1920 «Тайной вечери глаз знает много Нева…» Тайной вечери глаз знает много Нева. Здесь спасителей кровь причастилась вчера С телом севера в черном булыжнике. В ней воспета любовь отпылавших страниц, Чтоб воспеть вечера И рабочих и бледного книжника. Льется красным струя, Лишь зажжется трояк На вечерних мостах И звенит поцелуй на усталых устах. Тайной вечери глаз знает много Нева У чугунных коней дворца Строганова. Из засохших морей берега у реки. И к могилам царей идут спать старики, И порой «не балуй» раздается в кустах. 16 февраля 1921 Тайной вечери глаз знает много Нева У ресниц голубого прибоя. Здесь спасителей кровь причастилась вчера С телом севера в черном булыжнике. В ней воспета любовь отпылавших страниц. Это пеплом любви так черны вечера И рабочих и бледного книжника. А решетка садов стоит стражей судьбы. Тайной вечери глаз знает много Нева У чугунных коней, у дворцовых камней Дворца Строганова. 16 февраля 1921 Тайной вечери глаз знает много Нева, Здесь спасителей кровь причастилась вчера С телом севера, камнем булыжника. В ней воспета любовь отпылавших страниц. Это пеплом любви так черны вечера И рабочих и бледного книжника. Льется красным струя Лишь зажжется трояк На усталых мостах. Трубы ветра грубы, А решетка садов стоит стражей судьбы. Тайной вечери глаз знает много Нева У чугунных коней, у широких камней Дворца Строганова. 16 февраля 1921,1922 Охота на королев Оксфорд Лорды, вы любите, кончив Оксфорд, Охоты на косматых царей лесов. Приходите, как Каменный гость, До и после усов. И, когда лев устало кровью харкает, Вы смотрите, как умирает лев. А вы участвовали в Гайд-парке В охоте на королев? Оксфорд! 1921 Решт Дети пекли улыбки больших глаз Жаровнями темных ресниц И обжигали случайного прохожего. Паук-калека с руками-нитками у мечети. Темнеет сумрак, быстро падая. И запечатанным вином Проходят жены. Шелк шуршит. 1921 Кузнец Семьею повитух над плачущим младенцем Стояли кузнецы, краснея полотенцем, Вкруг тела полуголого. Клещи носили пищу – Расплавленное олово – В гнездо ночных движений, в железное жилище, Где пели бубенцы и плакали птенцы, Из душной серы вынырнув удушливого чада, Купая в красном пламени заплаканное чадо И сквозь чертеж неясной морды Блеснув кровавыми очами черта. И те клещи свирепые Труда заре пою. Жестокие клещи, Багровые, как очи, Ночной закал свободы и обжиг Так обнародовали: «Мы, Труд Первый и прочее и прочее…» 1921
Иранская песнь Как по берегу Ирана, По его зеленым струям, По его глубоким сваям, Сладкой около воды Вышло двое чудаков На охоту судаков. Они целят рыбе в лоб, Стой, голубушка, стоп! Они ходят, приговаривают. Верю, память не соврет, Уху жарят и пожаривают. «Эх, не жизнь, а жестянка!» Ходит в небе самолет, Братвой облаку удалого. Что же скатерть-самобранка, Самолетова жена? Иль случайно запоздала, Иль в острог погружена? Верю сказке наперед: Прежде сказка – станет былью. Но когда дойдет черед, Мое мясо станет пылью. И когда знамена оптом Пронесет толпа, ликуя, Я проснуся, в землю втоптан, Пыльным черепом тоскуя. Или все мои права Брошу будущему в печку? Эй, черней, лугов трава! Каменей навеки, речка! 1921 Как по берегу Ирана, По его зеленым струям, По его глубоким сваям Ходят двое чудаков Сладкой около воды, В лоб стреляют судаков. Они целят прямо в лоб, Стой, морская рыба, стоп! Они ходят, приговаривают, Верю, память не соврет, Уху варят и поваривают. Вот какие речи их, Все умолкло, ветер стих… «Эх, не жизнь, а жестянка!» Ходит в небе самолет Братвой облаку удалому, Гордо режет облака, Не догнать их никак! Где же скатерть-самобранка, Самолетова жена? Иль случайно запоздала, Иль в острог погружена? Верю сказке наперед, Прежде сказка – будет былью. Но когда дойдет черед, Мое мясо станет пылью, И когда знамена оптом Пронесет толпа, ликуя, Я проснуся, в землю втоптан, Пыльным черепом тоскуя. Или все мои права Брошу будущему в печку? [Иль в годах неясной муки Постареют эти руки?] Эй, черней, лугов трава! Каменей навеки, речка! |
