— Ты где ночь пропадал?

— На рыбалке.

— Поешь да спать иди. А на меня не сердись. Нам надо друг за дружку держаться.

Алешка наблюдал за Форсистовым. Что, Харитон Дорофеевич, приходится крутиться? Работай, крепче работай! Шугая не так-то легко обогнать, даже если приписывать себе выработку сменщика.

Форсистов старался использовать каждый час, каждую минуту. Теперь они жили в поле, в шалаше. Глаша приносила завтрак, обед и ужин. Алешка отрабатывал свою смену и, кроме того, вел уход за трактором. Но он был доволен. В шалаше у лесной опушки Алешка чувствовал себя в большей безопасности, чем в деревне. Пусть ищет милиция! А найдет, — не поймает. Он убежит! В лес? Нет, не в лес… Он знает, куда бежать, где никто его не разыщет. Но вот что удивительно: его ищут, а найти не могут. А ведь чего проще: вот черепановская бригада, вот тракторист Форсистов, а он, Алешка, у него в стажерах. Он, да не он. Он ведь Николай Лопатин, а ищут Алексея Левшина. Ну и что же? Разве Шугаю не известно, что они обменялись документами? Нет, тут что-то другое. Недаром Таня сказала, что Шугай про фамилию ничего не знает. Но в чем же тогда дело?

Июньским вечером Алешка сидел в шалаше и издали наблюдал, как Харитон огибает край делянки. Потом он закрыл глаза и на слух представил себе, что делает старший тракторист. Легкий гул сменился тяжелым рокотом, — значит, включил автомат плуга, начал пахоту. Первая скорость, вторая. Полегче, Форсистов, переключай скорость! Куда рвешь? Иль не чувствуешь, что под лемех попал камень-топляк! Трактор все ближе и ближе. Против березы, идет ложбинкой, опять на горку. Угадал? Алешка открыл глаза. Ну, конечно! Харитон шел прямо на него.

Но эта игра скоро наскучила. Не сходить ли в деревню? Нет, Форсистов не отпустит. А вдруг с трактором что-нибудь случится? Пока бежишь туда и обратно, — сколько времени пройдет. Хоть бы Володька пришел. Как на тракторе ездить, — все тут, а когда ему, Алешке, скучно, — никого. Днем хоть почитать книжку можно. А вечером? В шалаше темно. Только виден в прорези кусок сумеречного летнего неба. Алешка ложится на ворох сена и закрывает глаза. Где Таня? Почему она не приезжает? Обиделась! Ну хорошо. А если бы он сознался, пошел к Георгию Петровичу, — лучше было бы? Прогнали бы — и вся недолга! А может быть, она решила: что дружить с обманщиком! Ты же ей чужой! Она и знать тебя не хочет.

Его разбудила непривычная тишина в поле. Может быть, Форсистов кончил смену? Нет, в шалаше старшего тракториста не было. Меняет свечу, вот и заглушил машину. А то, может быть, побежал за водой? Алешка поднялся и откинул полог. И тут он увидел Харитона. С искаженным лицом тот полз вдоль борозды. Совсем, как раненый, которого Алешка видел в какой-то военной картине.

— Харитон Дорофеевич, что с вами? — Алешка бросился на помощь.

— Оступился, жилу растянул, — со стоном ответил Форсистов.

— Вы обопритесь на меня, — может, сумеете пойти?

— Нет, беги в правление и звони в больницу.

Алешка побежал в деревню, позвонил в больницу, и вскоре Форсистова увезли. Утром Глаша принесла Алешке завтрак.

— Обедать будешь дома?

— Некогда мне взад и вперед ходить.

— Не майся ты, отдохни немножко…

— А Харитон Дорофеевич вернется, спросит, почему мало вспахано, — что я ему скажу?

— Обед в то же время носить? — спросила Глаша.

— Обед у всех в одно время.

— Кто вас знает с Харитоном! Вам больше всех надо! — И запылила по дороге широкой юбкой.

В конторе МТС не знали, что произошло с Форсистовым. Учетчик из-за реки наведывался в Черепановку редко, а Алешка не только побаивался звонить в МТС и сообщить о происшествии со старшим трактористом, но и всю выработку записывал на него. Раз он, Алешка, стажер, — какая же у него может быть выработка? Иного выхода не было. Таким образом, ни диспетчер, ни директор МТС не могли знать о болезни Форсистова. Тем более, что Алешка работал за двоих. Ему помогал Володька. Правда, оставить мальчонка в кабинке он побаивался, но, как ни говори, одно дело — вести машину самому, а другое — сидеть да присматривать. А надоест, — и подремать можно.

