Попутчиков с поезда не оказалось, и Демид остановился у первого барака, выглядывая, у кого бы спросить о Левенкове. Поодаль играли ребятишки — другого справочного и не надо.

— Эй, стриженый, иди-ка сюда, — позвал он одного из них.

Паренек подошел и остановился шагах в трех, переминаясь с ноги на ногу.

— Давай, давай, — поманил Демид пальцем. — Не съем.

Тот приблизился и недоверчиво зыркнул из-под нахмуренных бровей.

— Ну?

— Ух ты, какой серьезный! Зовут как?

— А на што это?

— Ну как же! Положено знакомиться. Вот меня, к примеру, Демидом зовут. Дядькой Демидом, значит.

— А-а… Ну, так Артемка я.

— Вот это другое дело. Инженера Левенкова знаешь?

— Дядьку Сергея?

— Правильно, его самого. Покажи-ка, где живет.

— А на што это?

— Вот заладил. Надо, значит. Да ты не бойся.

— А чего мне бояться? Нас вон… — указал Артемка на своих друзей и отступил с опаской на полшага.

Пареньки лет девяти — одиннадцати, оставив игру, сгрудились в сторонке и внимательно наблюдали за незнакомым человеком. Худые, чумазые от летнего загара и пыли, одетые кто во что, но все с залатанными коленками и локтями, они не двигались с места и своим решительным видом крепко подбадривали Артемку.

Сдерживая смех, Демид оглядел грозную компанию и протянул уважительно:

— Да-а, это конечно, серьезная компания. — Артемка начинал ему нравиться. — И взаправду бояться нечего, только почему ж такой недоверчивый?

— Доверяй тут…

— А что такое?

— Мало ли что, всякие ходют.

— Скажи ты, ходют. Всякие. Так и пускай себе ходят.

— Ну да, пускай! Тут же завод, никак. Объект! Мало ли кто ходит, и шпионы…

— Чего-чего?

— Шпионы. А то не? Вон и в газете писали.

Демид не выдержал и разразился своим трубным, оглушительным хохотом. Артемка от неожиданности даже голову вобрал в плечи.

— Уморил, парень! Шпионы, значит? Это верно, к ногтю их. Только не повезло тебе, не шпион я — солдат, демобилизовался. А с дядькой Сергеем воевал вместе.

— Воевали?

— Вот те крест!

— Неверующий я.

— Ну, тогда чтоб мне на этом месте провалиться! Чтоб язык отсох! А теперь показывай, где живет инженер.

— Так у нас за стенкой и живет, — заулыбался Артемка, поверив наконец Демиду.

— Скажи ты! Прямо за стенкой?

— А то не! В одной комнате я с мамкой, в другой дядька Сергей с теткой Натальей, только сенцы разные и двери.

— Вот и отлично. Пошли?

— Пошли. — Он повернулся к своей компании и крикнул: — Это к нам тут…

Ни Левенкова с Натальей, ни Артемкиной матери дома не оказалось, и они уселись на лавочке под окнами. Поначалу Артемка казался молчуном, потом разговорился и с охотой ответил на все вопросы. Демид узнал, что батя его погиб и что из Метелицы они с мамкой приехали совсем недавно, а зовут ее Ксюшей или Ксенией Антиповной, и что дядька Сергей инженер — ого! — начальника и то не боится, и что если он, то есть Демид, шофер, то на завод его с руками и ногами возьмут, потому как вон в гараже ЗИС стоит, а ездить некому.

Демид вспомнил, что в чемодане есть хорошее угощение, и открыл его.

— На-ка вот, вкусные.

— Мне? — не понял Артемка, глядя на круглую жестяную коробку леденцов.

— А то кому ж?

— Да я чтобы особо, так не любитель… — Видно, ему трудно было поверить в такой царский гостинец, но и глаз от коробки, разрисованной яркими, распаляющими детское воображение красками, он уже оторвать не мог.

— Бери, бери, — подбодрил его Демид, довольный, что купленные в Москве на всякий случай леденцы так кстати пригодились.

Открыть коробку и добраться до гостинца Артемка не успел: подошла, как сразу понял Демид, его мать. Она по деревенскому обычаю поздоровалась с незнакомым человеком, заметила в руках у сына угощение и укорила:

— Выцыганил! И не стыдно?

— И ничего не выцыганил…

— За какие ж такие заслуги?

Она взглянула на Демида, строго вскинув черную бровь, и тот понял, что вопрос больше относится к нему и касается не только леденцов.

