Кровью писать я не стала. Золотое вечное перо из массивного дедовского чернильного прибора, покоившегося на его письменном давно заждалось работы. Обмакнув его в элегантный тюбик краски для губ, я вывела на первой страничке новое заглавие:

«Записки Доверчивой Дряни». Вот так-то, «красивая, нежная, богатая…»

В Вене светило солнце. Дикси и Рут сидели у распахнутого балкона номера отеля «Соната». Вокруг, в пронизанных лучами послеполуденного солнца кронах каштанов шумно возились воробьи. Одетая к выходу, они ждала звонка Чака.

— А славно, что ты меня вытащила, — щурилась разомлевшая Рут. — Так потянуло на травку!

— Меня тоже тянет… только вот не пойму к чему… — Дикси старалась избавиться от мерзкого «послевкусия», оставленного встречей с Солом. Ее бесило не столько то, что господину Артемьеву станут известны детали ее интимного времяпрепровождения. Если уж на то пошло, было бы даже приятно отомстить родственничку за ночь на московской даче. Но шантажисты, уверенные, что бьют по больному месту, что по горло втянули безалаберную дуреху в свои скотские (в этом уже не было сомнения — скотские) махинации, вызывали у нее омерзение.

Больное место они вычислили точнее, чем сама Дикси. Подметили под защитной броней наигранного цинизма кусочек живого мяса — ее личного, спасенного во всех передрягах достояния, которым Дикси не собиралась делиться ни с кем. Прятала даже от Майкла… Тот взгляд на концерте у мраморного обелиска, обращенный к скрипачу с восторженной жаждой чуда, с готовностью следовать за ним без оглядки, тот беззащитно-нежный взгляд, пойманный на лету в мертвые тиски «стоп-кадра» — выдал Дикси. Дикси, которую не должен был знать никто.

Полулежа в кресле, она старалась избавиться от навязчивых мыслей, вспоминая запечатленные бесстрастной камерой эпизоды игры с Чаком. Но виделось лицо Майкла в подвижной тени кладбищенского клена: сосредоточенно-торжественное, прислушивающееся с полуопущенными веками к пению немой скрипки… Взлетев последний раз, смычок замирает. С кивком, рассчитанным на буйную шевелюру, Майкл опускает скрипку и поднимает взгляд. Он смотрит прямо перед собой, подарив воровскому объективу то, что предназначалось только одной Дикси: короткую вспышку преданности и восторга, — безоглядной преданности пса, нашедшего своего хозяина…

— Как я выгляжу? — Рут изящно поднесла к вишневым губам папироску в длинном мундштуке. Она любила менять имидж от небрежно-мальчишеского, до изысканно стильного. Сейчас она изображала персонажа из какой-нибудь экранизацией Скотта Фитцджеральда. Дикси встряхнулась, прогоняя наваждение.

— Неотразима. Развратная аристократка, а, может, и робкое дитя, едва покинувшее пансион для благородных девиц… В твоем обществе я выгляжу просто горничной, собравшейся на пикничок с офицером.

Конечно, хозяйка поместья явно скромничала. Легкий сарафан из набивного шелка от «Нино Риччи», державшийся на драпированном «хомутике», позволял любоваться плечами и совершенно открытой спиной. Необъятный подол напоминал о цветущих лугах и пасторальных радостях под летним небом. К тому же она щедро украсила себя иранской бирюзой. Бусы, браслет, крупные серьги из едва обработанных камней, придавали глазам неправдоподобную яркостью.

— Ах, Дикси, ты просто Скарлетт О'Хара нашего времени. Я очень кстати прихватила соломенные шляпки, чтобы бродить по лугам в соответствующем оформлении… И знаешь, сдается мне, что девушки чересчур уж хороши для одного Чаки… Скорее всего — он вообще не появится. — Рут испытывающе посмотрела на подругу.

— Успокойся, крошка, у «баронессы» Девизо таких накладок не бывает! Ну вот! — зазвонил телефон и она небрежно сняла трубку, подманив пальцем Рут.

— Дикси, я уже полчаса торчу внизу. Спускайся живо, детка. Соскучился и приготовил тебе сюрприз, — голос Чака, звонившего из холла, звучал как по репродуктору, так что можно было и не разворачивать трубку в сторону Рут.