Володька часто оставался в шалаше на ночь. Тогда, к ужину, который приносила Глаша, добавляли пшена, какую-нибудь рыбину, пойманную в реке, ну и, конечно, зеленого луку с ближайшего огорода. Все это заново переваривалось, отчего ужин не становился вкуснее, но зато его хватало на двоих и даже на троих, если за Володькой увязывался Еремка, в милицейской фуражке. И часто у костра они засиживались до позднего часа, ведя известные мальчишеские разговоры о всякой всячине, о том, что было и не было, выдавая за действительность собственные вымыслы и чистосердечно веря, что все это — не сойти с места — правда! В этих разговорах трактор для Володьки и Алешки был тем, чем они уже овладели, он не мог быть предметом мечтаний у костра, и они носились по земле и в воздухе на атомных и реактивных двигателях. Какие это двигатели, — они ясно не представляли, но идеалом была для них все та же, общая для ребят всех времен и народов, палка, на которую можно сесть верхом, но которая, конечно, внутри должна иметь атомный или реактивный заряд. Сел и поехал! Вольное это было житье! Сам себе хозяин! Глаша говорила, что муж поправляется, но у Алешки было такое чувство, что Харитон Дорофеевич выбыл надолго. Так ему хотелось.

В действительности же через две недели Алешка поехал в больницу, чтобы привезти домой Форсистова. Харитон Дорофеевич поправился. Но тут оказалось, что больничная машина неожиданно ушла в противоположный конец района, и дежурная сестра, недолго думая, сняла трубку и вызвала МТС:

— Пришлите транспорт, чтобы доставить в Черепановку вашего тракториста.

— Какого тракториста? — удивился подошедший к телефону Черешков.

— Харитона Форсистова, — ответила дежурная.

— Из Черепановки?

— Из Черепановки. Он две недели у нас. Растяжение связок правой ноги.

— Девушка, — возмутился Черешков, — вы мне голову не дурите. Она и без вас задурена.

— А вы будьте повежливей!

— Да как с вами еще говорить? — закричал в трубку директор МТС. — Как может быть у вас мой тракторист Форсистов, когда он, что ни день, полторы — две нормы дает! Так что извольте повесить трубку и меня больше не беспокоить. Мой тракторист Форсистов пашет, а если у вас нашелся какой-то еще Форсистов, вы его и доставляйте.

Дежурная сестра не замедлила в свою очередь все свое возмущение вылить на Харитона Дорофеевича, ожидавшего, когда его отвезут домой.

— Одно из двух — либо вы не Форсистов Харитон, — кричала она, выйдя в коридор приемного покоя, — либо не из Черепановки. Ваш директор сказал, что вы пашете и даете каждый день какие-то там нормы. Черт знает что творится! У вас растяжение связок, а у вашего директора вывихнулись мозги.

Форсистов стоял совершенно растерянный. Только сейчас он понял, какую совершил ошибку, не предупредив Алешку, чтобы тот не очень-то нажимал. Теперь станет ясно, что не он, Харитон Форсистов, давал большую выработку, а его сменщик — мальчишка! Подвел его Алешка. Сам, дурак, виноват! В простом деле промашку дал.

Форсистов еще минуту обдумывал свое незавидное положение, потом снял телефонную трубку.

— Попрошу директора МТС. Георгий Петрович? Это Форсистов. Да, да, из больницы. Две недели. Сведения? Мальчишка за мной в огонь и в воду пойдет. А выработка — это чепуха. Это он мне подарок хотел сделать. Так сказать, — учителю от ученика. Только мне его выработка не нужна. Вижу, не зря силы в паренька вбухал! Ежели у нас все такие стажеры были бы, и горя МТС не знала бы. Молодец парнишка! Не подкачал. Что? Сами заедете? Буду ждать!

Алешка, конечно, не замедлил исчезнуть из больницы. А Черешков приехал через час, пожал Харитону руку и вручил кулек с колбасой, печеньем и мандаринами.

— Обогнал ты Шугая, Харитон Дорофеевич. Молодец!

— Нет еще, не обогнал. Да и авария с ногой у меня. Две недели упустили.