В 4:14 он спустил лодку на воду Байю-Тек и, не включая огней, отправился вниз по течению по направлению к заднему периметру плантации Кру ду Суд. Дождь прекратился, вышла луна, и вскоре Клет увидел фонарь, тускло горевший во влажном воздухе на столбе на заднем дворе дома. При каждом порыве ветра двор наполнялся двигающимися тенями и мириадами дождевых капель, срывающихся с деревьев и вспыхивающих в свете фонаря, словно хрусталь. Персел заглушил двигатель, и лодка тихо поплыла по инерции через мелководье, мимо кипарисов, дубов и затопленного тростника, растущего на границе собственности Дюпре. Он опустил якорь за борт и подождал, пока веревка песком проструится через его ладонь, а якорь застрянет в глине, натянув веревку, развернет лодку кормой вверх по течению и оставит ее тихо покачиваться на волнах.
Кто-то включил свет в кухне. Клет достал «Спрингфилд» из холщового мешка, открыл затвор и начал наполнять магазин патронами с мягкими пулями, проталкивая их большим пальцем. Закончив, он дослал патрон в патронник, вытер испачканные смазкой руки о рубашку и через оптический прицел вгляделся в кухню. Четкость изображения в линзах была просто поразительной.
За кухонным столом Алексис Дюпре поглощал кусок фруктового пирога, запивая его стаканом молока. Он был одет в полосатый банный халат, который, как это ни парадоксально, можно было спутать с полосатой робой заключенных Дахау и Бухенвальда. У него были глубоко посаженные глаза, щеки, покрытые паутиной мелких кровеносных сосудов, и грубая морщинистая кожа на горле, напоминающем черепашье. Из носа торчали пучки волос, брови свисали космами, он жевал, задумчиво почесывая темную, покрытую коростой родинку под бакенбардой. Вся его высокая фигура напоминала жесткую вешалку. Он поглощал пищу маленькими кусочками, как будто процесс этот был лишен всяческого удовольствия и должен был проводиться в атмосфере умеренности и контроля. Старик безучастно посмотрел через оконное стекло на задний двор, на гигантские деревья, раздуваемые ветром, на листву, осыпавшуюся в канал, и вытер начинку пирога с подбородка.
Клет задумался, видит ли Алексис Дюпре в темноте то, чего не видят другие. Быть может, Дюпре не только заглянул в бездну, но и позволил ей поглотить себя, обменяв свою душу на то черное ремесло, что он использовал против беззащитных людей по ту сторону колючей проволоки? Или же он был простым ничтожеством, бездумным бюрократом, выполняющим приказы начальства, человеком с размахом крыльев скорее мясной мухи, нежели кондора?
Щелчок предохранителя, плавное нажатие на спусковой крючок, и все эти вопросы потеряли бы свою актуальность. Каким стал бы мир? Одно нажатие, одна пуля, и выжившим жертвам Дюпре не пришлось бы скитаться по Земле в поисках правосудия.
«Просто сделай это, оставь раздумья на потом», — сказал себе Клет.
Он увидел, как на кухню вошел Пьер Дюпре в компании женщины, которая стояла позади него — ее черты лица были скрыты за ножами, сковородками и кастрюлями, свисавшими с металлической направляющей над толстой доской для разделки мяса. Пьер был одет в слаксы и белоснежную рубашку, а на женщине была багровая юбка и ремень золотого цвета. Клет подумал, что, вероятно, они отправляются в поездку, иначе они не поднялись бы так рано. Он не видел лица женщины и не мог разобрать даже цвета ее волос, и задумался, кто же это мог быть.
Персел вдруг понял, что уделил этой сцене и людям на кухне слишком много внимания. Краем глаза он заметил очертания мужской фигуры у беседки с левой стороны заднего двора. Клет поменял позицию в лодке и посмотрел на беседку и тени во дворе через оптический прицел, но мужчина, стоявший на газоне мгновение назад, испарился. С севера донесся резкий порыв ветра, накрывший траву сорта «Святой Августин» покрывалом из павшей листвы. Среди теней, раскачивающихся взад и вперед во дворе, одна стояла непоколебимо. Человек зажег сигарету, и огонь на мгновение осветил лицо.
По горбинке на носу, напомаженным волосам и отсутствию волос вокруг ушей Клет безошибочно определил в нем одного из мужчин, которых он видел в Лафайетте с Ламонтом Вулси и британским нефтяником Хьюбером Доннели.