— Вот видишь, подружка, меня не бросили, как ты уже надеялась. Напротив, американский разгильдяй проявил английскую пунктуальность!

Подхватив сумки, дамы спустились вниз, где среди уютного, в плюшевом бюргерском стиле декорированного вестибюля, возвышался славный герой в драных джинсах и пропотевшей насквозь майке. С преувеличенной горячностью он бросился обниматься:

— Как тебе мой «парфюм», Дикси? Пот и бензин — настоящий мужской букет!

— Не хватает вонючей американской сигареты, — оттолкнула она Чака и представила ему Рут. — Моя подруга художница. Будет консультировать по поводу восстановления «жилого строения середины XVIII века».

Рут сделала книксен, протягивая руку в тонкой перчатке. Чак осторожно взял ее за пальчик и поднес к губам:

— Не ожидал такой компании. Боюсь, мой сюрприз окажется совсем некстати.

Они вышли к автомобильной стоянке, где Чак продемонстрировал дамам новенький «Лендровер», заляпанный грязью по самые окна.

— Гоню из Мюнхена без остановки. Приобрел специально, чтобы колесить Европу. Вот, собственно, мой сюрприз… хотел похвастаться.

— А я думала, ты принимал участие в «Кэмел-троффи». Или тебя напугала запущенность моего имения? Подъехать к Вальдбрунну можно и на кадиллаке.

— Ну, я же пижон, детка! — саданув себя кулаком в грудь, прохрипел Чак. — Не мыт, не брит, до женщин охоч! Берегитесь, крошки!

Дикси не стала предупреждать дворецкого о приезде. У ворот к подъездной аллее пришлось долго сигналить, пока не появился плотный человек в мундире охраны и не привел сильно прихрамывающего Рудольфа. Поздоровавшись с дворецким, я сообщила ему, что является теперь законной хозяйкой и намерена, не откладывая, обсудить с ним кое-какие вопросы относительно ведения дел. Рудольф церемонно раскланялся и предложил показать гостям дом.

Дикси вновь совершила экскурсию теперь уже по своим владениям, не в состоянии проникнуться чувством собственности, о котором постоянно напоминали гости. Рут долго ахала возле картин, а Чак придирчиво разглядывал рыцарские латы, показавшиеся ему «мелковатыми», но никто не заметил клавесина, приласканного Майклом. Прошли мимо, а он так и остался в безмолвной ненужности — неуклюжий ящик, набитый струнами.

Поскольку Рут планировала на следующий день возвратиться домой, было решено устроить грандиозный ужин при свечах, для которой компания придирчиво выбирала комнату. Они остановили выбор на кабинете — здесь тоже имелся солидный камин, стеклянные двери на огромный балкон, а ряды книг до потолка и портреты солидных джентльменов на стенах вряд ли были способны превратить вечеринку в научное заседание.

— Да, безумная роскошь! — вздыхала Рут, рассматривая поистине музейную экспозицию.

— А как тут насчет удобств? — поинтересовался равнодушный к историческим памятникам Чак. — Мне б помыться…

С помощью дворецкого ванная нашлась, причем шикарная и в безупречном состоянии, не считая отсутствия полотенец и парфюмерии. Но и они появились, доставленные в избытке расторопной девушкой.

— Меня зовут Труда, я была горничной баронессы Клавдии, — представилась она Дикси. — Мне необходимо знать, будет ли хозяйка и ее гости ночевать здесь и где приготовить спальни.

— Спасибо, Труда. Завтра я побеседую со всей прислугой и мы решим кое-какие вопросы. А пока оставим все как есть. Будь добра, приготовь три спальни и немного прибери в кабинете. Мы собираемся там поужинать.

Из ванной доносился шум воды и голос Чака, исполнявшего «Санта-Лючию».

Дикси заглянула к нему.

— Мы с Рут прогуляемся по саду, пока здесь все приберут. Присоединяйся, когда отмоешь бензин, — она полила на взъерошенные волосы Чака шампунь и хотела уйти, но он поймал ее за руку.

— Больше всего в жизни боюсь, когда мыло попадает в глаза. Японская пытка! Но даже в таких обстоятельствах я готов крепко обнять вас, маркиза.

По мученическому лицу Чака стекала мыльная пена, придавая ему сходство с выколовшим глаза Эдипом, а руки крепко ухватили даму. Дикси удалось вывернуться и выскользнуть за дверь.