— Подождите здесь, — он оставил меня наедине с пациентами. Вел себя он все-таки странновато.

Какие-то бесцветные люди в потертых халатах сгрудились вокруг меня, как золотые рыбки вокруг посторонней вещи, упавшей в аквариум, мне оставалось только с безмятежным видом разглядывать помещение. На стене было написано ругательство, затертое от многократных попыток его отмыть. Где-то рядом запел мужчина, остальные пациенты закричали на него, и он замолчал. Наконец в конце коридора появился Джоэл. На нем был такой же поношенный халат, и так же, как остальным, ему приходилось шаркать, чтобы удержать на ногах несуразные матерчатые шлепанцы. Он был небрит и выглядел изможденным, как после тяжкой болезни, но все же передо мной стоял прежний Джоэл.

— Привет, Нора, — бросил он в своей обычной манере, и только взгляд, избегавший встречи с моим, говорил о том, что ему ужасно стыдно. Мы как-то неуклюже расцеловались, остальные пациенты, потеряв к нам всякий интерес, разошлись.

— Я принесла тебе сигареты.

— Спасибо, — пробормотал он и попытался пошутить: — Прошу занять места в партере. — И указал на деревянную скамью у зарешеченного окна.

— Я закурю? — спросил Джоэл, но, передавая сигареты, я вспомнила объявление в приемной.

— Черт, спичек нет, — неловко вырвалось у меня.

Брат озадаченно взглянул на меня, смущенно покраснел и, доставая сигарету, указал на мою сумку. Покопавшись в ней, я нашла спички и подала ему. Повисла долгая тяжелая пауза.

Я вспомнила, как в детстве мы играли в шахматы. Ему нужно было сделать усилие над собой перед первым ходом, и выбирал он чаще всего оборонительный вариант, но иногда, попав в тяжелую позицию, вдруг начинал играть смело до безрассудства. Правда, такое случалось редко. Сейчас Джоэл упрямо молчал, но по дрожи сигареты в его руке видно было, как ему тяжело. От вопроса в лоб он мог сорваться, и мне пришлось принять его правила игры.

— Уолтера я забрала домой, — заметила я словно невзначай.

— Благодарю, — Джоэл сосредоточился на тонкой струйке дыма.

— Для этого мне пришлось взять твою сумку на молнии.

— Ну и отлично.

— Я нашла ее на антресолях, над стенным шкафом.

Он рассеянно кивнул. Похоже, и не вспомнил про нож. Своим молчанием брат мог свести с ума кого угодно. Мне надоело ходить вокруг да около, и я прямо спросила его:

— Чего ты наглотался?

Молчание. Только складка появилась меж бровей, словно он давал понять, что ему надоедают понапрасну.

— Я нашла тебя лежащим на полу.

Складка стала глубже. Джоэл чуть нагнулся вперед, внимательно изучая собственные шлепанцы. Они были сшиты из светлого материала в мелкую крапинку, похожую на перфорацию.

— Ты спросил меня, кто я, а потом стал отбиваться от санитаров скорой помощи.

Он резко выпрямился. Я сразу же догадалась, что после смирительной рубашки у него все тело ломит. Наверно, ему в голову пришла та же мысль.

— Ты все это помнишь, верно? Как я нашла тебя? Полицию, скорую помощь, хотя бы Тэда в приемном отделении?

Изможденное лицо напряглось. Он, наконец, заставил себя посмотреть на меня.

— Видишь ли, Нора, я ничего не принимал.

Я смотрела на свою давнюю и самую большую любовь, запутанную и замешанную на чувстве вины, любовь, которую я покинула, и мне казалось, что вижу его сквозь увеличительное стекло детства, когда ложь, хитрости, увертки так несложны и понятны. Он разбил аквариум и пошел спать, хотя день был в самом разгаре. Он стащил у меня мелочь, чтобы купить черепашку у парня из соседнего дома, и пропал, а полиция нашла его в кустах у библиотеки. Джоэл никогда не рассказывал небылицы, как другие дети, это не доставляло ему удовольствия. Насколько возможно, он старался уклоняться от объяснений, и только пойманный за руку врал, но так неумно и неуклюже, так откровенно невпопад, что это просто сводило меня с ума.

Я хотела добиться от него правды, но вместо этого сорвалась на крик:

— Почему ты всегда отрицаешь очевидное?

