Ни Пакистан, ни Индия не в восторге от независимости Кашмира. Да и Пекин, озабоченный рамификацией[116] Тибета, тоже. Кажется, что народ Кашмира хочет совсем не независимости. Фарук Абдулла и его соратники братья по БДП, при поддержке Каран Сингха, замышляют разделение провинции на 8 частей по религиозному признаку. Фронт освобождения Джамму и Кашмира между тем опубликовал карту, показав на ней свои границы независимого Кашмира, куда должны были войти также территории, которые сейчас оккупируют Индия, Пакистан и Китай. Один из лидеров этой организации, Хашим Куреши, заявил мне, что им не нужны все атрибуты современного государства. Они не заинтересованы в том, чтобы иметь армию. Они были бы счастливы, если бы их границы охраняли Китай, Индия и Пакистан, так чтобы Кашмир, ставший причиной трех войн, мог стать светским многонациональным раем, открытым для граждан как Индии, так и Пакистана.

В данный момент эта благородная идея, однако, является чистой утопией. Политический климат в Кашмире исключительно тяжелый и мрачный. Некий памфлет, выпущенный одной группировкой сторонников джихада в Пакистане некоторое время назад, также призывает к жертвам, чтобы финансировать эту борьбу: «итоговый гонорар» за разжигание джихада составляет 140000 рупий; автомат Калашникова оценивается в 20 000 рупий; одна пуля — 35 рупий, а радиотелефона «Кенвуд» 28 000 рупий.

11 сентября для людей, которые живут здесь, ничего не изменило. Группировка «Джайш-э-Мухаммед» через несколько дней совершила жестокий террористический акт в Шринагаре. Погибло более сорока человек. Это та же самая группировка, которая несколькими неделями позже уничтожила группу христиан в пакистанском городе Бахавальпур. Причина, по которой эту группировку не разоружили, состоит в том, что она является созданием пакистанской военной разведки. Связи между официальными вооруженными силами и неофициальными запутанные и сложные. В отместку Индия разбомбила несколько целей на пакистанской территории. Что это значит, совершенно очевидно. Если Западу можно наказывать бомбардировками Афганистан, тогда и Индии можно так же поступать с Пакистаном. Террористическое нападение на индийский парламент одной из этих группировок в декабре 2001 года едва не привело к войне между двумя странами. Пакистан принял меры против всех лидеров фундаменталистских армий, но члены их бесследно исчезли.

Ту главу истории Южной Азии, которая открылась Разделением 1947 года, нужно завершить. Большинство людей хочет крепкого и надежного мира. В регионе сейчас три больших государства: Индия, Пакистан и Бангладеш, с общим населением свыше миллиарда человеческих существ. На периферии этих стран расположены Непал, Бутан и Шри-Ланка. При всем своем лингвистическом разнообразии регион объединяет общая история и культура. Экономическая и политическая логика диктует необходимость формирования Союза Южной Азии, добровольной конфедерации этих республик. Внутри такого союза, где ни одно государство не боится угрозы своему суверенитету, Кашмиру можно было бы гарантировать полную автономию, как и тамильскому региону в Шри-Ланке. Поделенный на всех суверенитет лучше, чем совсем никакого. Существенное снижение военных расходов и торговые сделки с Китаем и регионами на Дальнем Востоке могли бы быть выгодны даже всему континенту в целом. В наши дни Империя предпочитает играть роль верховного арбитра, но при принятии решений в первую очередь блюдет свои интересы. Для государств Южной Азии и Китая было бы гораздо больше смысла в том, чтобы отказаться от посредничества Империи и говорить непосредственно друг с другом. Если им не удастся этого сделать, они, возможно, увидят несколько позже, как под милостивым взглядом Империи силы капитализма сметают как Китай, так и Индию.

