шторм корабле. — Я позвонил паре людей в Майами и Лодердейле. В Маленькой Гаване люди шепчут про киллера, которого они называют Карузо. Завсегдатаи «Батистиано» и «Альфа 66» не связываются с ней. Итальяшки с Майами-Бич говорят, что она как ирландские киллеры на западной стороне Нью-Йорка: только бизнес, никаких страстей, холодный, как камень, убийца. Говорят, что она, может быть, лучшая в своем деле на всем Восточном побережье. Я думаю, что Карузо может оказаться моей дочерью, Дэйв. И у меня такое ощущение, словно мне в башку забивают гвозди.

Клет принял душ, оделся и вернулся за стол, мокрые волосы причесаны, взгляд чист и ясен.

— Я и не знал, что у меня есть дочь, пока Гретхен не исполнилось пятнадцать, — сказал он. — Ее мать позвонила мне из обезьянника округа Дейд и сказала, что Гретхен в малолетке и я ее отец. Думаю, Кэнди было глубоко наплевать на дочь, она просто хотела, чтобы я внес залог. Я сделал анализ крови Гретхен, не было никаких сомнений — она моя. Ее в это время из малолетки перевели во временную приемную семью. Она исчезла, прежде чем я мог начать процесс получения опекунских прав. Я два или три раза пытался ее найти. Я слышал, что моя дочь работала на конюшне в Хиалеа, затем начала зависать с какими-то наркоманами, а потом связалась с кубинскими дебилами, считавшими, что взорвать местную телестанцию — это начать политический диалог.

— Почему ты обо всем этом ни разу мне не рассказывал?

— Думаешь, я горжусь тем, что стал отцом ребенка, которого сам оставил в руках садиста? Я говорю о том отморозке, который сделал все то, что ты видел на фотографиях.

Я ждал, пока Клет Персел продолжит рассказ. Его бутылка пива была пуста, и он смотрел на нее, как будто не понимал, откуда она взялась. Он швырнул ее в мусорную корзину и пустым взглядом посмотрел мне в глаза.

— А что случилось с этой сволочью? — спросил я.

— Он переехал в Ки-Уэст. Завел там себе небольшой бизнес по аренде катеров. Возил туристов на рыбалку.

— И где он сейчас?

— Все там же, плавает, — ответил Клет.

Я посмотрел на друга.

— И еще долго будет плавать, — добавил Клет.

Я сделал вид, что не обратил внимания на подтекст.

— Почему ты уверен в том, что именно она пристрелила Голайтли?

— Кэнди присылала мне фотографии, так вот на одной из них они были вместе, всего два года назад. Кэнди опять на игле, говорит, что Гретхен редко появляется, бывает, что пропадает на год. Она не знает, чем наша дочь зарабатывает на жизнь.

— Ты знаешь, кто убил Бикса Голайтли. Клет, ты не можешь скрывать подобную информацию.

— Никто в полицейском управлении Нового Орлеана и на милю не подпустит меня к участку. И когда это они помогали нам с тобой в расследовании? Дэйв, тебя уволили, как и меня. Они нас на дух не переносят, и ты это знаешь.

— А Гретхен знает, что ты ее отец?

— Не уверен. Я видел-то ее от силы пять минут, когда она еще находилась в детском приемнике.

— Твоя дочь знает, что ты живешь в Новом Орлеане?

— Может быть. Не помню, что ей сказал, когда мы встретились. Ей было всего пятнадцать. Сколько пятнадцатилетних девчонок задумывается о том, что говорят им взрослые?

— И на кого она работает, как ты думаешь?

— На кого-то с кучей денег. Говорят, Гретхен получает не меньше двадцати штук за заказ. Она профи, не оставляет свидетелей, и никакого денежного хвоста. У нее нет плохих привычек, и она всегда держится в тени.

— Никаких свидетелей? — повторил я.

— Так точно.

— Она тебя видела?

— После ухода она вернулась и посмотрела на тот проулок, где я прятался, — ответил Клет. — Может, ей показалось, что она что-то видела. Может, просто решила проверить, не оставила ли гильзы. Она насвистывала «Техасскую розу», можешь в это поверить? И не смотри на меня так.

Хелен Суле могла быть жестким администратором и при этом забывать о собственных промахах в профессиональном поведении, от случайных романтических увлечений до засовывания полицейской дубинки в глотку наркоторговцу, который посмел ее оскорбить, но при этом никто не мог сказать, что она несправедлива или боится брать ответственность за свои ошибки.

В среду утром я должен был идти к врачу, и на работе появился только в десять утра. Я просматривал почту, когда Хелен позвонила мне по внутреннему телефонному номеру.