— Капитан поднимается последним, — обвязывая Юрку веревкой, объявил командир.

Особо сложным этот подъем Тарану не показался. Его уверенно тащили наверх, и надо было просто держаться за веревку, переставляя ноги по скале.

Оказавшись на уступе, в лапах Валета и Вани, которые принялись освобождать его от веревки, Юрка почти сразу же увидел пещеру, черную треугольную дыру в человеческий рост высотой, но довольно узкую.

Когда Болт выбрался на уступ, Механик сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Вот сюда и полезем, братва. Отказываться уже поздно.

— Это понятно, — кивнул Болт, слегка запыхавшийся при подъеме. — Но ты уверен, что это то, что нам нужно?

— Если б я не был уверен, — сказал Механик, — то хрен бы вас сюда потащил. Вот, смотри!

Олег Федорович пошевелил что-то носком ботинка. Тихий звон никому незнакомым не показался. Болт ненадолго включил фонарик. Здесь на уступе лежало множество позеленелых и уже частично разъеденных временем стреляных гильз: и от 5,45, и от 7,62 образца 1943-го, и 7,62 образца 1908-го.

— Шмаляли отсюда, видишь? — прокомментировал Механик. — Два автоматчика было, не меньше, и пулеметчик с «ПК». Наверно, и гранатометчик имелся с «РПГ», только от них гильз не остается… А вот на скале «зушка» отметилась. Снарядов шесть сюда впендюрила. Наверно, с «газона» 66-го мочила. Но это небось за год или за два до меня было. Когда я сюда пришел, тут уже только гильзы лежали да костяшки какие-то. Похоже, кому-то ладонь оторвало. Самого унесли, а руку после птицы расклевали. Под обрывом тогда два наливника лежало, так что «духи», видать, работу сделали.

— Наливники Гуль-Ахмад танком вытащил, — пояснил Доврон. — Он хозяйственный! У него мужик есть — усто Дзир. Супермастер! Все починил, что надо, сам выковал, выправил. У нас в кишлаке такого нет. Мамад свой «пазик» туда гоняет ремонтировать, и отец свою «Тойоту» у Дзира регулировал.

— Жалко, не доведется встретиться, — заметил Механик, — люблю технически грамотных!

— Так, — сказал Болт. — Как я понял, ты тут пытался доказать, что товарищи моджахеды, постреляв по наливникам, отошли в пещеру. Да?

— Именно, — кивнул Олег Федорович, — и даже дальше…

В одном из хорошо изолированных и охраняемых спецпомещений ЦТМО, находившемся совсем недалеко от кабинета Баринова, стояло кресло-ложемент, напоминающее те, в которых космонавты стартуют на кораблях «Союз». Наверно, если кто-то посторонний заглянул бы сюда, то подумал бы, что Россия решила запустить в космос еще одну, четвертую (после Терешковой, Савицкой и Кондаковой) женщину-космонавта. Такую иллюзию создавали не только ложемент, но и шлем, похожий на авиационный или космический, а также некий облегающий комбинезон — именно благодаря последнему и определялось, что в ложементе зафиксирована дама. Забрало шлема было наглухо закрыто, и лица сквозь черную пластмассу никто не смог бы разглядеть. К шлему даже кислородный шланг подключили, а также некий солидный кабель в два пальца толщиной. Кабель расходился на множество проводков, которые, как видно, выводили из-под шлема некие импульсы, которые обрабатывались компьютером. Посторонний человек опять же предположил бы, что с космонавтки снимают некую медицинскую телеметрию.

Посторонних, однако, в спецпомещении не присутствовало. Помимо дамы, похожей на космонавтку, тут находилось еще три человека. То есть сам профессор Баринов, начальник СБ ЦТМО Комаров, а так же заведущая 8-м сектором Центра Лариса Григорьевна. Именно Лариса Григорьевна осуществляла медицинский контроль за состоянием «космической» женщины.

— Как она там? — спросил профессор, сидя у своего монитора.

— Без видимых отклонений к худшему, — ответила Лариса Григорьевна. — Пульс несколько замедленный, но ровный. Сон есть сон.

— Хоть это приятно, — проворчал Баринов, откидываясь на спинку кресла.

— Не найдет она его, — зевнул Владимир Николаевич. — Она же Сорокина даже в лицо не видела. А по фотографии только базарные экстрасенсы людей ищут.

