«Бедняга Жанни…Ты не сказал мне правды даже в последнем, как оказалось, прощальном разговоре. А разве все, что ты говорил о прекрасной, вечной любви, было правдой? Эх, ты всегда был врунишкой, мой телефонный герой…» Дикси не могла плакать. Что-то холодное и тяжелое застыло в груди с той минуты, как из ее жизни ушел Ал.

В конце съемок он признался Дикси, что заявление о помолвке было трюком, должным сбить с толку психологию обывателя, млеющего перед свадебными маршами.

— Нам прощали все шалости, потому что предвкушая долгие супружеские будни. Они, в сущности, злорадствовали, воображая семейные скандалы и неизбежный развод. Ведь я, птичка не для клетки… Да и ты теперь тоже. — Ал чмокнул ее в щеку у трапа самолета. Он улетал в Лос-Анджелес, она должна была отбыть в Женеву.

В глазах Дикси метался ужас. Казалось, еще секунда и сердце разорвется от боли.

— Не улетай, — прошептала она, боясь заикнуться о своей любви. Да и что такое любовь? «Кодовое словечко брачного ритуала», как насмешливо уверял Алан. — Не оставляй меня… Я не смогу жить без тебя.

— Перестань, девочка! — поморщился Ал. — К чему эта «обязательная программа» расставаний? Ты прекрасна, горяча. У тебя впереди целый карнавал радостей. Зачем пытаться удержать отыгравшего роль Арлекина? Ну же — улыбнись, киска! Мне тоже больно, но конец — это всегда начало нового. Все лучшее, что причиталось нам двоим, мы уже слопали. Зачем же питаться объедками, когда стол полон свежих лакомств?

— Ужасно. Ты просто ужасен, ковбой. Ты — убийца. — Дикси посмотрела на него с ненавистью и пустилась наутек, расталкивая спешащих на посадку пассажиров…

Она вздрогнула от телефонного звонка.

— Детка, я во Флориде. Лежу голый в отеле и весь на взводе, — доложил, прерывисто дыша Ал. — Выпроводил сейчас ни с чем одну очень аппетитную задницу. И все из — за тебя… Вспомнил голенькую дикарку под струями водопада. Как ты смотрела на меня, Дикси! Ну скажи что-нибудь, я хотя бы приласкаю твой голос…

Дикси нажала на рычаг, оборвав связь.

Дикси чувствовала себя квартиранткой в большом доме, стараясь не попадаться на глаза в упор не замечавшего ее Эрика. Патриция умоляла дочь подождать, пока отец успокоится, но, кажется, сама не верила в это. Относительно примирения с отцом у Дикси иллюзий не было — они, в сущности, давно были чужими и теперь испытывали от разрыва лишь облегчение. Жаль только мать — ускоренными темпами очаровательная Патриция превращалась в скучную престарелую даму. А ведь ей всего лишь сорок два.

В день своего рождения, 23 декабря Дикси проснулась от телефонного звонка:

— Поздравляю тебя, детка! — зазвенел колокольчиком голос Пат, полный давно забытой весенней радости. С тобой хочет поговорить отец.

Дикси встрепенулась, отгоняя сон и сомневаясь в том, что правильно поняла мать, но в трубке зашуршало и непривычно мягкий голос Эрика как ни в чем не бывало произнес:

— Дочка, мы ждем тебя. Пожалуйста, не затягивай визит до вечера — дом ломится от подарков и вкусных вещей.

— Я… Я скоро приеду, папа… — прошептала впавшая в оцепенение от неожиданности Дикси.

Она находилась в этом состоянии все рождественские праздники, не в силах совместить раздваивающиеся чувства: все было именно так, как мечталось с детства, но этого просто не могло быть! День двадцатилетия, Рождество, елка, подарки, Сесиль и Маргарет, мирно беседующие у камина, Патриция, надевшая памятный браслет с бриллиантовой змейкой, Эрик…

Он пил шампанское, обнимал жену, хвастался своей дочерью и шутил! Эрик рассказывал анекдоты, раздавал подарки, и явно любовался Дикси — не возможно! Дикси постоянно щипала себя за руку, прогоняя наваждение. Но мираж счастья не желал исчезать.

Пробравшись под утро в спальню дочери, Патриция зашептала:

— Девочка, послезавтра мы уезжаем! Эрик хочет повторить «медовый месяц»… Уже две ночи мы спим вместе…

Она засмущалась, как гимназистка, запахивая плотнее новый нарядный пеньюар.

— Что?! — Дикси села в кровати и замотала головой. — Я не понимаю, ма… Честное слово, ничего не понимаю! Медовый месяц?

— Он увозит меня в Альпы. Мы поедем на автомобиле, останавливаясь в маленьких отелях, как было тогда, в наше свадебное путешествие! Мы заедем в Париж, в Вену, в Зальцбург!

— Да что случилось? — Дикси уставилась на мать. — Кто-то из нас сошел с ума…

— Похоже, похоже, детка… Но какое счастливое безумие! — Пат разрыдалась на груди дочери и та по-матерински успокаивала ее, ласково перебирая волосы.

Весь день перед отъездом родителей был сплошным великолепием. Казалось, под самый новый год наступила бурная весна — вмиг ожили парки и скверы, засияло сказочно — ласковое солнце. Патриция и Дикси посетили очень дорогой косметический салон, где Патриция провела почти половину дня, и не напрасно. Она помолодела лет на пятнадцать, вернув ту прическу, которую Дикси помнила с детства — мягкие, падающие на плечи волны светло-каштановых волос. Ее лицо сияло и трудно было понять, кого благодарить за это — мастера-косметолога, или все же Эрика, возродившего в увядающей супруге былую, уверенную в своих женских чарах, красавицу.

Объемистый «пежо», приобретенный Эриком специально для поездки, был забит чемоданами Пат. Под руководством Дикси она обновила свой гардероб, запасаясь целой коллекцией курортной одежды — от костюмов для лыжных прогулок и бассейнов, до вечерних платьев на случай интимного ужина в ресторане.

У готового к путешествию автомобиля, Пат крепко прижала к груди дочь и шепнула:

— Я буду звонить, детка.

Эрик коротко попрощался с домочадцами и решительно направился к автомобилю. Вдруг он обернулся. Его голубые глаза устремились к дому, у подъезда которого, как на фото, стояли Маргарет, Сесиль и Дикси. На мгновение в них мелькнуло что-то похожее на призыв о помощи.

— Папа! — бросилась к нему Дикси. Она хотела сказать очень многое, но только выдавила банальность:

— Будь осторожен, береги маму!

Дикси показалось, что подбородок отца дрогнул. