— Ой, касатик, да что с тобой?

Она поставила самовар, достала меду.

Алешка с удовольствием пил чай с медом; ему было жарко, все же он жаловался:

— Ой, холодно, бабушка!

Она накрыла его теплым одеялом, закрыла двери и окна — еще продует внучка.

— Поспи, Алешенька!

Алешка охотно закрыл глаза. Но через несколько минут он беспокойно заворочался под одеялом. Ну и пекло! Пот так и льет. Даже во рту солоно. И не продохнуть. Дернул же его черт залезть на печь в такой день, когда не то что дома — на улице жарища. Сейчас бы на речку! Алешка заметался, смахнул с себя одеяло.

— Бабушка, ледку бы, с погреба…

— Да что ты, что ты! Лихорадка, а тебе ледку. Дай-ка лучше горчичничек поставлю.

Бабка Степанида намазала большой газетный лист горчицей и налепила его внуку на спину. Алешка молча страдал. Наконец он не выдержал:

— Не могу больше, бабушка.

— А ты потерпи. Это болезнь выходит! — И прикрыла его еще тулупом. Это было уже сверх всякого терпения. Алешка хотел было спрыгнуть с печки. Но тут же юркнул под тулуп. В дверях показался Шугай.

— Как малец?

— Жар с ним. Все мечется.

— Били мало!

— Был бы жив отец — выпорол бы, и дело с концом, — прослезилась Степанида. — А я что? Заругаешь — смеется, замахнешься палкой — убежит. Мне с ним не совладать.

Алешка с трудом дышал под тулупом. Горчичник жег спину хуже ремня. Не утонул, так сгоришь.

А Шугай не спеша продолжал:

— Так я, бабушка Степанида, предупредить хочу. Ежели что еще случится, суда Алешке не миновать. Совесть есть у мальчишки?

Алешка извивался под тулупом. Когда Шугай уйдет? А тут еще ввалилась тетка Дарья. Она раскинула по лавке свою широкую юбку и пошла жаловаться. И весь-то огород Алешка потоптал. И капусту, и огурцы, и картошку. Кто же убыток покроет?

Алешка возмутился. Врет тетка Дарья. Помял немного капусты. А она ишь что выдумала — целый огород! Да и мяли они капусту вместе с Шугаем. Но сейчас он готов был взять на себя любую вину, лишь бы содрать со спины распроклятый горчичник. Ну, когда же уйдет Шугай? А тот словно прирос к полу и продолжал свое:

— А ты, Степанида, чего смотришь?

Бабушка заволновалась и запричитала не то ругая, не то пытаясь выгородить внука.

— Это у него болезнь такая, Никитушка! Сам знаешь, покойный отец на колхозной мельнице работал — человек он был аккуратный, исправный, берег поставы и плотину пуще своего дома. Мать, царство ей небесное, все знали, как женщину тихую, добрую. А с парнем — беда! И что это у него за болезнь такая? То с радио что-нибудь учудит, то с электричеством. Я, грешным делом, по темноте своей, как гроза, — так в погреб. Одной рукой за землю держусь, другой крещусь: господи, заземли. А он шнур то торкает, то выдернет. Радио заикается, словно грозы испугалось. А ему весело. Одна была надежда: подрастет — умнее станет. А вырос еще хуже. Трактора покою не дают. Видно, не тем худо сиротство, что пожалеть некому, а тем, что бояться некого.

Терпение Алешкино иссякло. Он пытался сорвать горчичник, но большой газетный лист крепко прилип к спине. Алешка кубарем скатился с печи и, путаясь в длинном тулупе, побрел к дверям.

— Ой, угодники святые! — закричала бабка Степанида. — Мальчонок без памяти.

Она догнала его на крыльце, схватила за плечи, прижала к себе.

— Лешенька, что с тобой?

— Горчичник, — простонал Алешка.

— Худо тебе?

— Сними горчичник.

И едва испуганная бабка отклеила с пылающей Алешкиной спины злосчастный горчичник, как на крыльцо вышел Шугай.

— Эка тебя напарило!

— Это бабушка…

— Знаешь, что директор МТС сказал? Под суд отдать парня — и все!

— Отдавайте..

— Ну что ты пристал к моему трактору? Есть ведь в школе юннатский участок. Ты юннат?

— Нет, — ответил Алешка и рассмеялся.

— Что же тут смешного?

— Какое там поле!.. Разве это поле?

— Обыкновенное, юннатское.

— Туда на тракторе въедешь, вроде как в страну лилипутов попадешь.

— Подумаешь, Гулливер какой!

— Не всамделишное все это. Деляночки, квадратики.

— А брать чужой трактор, по-твоему, настоящее дело? — рассердился Шугай. — Хулиганство это. Понятно?

— Непонятно…

— Выходит, директор прав, надо акт на тебя составить. Тогда поймешь.

— Я трактористом хочу быть.

Шугай недоверчиво покосился на Алешку. Хитрый, притворяешься? А может, правда, тянет мальчонку к машине? Поди разбери их, озорников.

— Значит, метишь в трактористы? Только на всякое хотение должно быть терпение. Ты сам посуди: ну как пустить тебя на трактор? Себя убьешь, трактор сломаешь.

— А вот и не сломаю…

— Одного такого, как ты, убило. Трактор на горе стоял, а он его растормозил да прыгнул с испуга на гусеницу.

— Не знал машину, оттого и убило.

— И ты не знаешь. К тому же зазнался. Ишь ты, страна лилипутов! Нет у тебя к земле настоящего интереса.

— Я машиной интересуюсь.

— Избаловали вас! «То не хочу, этого не надо!» Когда я был такой, как ты, выбирать не приходилось. Батька у кулака на маслобойке кочегаром работал. Чуть свет меня будил — и к локомобилю! Шуруй, ходи вокруг машины…

— Хорошо вам было.

— Что, что? — словно не веря, спросил Шугай. — Да ты понимаешь, что говоришь?

— Локомобиль, машина… Интересно…

— Загнать бы тебя в ту кочегарку, — возмутился тракторист. — Жарища, духота, ад кромешный. Бочку воды за день выпьешь. Так вот, давай договоримся. Хочешь быть трактористом — к тракторам не лезь! Придет твое время! А увижу — в кабинку залез…

— Под суд?

— Мне придется идти.

— За что?

— Убью.

Алешка страдал. Как никогда его тянула машина, и как никогда она была недоступна ему. А кто во всем виноват? Охотница. Она его предала. И надо же, чтоб эта девчонка оказалась дочкой директора МТС!

Однажды Алешка бродил за деревней и увидел у гумна старый, ржавый тягач. Мало ли старых, уже негодных машин! Но эта остановила Алешку. Не сделать ли самому трактор? Правда, на таком не поедешь, но приделать к нему всякие рычаги и педали можно. Садись и управляй! Когда нет настоящего трактора, и старый, сломанный тягач чего-то стоит. Особенно после козьей кормушки!

Алешка тщательно исследовал находку. Под капотом — пустота; там, где было управление, остались лишь прорези. Но зато целы колеса. Алешка побежал домой. Он вернулся к тягачу вооруженный топором и пилой, волоча за собой доски.

Вечером к сараю пришли ребята. Они с готовностью признали в Алешкином сооружении настоящий трактор, в честь строителя дали ему название «А-1» и тут же решили создать свои курсы трактористов. У Алешки учебник есть? Есть! «А-1» чем не машина! Так быстрее от слов к делу! И занятия начались.

— Поехали! — кричал кто-нибудь, и телегообразное сооружение, именуемое трактором, катилось вниз.

Алешка рассказал Кольке о своей машине, и прицепщик в свободное время приходил к сараю. Случалось, что он забывает о своих шестнадцати годах и принимал участие в общей игре.

— Алешка, за руль!

— Есть за руль! — Алешка взбирался на сиденье и подавал сигнал: — Готово!

— Поехали!

Самодельная машина отвлекла Алешку. Но никакая игра не могла заставить его забыть предательство директорской дочки. Только попадись! В другой раз не станешь болтать, чего не надо. И Алешка сжимал кулаки: погоди, еще встретимся!

— Да что она тебе далась — пытался утихомирить его Колька. — Ну, наябедничала девчонка отцу, ведь все обошлось — и ладно… А если ты ее тронешь, — опять шум пойдет! Брось, не связывайся.

Алешка и сам понимал это и все же на доводы Кольки неизменно отвечал:

— Все равно отколочу. Уж где-нибудь встречу и отколочу.

Но встретить Таню оказалось не так-то просто. Поди узнай, куда она ходит, где бывает. Да не во всяком месте нападешь. Как-то Таня сидела в палисаднике под окнами дома и читала книжку. Ни подойти, ни подкрасться. В другой раз он увидел ее у реки. С какой стороны лучше зайти, — Алешка быстро разработал план нападения. Он крадется с фланга прибрежными кустами, заходит в тыл, появляется на тропинке и, наконец, атакует. Но, пока Алешка обдумывал свой план, Таня села в лодку и отплыла на середину реки. Ну как ее там достанешь?