Я отпил «Доктора Пеппера», разжевал и проглотил кусочек льда и постарался отвести взгляд от подноса, который Харви нес к кабинке у входа.

— Ты когда-нибудь видел маленького мальчика, заглядывающегося через витрину на то, чего он не может получить? — сказала мне чернокожая женщина в короткой юбке.

— О чем это вы? — спросил я.

— А ты как думаешь?

— Это моя работа, — сказал я, — проверяю захудалые забегаловки, обслуживающие таких, как я.

— Ну, тогда немного компании тебе точно не помешает.

— Вы для меня слишком привлекательны.

— И именно поэтому ты разглядываешь тех трех женщин в зеркало? Разве они не привлекательны?

— Хотите тарелку гамбо? — спросил я.

— Милый, мои прелести в тарелках не подаются. Надо бы тебе попробовать.

Я подмигнул ей и поднес ложку гамбо ко рту.

— Дорогуша… — молвила она. Ее табурет скрипнул, когда она повернулась ко мне. Черт возьми, она действительно была привлекательна. Ее кожа была темно-коричневого шоколадного цвета, гладкой и не испорченной неровностями или шрамами, густые черные волосы еще пахли шампунем, укладка почти безупречна. — Ствол у тебя выглядывает.

Я прикрыл пистолет полой пиджака, не отводя взгляда от отражения в зеркале.

— Одна из девочек в той кабинке — моя сестренка. Я сейчас подойду к ней, и мы с ней выйдем на улицу. И у нас не будет никаких неприятностей, так ведь?

— Как вас зовут?

— Лаверн.

— Оставайтесь на месте, мисс Лаверн. Я отправляюсь побеседовать с давним приятелем. С вами и вашими подругами все будет в порядке. Может быть, я вас всех еще и выпивкой угощу после этого. Но сейчас вам не стоит брать в голову все события окружающего мира. Это ведь Ронни Эрл Патин там, в кабинке, не так ли?

— Ты не из полиции Лафайетта.

— Это вы верно подметили.

— Тогда зачем ты приходишь сюда и усложняешь жизнь людям, которые не сделали тебе ничего дурного?

В ее вопросе был свой резон. Но войны не подчиняются здравому смыслу, а правоохранительная деятельность и подавно. Во Вьетнаме мы убивали в среднем по пять гражданских на одного вражеского солдата. Правоохранительная деятельность немногим отличается. Люди, занимающие низшую ступень общества, все равно что собачий корм. При этом владельцы съемного жилья, члены комиссий по городскому зонированию, продавцы порнографии и промышленники, загрязняющие окружающую среду, обычно уходят от правосудия. Богатеи не оказываются на электрическом стуле, и всем плевать, когда очередной рабочий муравей попадает под ботинок.

Я взял незанятый стул и с ним в одной руке и с напитком в другой, отправился в кабинку, где человек по имени Рон сидел с молодой белой женщиной, чернокожей красоткой и мексиканкой не старше семнадцати лет.

— Как жизнь, Ронни Эрл? — спросил я, громко поставив свой стул у стола.

— Ты меня с кем-то спутал. Меня зовут Рон Прудхом, — ответил мужчина. Он улыбался, его скулы и подбородок превратились в букву V, в глазах теплился алкоголь.

— Нет, Рон, мы с тобой друг друга давно знаем. Помнишь, как ты проломил старику голову молотком за его ветеранскую пенсию? Думаю, он после этого так и не оправился.

— Я тебя не знаю, — ответил он.

— Я Дэйв Робишо, — сказал я двум женщинам и девушке, — и я думаю, что Ронни всадил заряд дроби мне в лобовое стекло.

Мужчина, назвавшийся Роном Прудхомом, поднял рюмку и с сонным выражением лица медленно выпил ее до дна, наслаждаясь каждым глотком. Затем он отпил из кружки с пивом и поставил ее на стол, вытерев изморось с пальцев.

— Если бы я сделал что-нибудь в этом роде, разве бы я ошивался в городе? — спросил он.

— М-да, должен признать, неувязочка, — ответил я.

— Неувязка потому, что я не тот, кого ты ищешь.

— Нет-нет, ты именно тот, кто мне нужен. Я просто еще не понял, чем ты теперь занимаешься. То ли ты киллер, то ли простая пешка в банде Джессе Лебуфа, отставного легавого из убойного отдела. Знаешь Джессе Лебуфа? Он в свое время нагонял страх господний на таких, как ты.

Он пододвинул мне одну из наполненных рюмок.

