— У Шварца тоже на эту тему есть пьеса, и фильм был по ней поставлен. Но сказка ложь, да в ней намек! Большевики боролись против царизма, против монархии, но потом фактически ее восстановили. И служилую «дворянскую» бюрократию восстановили, хотя основную массу дворян в расход вывели. В декабре 1917-го силой с офицеров погоны срывали, а в 1943-м — сами с гордостью надели. Сорокин — из того же теста. Причем, возможно, он рискнет даже на то, на что я, грешный, уже не смогу рискнуть.

— В силу того, что он и сейчас любит под пули лазить?

— Конечно. У меня есть семья: жена, два сына, которых я, увы, как и вас, на четвертом режиме держу, внуки, наконец, подрастают. И я, откровенно говоря, сильно устал от всей этой возни. Хочу уйти на отдых — и доживать там спокойно, покуда не помру. «Пущай теперь другие воюют!» — все-таки «Чапаев» — великий фильм. А у Сорокина ни жены, ни детей — никого, только младший брат с семейством. У него вся отрада — эта возня. Наконец он помоложе все-таки. Он шестой десяток доживает, а я — седьмой. И со здоровьем у него получше, и энергия еще не выдохлась, и ум побойчее. А у меня, опять же, память слабеть стала. Не могу уже, как покойный Ильич I, «в черепе сотней губерний ворочать, людей держать до миллиардов полутора». Тем более что людишек на Земле сильно прибавилось…

— А вы не боитесь, что Сорокин не даст вам умереть спокойно? — прищурился Чугаев. — И вашей семье создаст проблемы?!

— Навряд ли, хотя и придется, возможно, какие-то страховочные меры применять…

Лешка, прогулявшись по свежему воздуху и с аппетитом покушав, приятно посапывал в кроватке, не доставляя лишних хлопот папе с мамой, которые тоже решили после обеда в постельку залечь. Правда, не совсем для того, чтобы поспать.

Таран, вообще-то, питал некоторое любопытство в отношении того, чем и как его супруга занималась тут, на этом самом месте в компании рыжей Жени. Но устраивать допрос с пристрастием не собирался. Бабу к бабе ревновать? Что может быть глупее!

Юрка решил этот вопрос вовсе проигнорировать. В конце концов он ведь тоже Женю поимел, хоть и, условно говоря, в нетрадиционной форме. Раз даме нравится, почему бы нет? Но вот Надюхе об этом, наверно, не следует говорить. А то склок потом не оберешься. Так или иначе, но он самым нормальным образом исполнил супружеский долг и теперь, пребывая в приятной расслабухе, дремал, лежа на спине, вяло поглаживая Надьку, преданно уложившую свою каштановую головенку ему на плечо.

— Где тебе глаз-то подбили, а? — заботливая женушка еще разок решила поинтересоваться тем, о чем Тарану не следовало сообщать.

— Я ж отвечал, — зевнул Юрка, — шел-шел, споткнулся, упал, очнулся — фингал…

— Между прочим, — заметила Надька, — наш расходный счет в компьютере увеличился сразу на 90 тысяч рублей. Ты не в курсе, отчего?

— Ты же сама отдала этой финансовой бабке, Мелиссе Васильевне, наши сберкнижки, — припомнил Юрка. — Наверно, перевела все, что у нас там лежало.

— Юрик, там столько и близко не лежало, — усмехнулась Надька. — Это тебе перевели. Как летом, да?

— Ну, можешь считать, что так. По-моему, дальнейшие вопросы исключены, верно?

— Ох, — вздохнула Надька и прижалась к нему потеснее.

— Ладно тебе, — добродушно пробурчал Юрка. — Глаз пройдет, подумаешь, фингал какой-то… Уже желтеть начал. Зато деньжат прибыло. Еще не придумала, куда потратить?

— He-а… Как же я их без тебя тратить буду? — выразила преданность Надежда. — Ты ради них рисковал…

— Так, — строго перебил Таран, — по-моему, подруга, ты здорово от службы отвыкла за время всяких там декретов-последекретов. Одно время ты очень хорошо все понимала и никаких вопросов насчет того, где муж синяками обзавелся, не задавала. Я уж не говорю, что расслабухи в плане морали и так далее имели место. Давай будем собраннее, ладно?

— Будем, — согласилась Надька, погладив Тарана. — Обязательно будем.

После этого не очень походившего на клятву уверения Юрка незаметно задремал и проспал довольно долго. Часов до пяти, по меньшей мере. И спал, как видно, очень крепко. Во всяком случае, он не ощутил, когда и по какому случаю Надежда выскользнула из-под его руки, слезла с кровати и удалилась.