История Пакистана за последние 54 года стала серией бесконечных сражений между генералами и политиками, а секундантами обеих сторон выступали гражданские служащие. Победителя определила статистика. Бессчетные бюрократы и их прирученные политики управляли Пакистаном 11 лет; армия правила страной 29 лет, в то время как избранные народом представители были у власти 15 лет. Гнетущий итог. Пакистанские генералы остаются верными тому институту, который их произвел, и своим международным благодетелям гораздо больше, чем любой абстрактной идее, будь то демократия, ислам или даже Пакистан. Существующее государство — это усеченная версия того, которое существовало с 1947 по 1970 год. Развал старого государства и бегство большинства его населения в Бангладеш стали прямым следствием отказа военных признать волю народа. В таких обстоятельствах армия, которая видит в самой себе единственный институт, который поддерживает единство страны, выглядит гротескно.

Когда пакистанская армия в октябре 1999 года захватила власть, и внутри страны, и за границей многие радовались. Это был четвертый переворот за несколько десятилетий, но впервые он совершился вопреки серьезному недовольству США. Это вкупе с псевдомодернистской риторикой нового военного правителя и устранением Наваза Шарифа — одного из самых продажных политиков страны — стимулировало удивительную забывчивость населения, словно армия либо перестала существовать, либо волшебным образом преобразилась.

Либеральные ученые мужи в Нью-Йорке и Лахоре растерялись, в то время как Анатоль Левен в «Лондонском книжном обозрении» описывал администрацию Мушаррафа как «самую прогрессивную, которую Пакистан имел в каком-либо поколении».

Сообщество гермафродитов Пакистана дистанцировало себя от этой абсурдной эйфории. Гермафродиты давно занимают в культуре Южной Азии необычное место. В течение многих веков их приглашали на свадьбы в качестве певцов неприличных песен и танцоров вызывающих танцев в присутствии как мужчин, так и женщин. В обществе, где преобладали мужчины, их шутки и смелые выходки делал более приемлемым как раз их особый биологический статус. Ни женщины и ни мужчины, они могли безнаказанно обращаться к обоим полам. Это давало им на публике ту вербальную свободу, которой были лишены как мужчины, так и женщины в больших и малых городах.

В Пакистане гермафродиты-менестрели адаптировались к военному порядку, используя острую политическую сатиру. Во время трех первых военных диктатур многие гости на свадьбах были ошеломлены их нападками на генералов. Менее экзальтированные армейские офицеры, присутствовавшие там же, смеялись вместе со всеми. В конце концов, это были всего-навсего гермафродиты, и каждый знал, что их критические взгляды на политику определяются их материальными потребностями. Но каковы бы ни были причины, храбрые менестрели отнеслись к перевороту Мушаррафа тоже весьма прохладно. После 11 сентября они предлагали своей аудитории следующую загадку, сопровождая ее невероятно вульгарной мимикой: «Что это такое? Коричневое и выпрыгивает на всеобщее обозрение сразу после того, как его поласкает рука белого мужчины из Белого дома? Генерал Мушарраф». У основной массы пакистанских граждан были веские основания оставаться индифферентными к судьбе своих политиков, однако некоторые питали иллюзии по поводу того, какова роль армии. Инстинкты масс, возможно, были более здравыми, чем мудрствования многих либералов и левых интеллектуалов, однако бродившие по стране гермафродиты-менестрели опережали всех.

Начальник штаба армии генерал Первез Мушарраф захватил страну не только для того, чтобы спасти свое положение, — он был уволен во время официального визита в Шри-Ланку, — но и для того, чтобы вновь утвердить превосходство военных в политической жизни страны. Военные лидеры Пакистана никогда не терпели влияния со стороны гражданских политиков слишком долго. Последнему избранному лидеру Зульфикару Али Бхутто, который считал, что армия находится под его строгим контролем, пришлось жестоко разочароваться в своем заблуждении. По приказу генерала Зия-уль-Хака, которого Бхутто возвысил, обойдя пятерых более достойных и старших по званию офицеров, он был в 1977 году отстранен от власти, а двумя годами позже повешен. Навазу Шарифу повезло больше. Вашингтон организовал его освобождение из тюрьмы и обеспечил ему комфортабельное изгнание в Саудовской Аравии.