А здесь вижу, есть! С огромной пастью и злющие глаза. И пасть изрыгает поток оскорблений…Не знаю, как это вышло — махнул я ее кулаком пару раз, свалил, зажал вопящий рот и вдруг стал прежним — как джин в меня вселился! Мы трахались несколько часов, перевернув все в доме и не заметив, как пришла уборщица. У меня даже потом все распухло от усердия. Трудовые ссадины.

— А вы не пробовали повторить этот трюк?

— Нет. Она мне вообще стала противна. То ли от того, что открыла во мне зверство, то ли я не мог простить себе, что так обезумел от этой блохи и она возомнила, что она получила надо мной власть… Мы редко видимся. Нас связывают дети.

— Недаром специалисты-сексологи загребают огромные деньги. Они бы живо вычислили сейчас тип твоих интимных запросов и расписали по полочкам всю необходимую процедуру.

— До этого я пока не дострадался, Дикси. Все надеюсь сам выплыть — я же сильный малый… — Он повел обнаженными плечами, сплошь состоящими из переплетенных мышечных жгутов.

— Да, рекламный режиссер. Ты в полном порядке, Ал. Поверь мне. Просто не надо форсировать и жать на все педали. Прислушивайся к себе, приглядывайся, как индейский охотник к добыче, и лови позывные. Иногда случаются странные вещи…

Знаешь, что на меня сильно подействовало в этом смысле? Такая ерунда — не поверишь, как на двенадцатилетнюю девочку… За стенкой занимались любовью, и мне было все слышно — стоны, скрипы… Меня это страшно завело.

— Господи, ты несчастная женщина — здесь на каждом шагу кто-нибудь стонет и зажимается. Так можно стать эротоманкой. — Алан подозрительно прищурился. — За стенкой трахался твой любовник? Это он и есть Микки?

— Нет… в общем, да. То есть, я имела на него виды. А он надрывался и пыхтел со своей женой. При этом далеко не молодожен и не стегал ее розгами…

— Хм… «Есть много, друг Горацио, на свете»… Но ты не отчаивайся, детка. Поверь профессионалу — ты стала еще соблазнительней. Устоять может только гомик или… такой дубина, как твой Майкл.

— Или такой неважный режиссер, как ты. Средненький, чтобы там не пели тебе на ушко девчонки и дружки. Я хорошо помню рецензию Залкинда: «Герт застрял между двух стульев!» — я засмеялась пьяным хохотом и получила плюху.

Мы стояли друг против друга, с ненавистью глядя в глаза и сжимая кулаки.

— Стерва! — выжал сквозь зубы Алан.

— Сегодняшний эпизод — просто лажа, — «развесистая клюква», как говорят на Руси! А мужикам из массовки прилепили бороды времен Толстого! Может, ты снимал «Войну и мир», Ал?

Я не успела уклониться: он вцепился мне в горло и повалил на пол. Я укусила его предплечье и завопила, не на шутку испугавшись. Огромная ладонь зажала мой рот, а восставшее орудие сработало как пика. Ал увлекся, продолжая зажимать мой хохочущий уже рот. Мы провозились недолго, выдерживая жанр насилия и, в общем, остались довольны друг другом.

— Ну, это уже хоть что-то, — счастливо вдохнул Ал, рухнув навзничь и раскинув руки. — Ты прост Армия спасения, Дикси… Я отдаю тебе главные роли во всех моих последующих фильмах. Здорово ты меня раскрутила.

— А я напишу заявление в полицию за нанесение телесных повреждений. Это влетит тебе в копеечку, американский зверюга, — погладила я его медвежьи патлы.

…Вернувшись домой я сразу ринулась к своей тетрадке, чтобы записать события этого дня. Хвастаться про съемки не хотелось и признаваться в обмане тоже. Ведь рыдала на перроне какого-то полувековой давности города Киева вовсе не русская женщина, проводившая на фронт мужа, а избалованная парижанка, упустившая новую игрушку — доверчивого, простодушного Микки…

Приключение с Алом и вовсе не подлежит пока никакому осмыслению. Хорошо, наверно, что мы все таки встретились и не слишком-то обидно за нелепую сцену, которой завершился наш давний роман… Всех звезд тебе и всех радостей — славный ковбой Алан Герт!

