Револьвер упал в унитаз, и Клет, достав и отряхнув его от воды, быстро обыскал тело в поисках патронов, двигаясь все более лихорадочно, выворачивая один карман за другим. Он что-то говорил мне, но пальба не прошла для меня бесследно — мои уши были словно заткнуты ватой, я не мог разобрать ни слова.

— Что? — прокричал я, едва слыша собственный голос.

Клет показал пальцем на барабан никелированного револьвера, затем поднял указательный палец и медленно сказал, чтобы я смог прочитать по губам: «Один сраный патрон». Один из шкафчиков в туалете был открыт, и я заметил, как Персел взял оттуда пластиковую бутылку и спрятал в карман брюк. Затем он вытер нож о полотенце и осторожно вышел из туалета, не сводя глаз с кухонной двери, где забаррикадировались как минимум двое. Мой слух начал понемногу возвращаться.

Мы совсем забыли о Пьере Дюпре. Он уже поднялся на ноги и пытался не потерять равновесие, держась за стул. Я понял, что недооценил его. Он не был напуган, лишь временно травмирован электрическим разрядом от шокера. В его волосах и на его плечах блестели осколки стекла, из правого уха текла кровь.

— Сдавайтесь, — сказал он, — дом под колпаком. Даже если вам удастся выбраться во двор, вы все равно покойники. Мы заключим сделку. Все еще может срастись для нас всех.

— Скажи жирдяю выйти из клетки, — приказал я.

— Эти люди обучены никогда не сдавать свое оружие, — ответил Пьер, — так же, как полицейские.

— Только они не полицейские, они наемные отморозки, — возразил я.

Клет подошел к нам, раскидывая мебель и оглядываясь на прошитую пулями дверь в кухню. Он ввел лезвие ножа между бедер Дюпре и поднял его лезвием вверх до его паха.

— Скажи своему ублюдку выкинуть ствол из клетки и выйти с поднятыми руками.

— Или вы меня кастрируете? — выдавил Пьер.

— Скорее разрежу напополам, — возразил Клет.

— Нет, вы этого не сделаете, мистер Персел. И знаете, почему? Вам не хватит храбрости. Вы лишь один из множества людей, что восхищаются героями из комиксов. Вы считаете, что храбрость подразумевает милосердие. Но все обстоит совсем наоборот. Храбрость означает забыть про милосердие, принять, что слабые хотят, чтобы ими управляли сильные, и что мир никогда не будет таким, каким его хотели бы видеть слабаки.

— Расскажешь себе об этом, когда будешь свои кишки на локоть наматывать, — бросил Клет.

— Ну так сделайте это. У меня была хорошая жизнь. Если не считать женитьбы на бабе, оказавшейся, вероятно, самой большой шлюхой в истории штата, мне особо не о чем сожалеть.

— Не стоит тебе употреблять такие слова, — проговорил Клет.

— Мне не стоит употреблять такие слова? Один человек уже распрощался с жизнью, двое других умирают, но мне не стоит использовать слово, которое абсолютно точно описывает самое лживое и лицемерное создание из всех, что мне доводилось знать? Сомневаюсь, чтобы кто-либо из вас понимал ту культуру, в которой вы живете. Варина была королевой карнавала на Марди Гра, ей рукоплескали и ее обожали сотни тысяч. А как насчет моего дедули? Он травил газом целые семьи, а над детьми ставил медицинские эксперименты. У него с Йозефом Менгеле[36] была одна любовница на двоих. Но никто и никогда не поверит в ваши рассказы о нем. А даже если кто-то и поверит, его никогда не постигнет суровая кара. Он старый, милый старикан, и люди скажут вам: «О, мистер Робишо, все это было так давно».

Клет посмотрел на меня.

— Я думаю, что он, вероятно, прав. Пьера оставим в покое, а с остальными разберемся по ходу дела.

Сомневаюсь, чтобы Клет говорил искренне, но я решил не рисковать. К тому же у нас заканчивалось время — Хелен Суле уже, наверное, была на грани смерти от переохлаждения. Я ударил Пьера Дюпре в лицо прикладом «АК-47», его нижняя губа треснула надвое, затылком он ударился о стену и медленно сполз на пол.

— Дэйв, что ж ты его мне на десерт не оставил? — спросил Клет и пробежался по его карманам. — Он чист.

Отсутствие у Пьера Дюпре оружия нас не интересовало. Мы знали, что нам предстоит сделать выбор — достать Хелен Суле из глубокой заморозки или иметь дело с толстяком в клетке с Гретхен и Алафер.