То, что никого в комнатах не оказалось, Юрку не удивило. Не иначе Лешка проснулся и мамочка повела его гулять во двор, чтоб он папочку не разбудил. Поэтому Таран не стал беспокоиться даже тогда, когда не обнаружил свое семейство на первом этаже.

Настоящее волнение наехало на Юрку лишь тогда, когда он, выглянув в окно из зала, где рояль стоял, не увидел своих домочадцев на детской площадке. Правда, и этому он нашел объяснение: Надька с Лешкой могли прогуливаться вокруг дома.

Однако когда Таран, накинув куртку, прошелся по двору, то никого не обнаружил. Всю территорию, по которой можно было беспрепятственно прогуливаться, обошел от и до — Надьки и Лешки не встретил. Наконец ему пришло в голову, будто они уже в дом вернулись, пока он около гаражей их искал. Таран пробежался и по первому, и по второму этажам, но никого не нашел. Пусто! Он остался один в этом большом доме!

Юрка тщательно осмотрел все комнаты, надеясь, что ему хотя бы записку оставили. Мог, например, Лешка простудиться и заболеть?! Мог. Вот и пришлось маме с ним в стационар ехать…

Но никаких записок Таран нигде не нашел. Что ж такое стряслось?!

Юрка уже собирался рискнуть и подойти к воротам, чтоб осведомиться о своем семействе у охраны, но тут зафырчал мотор, и к дому подъехал микроавтобус, из которого вылезли уже знакомый Юрке Иван Ильич Усольцев и еще несколько человек. Юрка только успел отметить, что в числе прибывших молодой мужик, две бабы и ребенок. Все они сразу же пошли в подъезд со своими чемоданами и коляской, а вот Ивана Ильича Юрка успел ухватить за рукав и остановить.

— А, Юрий Николаевич! — улыбнулся заведующий общежитием. — Вот, новых жильцов привез. Прошу любить и жаловать!

— Новые — это, конечно, хорошо, — пробормотал Таран, — только вот я что-то кое-кого из старых отыскать не могу…

— Понятно, понятно, — кивнул Иван Ильич, — наверно, насчет супруги и сына переживаете? На четвертый режим переведены.

— За что? — испуганно вскричал Таран.

— Надо спрашивать не «за что?», а «по какой причине?», — поправил Усольцев.

— Ну и по какой причине? — нервно спросил Юрка.

— Отвечаю: они переведены согласно распоряжению заведующей 8-м сектором. В связи с условиями предстоящей работы.

— И Алешка?

— Да, — кивнул Усольцев, — куда же он от матери денется?

— А почему же меня с ними не переселили? — Таран был готов взять Ивана Ильича за грудки.

— А потому, дорогой товарищ, что ваша работа по другой линии идет, понятно? Будете оставаться здесь вплоть до особого распоряжения. Не волнуйтесь и не переживайте, а идите отдыхать в свое крыло. Тем более что вы, как мне известно, хорошо поработали, — Иван Ильич бросил ядовитый взгляд на Юркины боевые увечья.

Нет, все-таки МАМОНТ дал Юрке нужные навыки выдержки и хладнокровия. Он не двинул Усольцева по роже — хотя ужас как хотелось! — и даже не стал вступать в перебранку, задавать лишние вопросы. Даже насчет того, когда Надьку с Лешкой предположительно могут вернуть. Бесполезно тут и права качать, и спрашивать что-либо! Против лома нет приема!

Юрка, даже не глянув в сторону новых жильцов, которых принялся инструктировать Иван Ильич, побрел в свои апартаменты. Надо же, блин, всех баб от него забрали! Ладно, бог с ними, с Полиной и Женей, они, как говорится, «случайные связи». Однако и законную жену у Юрки отобрали. Да уж, права, конечно, Полина, которая здешнее заведение с ГУЛАГом сравнивала. Условия, конечно, комфортные, жратва — вполне, только вот степень свободы — нулевая.

Поднявшись наверх и плюхнувшись на кровать прямо в одежде — только ботинки снял! — Таран на некоторое время погрузился в размышления, хотя, вообще-то, догадывался, что тут и мыслить-то не очень безопасно. Очень может быть, что основанием для Надькиного перевода на четвертый режим стали вовсе не условия ее работы, а ее относительно безобидное любопытство насчет Юркиных синяков. Задала лишний вопрос — и попала под арест. А может, ей и мысли просветили с помощью ГВЭПа. Таран немного поежился, когда сообразил, что и его мысли прямо сейчас могут считывать. Но почти тут же успокоился: ежели эти мысли прочитают, то и его спровадят на четвертый — к Надьке под бочок, ничего страшного!