Глаза Клета начинали гореть во влажном воздухе. Он опустил винтовку и вытер их рукавом, затем вновь поднял оптический прицел и оглядел территорию вокруг беседки. Мужчина с горбинкой на носу исчез. Куда? Клет видел весь двор, выполненный в виде террасы с тремя уровнями, на каждом из которых располагался свой сад. Беседка и ее решетчатая конструкция хорошо просматривались на фоне дома, подсвеченного лунным светом. Получалось, что за три-четыре секунды дозорный Дюпре либо зашел в дом, либо вышел на тростниковое поле, причем ни то, ни другое не представлялось возможным.
Клет перевел оптический прицел обратно на кухню. Пьер Дюпре сидел рядом со своим дедом и обмакивал посыпанный сахарной пудрой бейне в чашку кофе, заткнув салфетку за воротник. Женщины видно не было. Мгновение спустя Клет понял, что она вышла через застекленные двери на воздух и стояла на веранде за завесой из свисавших ветвей черного дуба. Свет из кухни падал на ее спину, бедра и икры, но так и не осветил лица. На мгновение она обернулась, и Клет заметил ее руки и широкий ламинированный золотой пояс, а также тарелку и вилку в ее руках. Туман, пришедший с канала, крадучись плыл между деревьев и мягко обнял ее, словно хотел ей подарить удовольствие покоя и наслаждения тихим осенним вечером.
Вниз по течению он услышал звуки закрывающегося разводного моста, за которыми последовал натужный шум буксира, толкавшего огромную баржу против приливного течения, взрезая водную поверхность винтом. Незнакомка вышла на двор, наблюдая из тумана за буксиром и баржей, проплывавшими за изгородью из стволов деревьев. Ассоциировалось ли в ее мозгу судно с побегом? Быть может, все это напомнило ей о мире рабочего класса, который она поменяла на образ жизни, предоставленный ей семьей Дюпре? Быть может, она тосковала о другом мире, и ей казалось, что он был проще и лучше того, где она жила? Была ли это Ти Джоли Мелтон? Или Варина Лебуф? Или кто-то еще?
Клет не мог знать ответы на эти вопросы, по крайней мере, не в эту ночь. Женщина вернулась в дом, закрыв за собой застекленные двери, и исчезла в комнате за кухней.
Персел поднял якорь и отправил лодку в дрейф к югу от особняка Дюпре. Там он завел двигатель и направился вверх по течению по направлению к Новой Иберии, не включая огней и придерживаясь дальнего края канала так, чтобы его не было видно из дома Дюпре.
Он обогнул косу и направил лодку к самому дальнему концу участка Дюпре, затем заглушил двигатель и поднял его из воды. Лодка мягко приземлилась днищем на грязь между двумя кипарисами, Персел ступил в воду на мелководье и вытянул лодку на берег, насколько смог. Сквозь деревья он видел свет на кухне Дюпре и фонарь на веранде, который кто-то недавно зажег. Он достал пятигаллоновые канистры с бензином из лодки, поставил их на глину, затем вооружился саперной лопатой и выкопал яму в грязи на самом краю; зарослей ощетинившейся шипами дикой черники. Обернув канистры и сигнальные факелы брезентом, он опустил их в яму и присыпал землей, насквозь вымокнув от пота и тяжело дыша. Он плюнул себе на ладонь, взглянул на нее и вытер ладонь о брюки, пытаясь не думать о розовых разводах в слюне.
Клет уставился на дом сквозь темноту, чувствуя, что его голова легка, словно гелиевый шарик.
— Завтра ли, послезавтра ли, через неделю или через месяц, но я достану вас, — прошептал он.
С кем он говорил? С Дюпре и нанятыми ими уголовниками? Или с людьми, которые, вероятно, попытаются убить Гретхен? Нет, настоящий враг Клета шагал с ним бок о бок гораздо дольше. Впервые он увидел его, когда лежал в батальонном лазарете на плоскогорье Тэйнгуен, страдая от обезвоживания из-за кровезаменителя, с лицом, побелевшим от контузии, с шеей, стянутой обручем из грязи, и в промокшей от мочи форме. Санитар большим пальцем закрыл ему разорванную артерию, и свет внезапно вернулся в глаза Клета, воздух встрепенулся в легких, такой прохладный, словно дуновение ветерка над поверхностью горного озера. Именно тогда он впервые увидел фигуру в плаще и капюшоне, с белым лицом, тонкими губами и провалившимися щеками. Фигура криво улыбнулась, наклонилась над ним и прижала рот к уху Клета, как будто в палатке больше никого не было. От ее дыхания веяло ночным мраком, мхом могильных плит и болотной тиной леса под покровом черных ветвей, никогда не пропускавших свет. «Я могу подождать, — прошептала фигура в капюшоне, — но куда бы ты ни шел, ты принадлежишь мне».