Джоэл пожал плечами. Это был его старый трюк, от которого кровь стучала у меня в висках и хотелось его ударить. Хотя подобное в нашей семье не было принято, мы предпочитали слово.

— Но раз ты ничего не принимал, то почему же оказался здесь? — я махнула рукой в сторону зарешеченного окна, изможденных пьяниц, токсикоманов и прочих полусумасшедших субъектов. — Тэд вызвал скорую. Ты не узнавал меня. Там были полиция, санитары, врачи. Они составили протокол, и если отрицать столь очевидные вещи, здесь можно застрять надолго.

У него перехватило дыхание не то от страха, не то от злости, но раньше, чем он смог ответить, вдруг появилась Шерри Тэлбот с огромной корзинкой в руках, словно собралась на пикник. Скорее всего, ее пропустили, когда мы так увлеклись препирательствами, что не замечали ничего вокруг, поэтому казалось, что она просто возникла из ничего рядом с нами.

Годы, проведенные на трибунах избирательных кампаний отца, приучили ее не замечать таких пустяков, как семейная ссора в психиатрической больнице, поэтому она сразу же одарила нас лучезарной улыбкой.

— Привет, Джоэл. — Сверкая глазами из-под водопада русых волос, она протянула корзинку, и Джоэл смущенно уставился на румяные яблоки, виноград и сочные груши, переложенные зеленым целлофаном.

— Как ты попала сюда? — выдавил он наконец.

— Я вспомнила парня, с которым познакомилась прошлым летом в Хэмптоне. Он здесь в администрации.

— Но как ты узнала, что я здесь?

— Нора сказала…

Брат буквально испепелил меня взглядом за это предательство, можно было понять, как ему неудобно предстать перед ней в потрепанном казенном халате, небритым, в матерчатых шлепанцах. Но оправдаться мне было нечем. Пока мы с ним молчаливо и угрюмо оценивали ситуацию, Шерри примостилась на скамейке рядом с нами и, не замечая ни решеток на окнах, ни полоумных пациентов, начала рассказывать о колонке, которую ей поручили вести в газете.

Под звуки ее беззаботной болтовни Джоэл тяжело и как-то судорожно вздохнул, потом еще. Все это показалось мне до боли знакомым. И вдруг я вспомнила, что именно так вздыхала наша мать, когда последний раз была дома. Стоял необычно теплый май, она распахнула окно, и комната наполнилась запахом сирени. Мама провела весь день в постели, смотрела телевизор и часто вздыхала. Отец вечером отвез ее в санаторий, а наутро ее уже не стало.

Я украдкой взглянула на Джоэла, пока Шерри продолжала щебетать. В глазах его застыл испуг, лицо стало мертвенно-бледным. Как бы то ни было, но оставить его здесь я не могла.

Когда вернулся санитар и дал понять, что время свидания истекает, я вдруг выпалила:

— Мы найдем тебе частного психиатра.

— Это еще зачем? — он отшатнулся, как будто я ему угрожала. Но тут же сменил тон: — Пожалуй, ты права. Мне надо им сказать, что я в тот вечер принял ЛСД.

— Вот и хорошо, — мне были знакомы его детские уловки. Он как бы говорил это под моим нажимом, но не сознавался передо мной.

— Так что психиатр мне не требуется, — довольно закончил брат.

— Но, дорогой, хотя бы для подстраховки, — настаивала я и, предупреждая возможные возражения, быстро добавила: — Ты ее знаешь. Это Эрика Лоренц.

Он успокоился, так как встречал ее у нас во время каникул на побережье и она ему нравилась. Даже не видя ее годами, он иногда вспоминал и расспрашивал о ней.

— Ну, если только Эрика, — согласился Джоэл.

Миссия моя неожиданно успешно завершилась, и пора было уходить, пока он не передумал и не возникли новые осложнения. Когда я целовала подставленную щеку, брат похлопал меня по плечу и стало ясно, что меня простили. Семейная солидарность перевесила все мои просчеты.

Но когда мы с Шерри шли по мрачному коридору, на душе у меня было неспокойно. И солидарность имеет свои пределы, а мы заключили негласный союз с целью обмануть госпитальных врачей.

С помощью Эрики все прошло довольно гладко, и через десять дней Джоэла официально выписали. Я забрала его в среду после обеда. В свежей сорочке, чисто выбритый, он излучал какую-то юношескую уверенность в своих силах. Как это иногда бывает, моя память навсегда сохранила просветленное выражение его лица.