Через два дня активных деловых действий и хождений по кабинетам с устрашающими названиями я получила красивый гербовый документ на владение поместьем Вальдбрунн, состоящим из строения середины XVIII века с павильонами, земельными угодьями. и т. п. и т. д. Были и счета на мое имя в швейцарских банках. Причем, через слово этого длинного документа указывалось, что я владею лишь половиной имущества завещателя на паритетных началах с мсье Артемьевым, гражданином РФ.

Да пошел он к черту, этот господин Артемьев! Не нужны мне его пятьдесят процентов и его тараканья жизнь, его признания и скрипичные страсти… Хозяйка Вальдбрунна сумеет устроить себе веселую жизнь! Доказывая это, я затеяла вкуснейший пирог — просто так, потешить себя-любимую.

Длинно и настойчиво зазвонил телефон. Я поняла, кто может пробиваться в Париж издалека, но ошиблась.

— Дикси, это ты? Голос очень бодрый — поздравляю. Случайно узнал о завершении твоей бумажной волокиты. Ты теперь что, баронесса?

— Чаки, спасибо, дорогой, можешь звать меня маркизой. Маркизой де Сад. Ты где?

— В данный момент в Гонконге. Но послезавтра буду в Вене — целых три дня! Вырвал отпуск у режиссера из-за тебя. То есть, из-за вас, маркиза! Не терпится взглянуть, как живут австрийские аристократки. Встретимся в Вене, Дикси, пожалуйста!

— Уговорил. Тем более, мне необходимо появиться в там для завершения последних формальностей. Устроим маленькую вакханалию в замке. Позвонишь мне в гостиницу, да, как всегда, в «Сонату», я не изменяю привычкам.

«А не дурно все начинается! Вальдбрунн приманил Чака. И вовсе неплохая идея отпраздновать новоселье в собственной усадьбе, пригласив ближайших „друзей“ — завистников, и тех, кто плевал в тонущую Дикси, кто шептал гнусности за ее спиной, — пусть порадуются. И, конечно, Чака, Сола, Рут и Алана. А еще Скофилда и супругов Артемьевых!» — я демонически рассмеялась и подумала, что неплохо было бы порыдать, промочив подушку — выплакать всю накопившуюся горечь и с облегчением перевести дух.

Не удалось облегчиться в рыданиях: опять телефон. На этот раз Ал.

— Детка, я отснялся. Завтра утром улетаю. Ты бы не хотела попрощаться со мной? — Его голос звучал осторожно, будто предчувствуя отказ.

— Ал, я сегодня получила наследство и должна срочно навестить тетю, требуется ее подпись на документе, — с лету наврала я. — Приглашу тебя прямо в свое поместье, как устроюсь, обещай не отказываться.

— Понимаю, понимаю, — пробурчал Алан. — Ну что ж, привет тете!

Я вскочила от трели таймера и вытащила из микроволновки чудесно подрумяненный слоеный пирог с осетриной и шампиньонами, но едва успела поставить его на поднос, как заурчал радиотелефон, брошенный на кухонном столике. Положительно, я сегодня именинница.

— Будьте добры, попросите к телефону мадемуазель Дикси, — его угрожающе одичавший английский звучал издалека, будто с другой планеты.

— Майкл? Ты где?

— Я в Москве, Дикси, мои на даче. Саша отлично сдал экзамены. Едет на гастроли с ансамблем в Бельгию… Я покрасил автомобиль.

— Спасибо, что звонишь. Можешь меня поздравить. Только сегодня получила бумаги на владение наследством. Они ждут подтверждения с твоей стороны.

— Странно — значит, это все не сон… Дикси, меня мучит… Нет, не то. Что ты делаешь?

— Пирог с осетриной. А вообще — снялась в эпизоде. Сыграла русскую женщину, провожающую на войну мужа. Кстати, вместо той актрисы, что ты вспоминал. Она запоздала с визой. Меня даже снимали без грима.

— Да, я знаю. То есть, я хочу сказать, что вы очень похожи. И ты хорошо умеешь играть.

— Эй, дядюшка, у тебя трудности с языком, а ведь ты обещал усиленно заниматься.

— Здесь много проблем с моей деревянной скулящей подружкой. Готовлю новый репертуар.

— Когда ты приедешь?

— Не знаю, как получится с документами — архивы пока молчат. Может, я вообще окажусь не тот Артемьев. А венок бронзовый привинтили к ограде. Я там был. Все на месте. Наши выгравированные имена совсем рядом. На века.

— Спасибо, даже если ты другой Артемьев.