— Я к Сергею Николаевичу, — пояснил он. — Воевали вместе и в лагере, в добрушском, тоже вместе. Меня Демидом… а вы, если не ошибаюсь, Ксения Антиповна?

Кивнув утвердительно, она посмотрела уже доверительно, с открытой улыбкой, на секунду высветив белые ровные зубы, и, указывая на сына, сказала:

— С ним не ошибетесь. Но если попросту — Ксюша.

Демид мельком, незаметно окинул ее взглядом с ног до головы, для чего пришлось склониться к чемодану и без нужды переставить его на другое место. В растоптанных туфельках, простенькой серой юбке и вигоневой жакетке, Ксюша стояла перед ним в неловкой позе, чуть скособочась от объемистой, оттягивающей руку хозяйственной сумки, и на первый взгляд казалась ничем не привлекательной, уставшей за суетный день бабенкой. Но Демида, умевшего ладить с женщинами и знающего толк в их настоящей, а не внешне броской красоте, ее вид не ввел в заблуждение. Он заметил и туго сбитые икры стройных Ксюшиных ног, и всю ее ладно скроенную фигуру, и горделиво посаженную голову с крепким узлом черных волос на затылке, и смуглую от загара, атласно-гладкую кожу на щеках, на шее. На мгновение он даже ощутил ее гладкость — до того был уверен в этом.

«А хороша!» — отметил Демид и тут же усмехнулся сам себе. Об этом ли думать ему.

— Он скоро будет, — прервала Ксюша неловкое молчание. Она извинилась и, позвав за собой Артемку, ушла в дом.

Появился Левенков неожиданно. Демид увидел его у колонки, посреди двора, и поначалу не узнал в шагающем к дому штатском человеке своего бывшего командира. Последний раз он его видел в лагере, остриженного наголо, костлявого от худобы, изможденного, едва волочившего ноги. Таким и запомнил. Теперь же, загорелый, скорый на шаг, Левенков выглядел моложе, плотнее телом. Щурясь от бьющего в глаза закатного солнца, он растерянно вгляделся в Демида, видно тоже не узнавая, и тут же просиял, заторопился, чуть ли не бегом устремился к нему.

Демид поднялся с лавочки, машинально расправил гимнастерку под ремнем и, как всякий нежданный гость, застыл с настороженной улыбкой, напружинясь весь, приготовясь к встрече. Приблизясь вплотную, Левенков оглядел его, как бы ощупал блестящими глазами, и кинулся обнимать.

— Демид… Ну точно, Демид! Живой! — Он боднул его лбом в ключицу, рассмеялся и, будто не веря своим глазам, потрогал пальцами плечи, руки, похлопал по выпуклой груди. — Живой… Цел-целехонек.

— А какая меня холера возьмет! — прогудел Демид, радуясь такому приему: не ошибся, значит, в комбате. — Явился вот — не запылился.

— Демобилизовали?

В чемодане у Демида лежала штатская одежда, но, уже подъезжая к Гомелю, он решил надеть гимнастерку — меньше вопросов и больше доверия.

— Демобилизовали, командир. Даже сверх того. — И, заметив вопрос в глазах Левенкова, добавил с усмешкой: — Долгая то песня, потом все выложу, как на духу.

— Конечно, конечно, потом. Проходи, что ж мы у порога… — захлопотал Левенков, приглашая в дом. — Ну, обрадовал, Демид, обрадовал! Живой и такой же здоровый, прямо не верится.

— Да мне и самому иногда не верится. Фартовый…

— Живы будем — не помрем, так, что ли?

— Не помрем! — расплылся в улыбке Демид. Помнит командир его любимую поговорку — это хорошо, значит, не забыл ни окружения, ни лагеря. Это подходяще. Было время — Демид Рыков тебя, инженер, выручал, теперь пришла пора рассчитаться, выручай и ты, Сергей Николаевич.

Он прошел в комнату, огляделся и сразу же отметил, что здесь надолго не задержишься — негде. Небольшая комнатка едва вмещала в себя круглый стол, диван, кровать, отгороженную ситцевой занавеской, несколько стульев да вымахавший в человеческий рост фикус у окна. Кухню же, через которую только и можно было попасть в комнату, занимала русская печь, стол-тумба, скамейка с ведром для воды и лежанка у печи, где разместится разве что ребенок. Скромненько жил инженер, Демид не ожидал такого. Все-таки фигура на заводе, мог бы и лучше устроиться.