— Предлагаю запить встречу пивком. Насколько я помню, вкусы у нас с тобой одинаковы, да и выбрасывали нас за шкирку из одних и тех же забегаловок. Единственной причиной, по которой тебя в некоторые из них пускали, был твой значок.

— А я думаю, что понял, почему ты тут ошиваешься, Ронни. Ты не свалил из города потому, что это не ты стрелял из грузовика. Но именно ты угнал его от того мотеля, где сейчас живешь. А это значит, что ты угнал его для кого-то другого. Если память мне не изменяет, у тебя был брат, хотя вы и не были похожи. Ты-то выглядел как воздушный шарик с пеньками вместо рук и ног, а вот братец твой был поджарый. Такой, какой ты сейчас. Ну, как, тепло?

— Все это бред. Если только ты не тот лживый коп, благодаря которому судья впарил мне червонец, которого я не заслужил.

— Нет, я тот коп, который позаботился о том, чтобы твоя репутация педофила сопроводила тебя на нары, — ответил я. — Дамы, вы бы поосторожнее с этим засранцем. У него огромная потеря веса, и похудел он за очень короткое время. Советую вам заставить его использовать презервативы из промышленной резины. В «Анголе» он был как хищником, так и камерным петушком, и годами сидел в одиночке потому, что засветился как минимум в двух групповых изнасилованиях. Вы регулярно на СПИД проверяетесь?

Белая и чернокожая женщины переглянулись, потом посмотрели на мексиканку. Затем, не говоря ни слова, встали и покинули клуб.

— Ну, я так понимаю, друзьями-собутыльниками нам не быть, — произнес Ронни Эрл.

— Я прямо сейчас могу тебя оформить и отвести в полицию Лафайетта. Или же я могу позвонить им, и они сами заберут твою задницу. Или же ты можешь сдать мне киллера в рефрижераторе. Думаю, киллер — это твой брат.

— Я своего брата не видел с тех пор, как сел. Слышал, что он либо помер, либо живет в западном Канзасе, вот только не помню, что из этого правда.

— Встань, руки за спину.

— Да никаких проблем. Я выйду через два часа. Я читал про эту перестрелку, но в тот день я играл в бридж в Лейк-Чарльз, и у меня есть двадцать свидетелей, можешь им позвонить.

— У меня для тебя новость, Ронни Эрл. Это не я хочу подвесить тебя за яйца, это полиция Лафайетта. У них особая любовь к растлителям малолетних, и им наплевать, как упечь тебя обратно за решетку, лишь бы ты снова там оказался. Не будь таким тупым.

— Вся моя жизнь тупая. Делай, что должен, но одну вещь я хочу прояснить: я никогда не притрагивался к детям. Да, много другого дерьма сделал, но обвинение в растлении — это тупая подстава. Ты отправил меня за решетку с плохим тавром, и я заплатил за это большую цену, чувак.

— Такова жизнь, Ронни.

— Откуда ты знал, что у меня СПИД?

— Я и не знал.

— У меня там порез на запястье. Как ты думаешь, если он долго не заживает, это что-нибудь значит?

Мои руки застыли, я не мог пошевелить пальцем.

— Попался, гнида, — с удовольствием произнес он.

Иногда и преступники, даже худшие из них, ловят свой звездный час.

Нечто странное произошло со мной, когда я заковывал Ронни Эрла Патина в наручники и обыскивал на предмет спрятанной контрабанды. Я увидел клуб во всех его деталях словно замороженным в линзе фотоаппарата. Я видел своего друга Харви, похожего на жука со своими бровями и лысой головой, упершегося руками в барную стойку и уставившегося на полицейского из Иберии, которого он когда-то вытащил из грязной лужи за баром, и теперь этот полицейский мог стоить ему его работы. Я видел проститутку в блузке с глубоким вырезом и короткой юбке, разговаривающую по мобильнику на выходе через боковую дверь. Видел инвалида с руками, слишком короткими для его бревноподобного тела, пытающегося запихнуть монетки в музыкальный аппарат пальцами, напоминающими венские сосиски. Я видел все наполненные печалью, прожженные дни и ночи, проведенные мною в многочисленных барах от Денежной долины Сайгона до темных закоулков Манилы и до поселка браконьеров в Атчафалайа Бейзин, где я поменял свои командирские часы, те самые, пережившие взрыв прыгающей мины, на пол-литра бурбона и шесть банок пива. Перед моими глазами проплывали осколки и развалины моей впустую прожитой жизни, как будто я перелистывал корешки выписанных чеков с осознанием того, что напоминания о моральном и физиологическом банкротстве никогда не покинут меня.