В тот ужасный день мулла пришел к нам и плотно позавтракал. Его представил мне старый слуга нашей семьи Худа Бакш («Благословение божье»), который служил еще в доме моего деда и часто сопровождал нас во время поездок в горы. Благодаря своему положению и возрасту он позволял себе такую фамильярность, которая не дозволялась другим слугам. «Благословение божье» был бородат и свято верил в святость и величие ислама, он регулярно молился и постился, но к муллам относился с глубокой враждебностью, считая их жуликами, извращенцами и паразитами. Тем не менее «Благословение божье» не смог сдержать улыбки, когда мулла, человек среднего роста лет под шестьдесят, обменялся со мной приветствиями. Небо было безоблачным, покрытые снегом вершины Гималаев были отчетливо видны. Мы сели за садовый столик, чтобы погреться в теплых лучах солнца. Я вдыхал роскошный аромат поджаренных на солнце сосновых игл и земляники.

Когда этот бородатый человек начал говорить, я заметил, что он почти беззубый. Рифмованные стихи тотчас же потеряли для меня свою магию. Те немногие искусственные зубы, которые у него были, шатались. Я начал размышлять, случится ли это, и это случилось: его так взволновало какое-то фальшивое чувство, что искусственные зубы шлепнулись на стол. Он улыбнулся, подобрал их и вставил обратно в рот. Сначала мне удалось сдержаться, но потом я услышал сдавленное хихиканье со стороны веранды и сделал ошибку, обернувшись. «Благословение божье» спрятался за большим рододендроном, чтобы послушать, как идет урок, и теперь давился беззвучным смехом.

Тут я извинил сам себя и ринулся в комнаты. Так кончился первый урок.

На следующей неделе «Благословение божье», по случаю того, что приближался его шестидесятый день рождения, разрешил мне задать мулле вопрос до того, как начнется урок. Я так и сделал. «Вы купили свои искусственные зубы у местного мясника?» — спросил я с невинным выражением лица и невероятно вежливым голосом. Мулла попросил меня уйти: он пожелал повидаться с моей матерью наедине. Через несколько минут он тоже ушел и больше не возвращался. В тот же день попозже ему послали набитый деньгами конверт в качестве платы за мою наглость. «Благословение божье» и я отпраздновали отбытие муллы в кофейне на базаре великолепным горным чаем и домашним печеньем.

Подобные попытки приучить меня к религии никогда больше не повторялись. Впредь единственной моей религиозной обязанностью было раз в год замещать моего отца и сопровождать слуг мужского пола, живущих в нашем доме, в мечеть на молитву по случаю окончания месяца Рамадан, это происходило вполне безболезненно.

Через несколько лет, когда я приехал учиться в Великобританию, первыми людьми, которых я встретил, оказались ярые рационалисты. Скорее всего, я прошел бы мимо киоска «Гуманистической группы» на ярмарке Фрешера, не будь там прыщавого молодого ирландца, одетого в выцветший вельветовый жакет темно-бордового цвета, с копной нечистых темно-коричневых волос, стоявшего за столом и мелодичным голосом с легким придыханием распевавшего: «Разделайтесь с Богом!» Когда он увидел, что я на него глазею, то добавил к своему рефрену слова «и Аллахом». Я подошел к этому «прыщу» и был немедленно завербован, став представителем «гуманистов» в моем колледже. Через некоторое время, когда я спросил, как он узнал, что по вере я мусульманин, а не индус или зороастриец, он ответил, что его песня относится только к мусульманам и католикам. Индусов, сикхов, евреев и протестантов он изначально полностью игнорировал.

То, что мои знания истории ислама остались скудными (хотя те, кто прилежно ее изучал и получил университетские дипломы, знают не намного больше, чем я), было не единственным следствием моих новых обязанностей в рядах «гуманистов». Время шло вперед, а Пакистан — назад. В конце 1970-х годов исламиат (изучение ислама), стал обязательным, и дети до сих пор получают только самые ограниченные знания: крупицы истории среди огромного собрания сказок и мифов.

Мой интерес к исламу дремал вплоть до третьей нефтяной войны (которая более известна как Война в Заливе), начавшейся в 1990 году. В 1967 году во время второй нефтяной войны Израиль, за которым стояли западные страны, потерпел жестокое поражение от объединенных сил арабских государств, от которого так никогда и не оправился. В 1990 году война сопровождалась волной грубой антиарабской пропаганды. Степень пренебрежения, продемонстрированная большинством ученых мужей и политиков противной стороны к исламскому миру, не давала мне покоя. Я начал задавать самому себе вопросы, которые в ту пору казались прямо относящимися к делу.

Почему ислам не подвергся Реформации? Почему Просвещение не коснулось Османской империи? Чтобы найти ответы, приходилось часами просиживать в библиотеках. Я начал с известной долей одержимости изучать историю ислама, а впоследствии путешествовал по тем странам, где ислам проходил становление как религия, уделяя особое внимание его схваткам с западным христианством. Мои штудии и путешествия, которые очень сильно помогли мне в написании первых трех произведений из задуманного «Исламского квинтета», еще не закончены[9].

И иудаизм, и христианство, и ислам начались с того, что мы сегодня называем политическим движением. Политике и культуре того периода нужна была надежная система верований, чтобы сопротивляться власти крупных империй, чтобы консолидировать народ или чтобы сделать и то, и другое. Если мы в этом свете взглянем на ранний ислам, то в его истории мало таинственного. Пророк появился как политический лидер, его успехи в качестве духовидца стали подтверждением заявленной программы действий. Философ Бертран Рассел однажды сравнил ислам с большевизмом, утверждая, что оба этих движения были «практичными, социально ориентированными и недуховными, поскольку главной их заботой было сохранение независимости от империи». Христианство же он живописал как, напротив, «персонализированное» и «умозрительное» явление. Применим ли его взгляд к примитивному периоду развития христианской религии — вопрос спорный, но он совершенно неприемлем для описания религии императора Константина. Как только христианство стало имперской религией и империя начала свои обширные завоевания, развитие этой религии пошло по уже знакомой схеме: к XVI веку язык, на котором говорили жертвы испанской Инквизиции и их палачи, был пугающе похож на тот, который звучал на инсценированных Сталиным процессах в 1930-е годы.

Тем не менее Рассел интуитивно угадал: исламу в первые два десятилетия его существования были явно присущи революционные настроения. Я думаю, что это действительно так. Коран своей решительностью напоминает основополагающий манифест какой-нибудь современной радикальной политической организации. Временами его тон по отношению к иудаизму и христианству приобретает характер конфронтации. Именно этот аспект делает историю быстрого развития ислама невероятно интересной[10].

С чего начать? Возможностей не так уж много, но я решительно отказываюсь от традиции и начну с 629 года после рождества Христова. По новому мусульманскому календарю это 8-й год, хотя этот мусульманский календарь только еще должен войти в обращение. Двадцать вооруженных всадников держат путь к святилищу популярной в Мекке языческой богини Манат. Эти люди и их лидер были посланы пророком, чтобы уничтожить статую богини. В течение восьми лет Мухаммед с трудом терпел существование у Аллаха трех дочерей, языческих богинь ал-Лат, ал-Уззы и Манат. Богине ал-Узза (Утренняя звезда, богиня планеты Венера) поклонялись в основном курейшиты, племя, к которому принадлежал Мухаммед. Манат (богиня судьбы и возмездия) была популярна во всем регионе и была особо почитаемым идолом тех трех сильнейших в Мекке племен, которые Мухаммед страстно желал победить при помощи новой религии. Восьмилетнего перемирия требовала местная политика.