— Разберись пока с той парочкой на кухне, а я побеседую с жирдяем, лады? — бросил Клет.

— У тебя только один выстрел.

— Но он об этом не знает.

— Если ты промахнешься, он убьет девочек.

— Так что ты предлагаешь?

— Прекратить треп и взяться за дело.

Мы крадучись пробрались вдоль стены до обычной двери, за которой находилась решетчатая дверь в клетку. Я осторожно приоткрыл дверь, достаточно, чтобы видеть, что происходит внутри. Толстяк не терял времени даром. Пока мы разбирались с Пьером Дюпре и тремя остальными, он положил Гретхен в саркофаг и приподнял его крышку над ней таким образом, чтобы она висела всем своим немалым весом шипами вниз прямо над телом дочери Клета и упала бы на нее, если бы что-то заставило его отпустить крышку или ослабить хватку. В правой руке он держал маленький черный пистолет с белой рукоятью. Он принял позу оптимального равновесия, чтобы поддерживать массивную крышку саркофага с минимальным усилием и напряжением для его левой руки и плеча, но его лицо уже выдавало усталость.

— Тебя зовут Гарольд? — спросил я.

— Да.

У него был маленький рот и подбородок с глубокой ямочкой, выдававшие в нем ирландца, а лицо было покрыто пигментными пятнами, как у человека с увеличенной и нездоровой печенью. Он снял пиджак, его подмышки выделялись темными пятнами пота.

— У Клета 357 калибр твоего приятеля, и он направлен прямо тебе в голову. Будь умницей, прислони крышку обратно к стене, — произнес я.

— Хрена с два, — ответил он, сейчас вы, два голубка, бросите свои стволы ко мне в клетку.

Я видел, как Гретхен приподняла голову из саркофага. Я видел, что ей удалось избавиться от липкой ленты, закрывавшей ей рот, и теперь она смотрела прямо в глаза Клета, не говоря ни слова.

— А ты знаешь, что она должна была тебя прикончить? — спросил Гарольд. — И я думаю, что именно это она и планировала сделать. Может, мы тебе жизнь спасли, чувак.

— Это неправда, — сказала Гретхен.

— Мы все про нее знаем, приятель, — заявил Гарольд, — она выполняла заказы для семьи Гамбино, а в перерывах трахалась с их парнями. В одной берлоге в Халандейле она за раз обслужила всю их бригаду.

Я осторожно надавил на решетчатую дверь, она была не заперта.

— Возьми пару подушек с дивана, — прошептал я Клету.

— Хватит там шептаться, бросайте свои стволы сюда, — крикнул Гарольд, — у меня сердце слабое, я не могу эту крышку вечно держать. Ну?

— Твои работодатели унесли ноги, — сказал я, — зачем брать все на себя? С нормальным адвокатом ты можешь отделаться легким испугом. Гарольд, «Ангола» — гиблое место. Поступай умно.

Он прикусил губу, затем покачал головой. Краем глаза я видел, как Клет снял с дивана две огромных кожаных подушки.

— Проблема в том, что ему мозгов не хватает, — сказала Гретхен, — так ведь, Гарольд? Но низкий коэффициент интеллекта — это не самая большая твоя проблема. Ты когда-нибудь видел «Хижину на сто первой улице» с Ли Марвином и Фрэнком Лавджоем? Ли Марвин играет агента-коммуниста, который работает под прикрытием в дешевой забегаловке в северном Лос-Анджелесе. Фрэнк Лавджой исполняет роль агента ФБР, который настигает его в последней сцене. На кухне Фрэнк наставляет на него ружье для подводной охоты, а Ли смотрит на ружье с открытым ртом, а сам одет в грязный замасленный передник. И Фрэнк говорит: «Знаешь, кто ты, кореш? Ты не только коммуняка, ты еще и засранец. Ведь ты же знаешь, что значит засранец?» Ли покачал головой. Он с головы до ног покрыт жиром и прочим кухонным дерьмом, так, что аж с экрана воняет. И тут Фрэнк продолжает: «Засранец — это тот, кто даже после душа остается грязным». И простреливает ему грудь из ружья. И в последнем кадре видно, как дрожит веревка от гарпуна подводного ружья, а вот это уже настоящий класс, потому что ты знаешь, что Ли корчится в предсмертных муках на полу, но камере до этого и дела нет.