— Есть доля истины, — вздохнул Сергей Сергеевич. — И все же эксперимент есть эксперимент. Отрицательный результат — тоже результат.

На монитор перед профессором была выведена электронная карта мира. Никаких обозначений на карте не имелось, только светились линия бывшей границы СССР да белая пятиконечная звездочка, обозначавшая Москву. Точнее, звездочка обозначала поселок ЦТМО, спецпомещение и даже конкретно Полину. От этой точки исходил лучик, вращавшийся вокруг звездочки по часовой стрелке. Ближе к центру луч светился намного ярче, чем на большом удалении. Там он выглядел едва заметной, волосяной или даже прерывистой линией. Впрочем, радиус луча, судя по карте, обрывался где-то за экватором. В уголке монитора мерцала надпись «global-level» — «глобальный уровень».

— Давайте-ка сузим сектор поиска, — предложил Баринов, поглаживая бороду. — До тридцати градусов по азимуту юго-восток. Наибольшая вероятность, что он именно там. И девчушка меньше устанет. Все же она не Ленин, чтоб «в черепе сотней губерний ворочать, людей держать до миллиардов полутора…».

— Вроде бы, Сергей Сергеевич, мы насчет этого сектора еще недавно размышляли, — с легким ехидством заметил Комаров. — И помнится, вы нас убедили, что лучше при максимальном радиусе крутить вектор на все 360.

— Ну ошибся, переоценил мощность этой головенки, — проворчал профессор. — Итак, ось: строго юго-восток, 135 градусов по компасу. Сектор от 120 до 150.

И защелкал клавиатурой, вводя данные в компьютер.

Вновь появилась карта полушарий, только лучик теперь не круги описывал, а метался в узком секторе. Радиус луча заметно удлинился, и сам он стал заметно ярче. Теперь волосяным-прерывистым лучик становился где-то у Новой Зеландии…

Баринов и Комаров впились взглядами в картинку. Несколько раз лучик качнулся впустую, а затем на пути луча вдруг мигнула маленькая красная точечка.

— Есть! — сам себе не веря, пробормотал Баринов. — Сужаю сектор до трех угловых градусов.

— Ну, Полина… — пробормотал Комаров. — Интересно, можно таких девушек на поток поставить, а?

— Это не ко мне, — буркнул Баринов, нажимая на клавиши. — Лариса Григорьевна эту проблему решает.

Сектор, в котором метался луч, стал совсем узким и теперь дотягивался аж до Антарктиды, но профессора сии холодные края уже не интересовали. Красная точка мерцала намного севернее экватора, но заметно южнее бывшей границы СССР.

— Фокусирую, — мрачно сказал Сергей Сергеевич. Границы сектора сошлись в единую линию, соединившую белую звездочку с красной точкой.

— Он уже в Афгане, — вздохнул Владимир Николаевич. — И, похоже, на талибской территории…

— Перевожу на «makro-level», — объявил профессор.

Теперь весь экран заняла карта Афганистана. На ней уже были обозначены Кабул и крупные города, центры провинций-хукуматов — Герат, Кандагар, Мазари-Шариф, Джелалабад и так далее. Звездочка на эту карту уже не попала, но конец луча четко упирался в красную точку, мерцавшую поблизости от Мазари-Шарифа.

— В самом городе, кажется, талибы, — припомнил Комаров, — но северяне от него не очень далеко. Узбеки товарища Дустума.

— Помню его, — нахмурился Баринов. — Усатый такой, рябоватый, на Сталина немного похож или на Саддама Хусейна. Наш коллега Сарвари, помнится, давно хотел его подцепить на чем-нибудь, но не сумел. А когда наши слиняли, Дустум переметнулся к Раббани. Если б не он, Наджиб подольше продержался.

— Неправильно наши поступили, — вздохнул Комаров. — Начали насчет территориальной целостности рассуждать, то да се… А надо было просто туркмен к туркменам присоединить, узбеков — к узбекам, таджиков — к таджикам. Как в 1939-м на Украине и в Белоруссии сделали. Всё бы с наваром остались…

— У тебя не спросили, что с Афганом делать, — проворчал Сергей Сергеевич. — Международник хренов!

— Зато проще было бы, — ухмыльнулся Комаров, — законопатили бы новую границу, кого надо — на Колыму, других — в расход, а третьи, глядишь, добровольно в колхоз вступили…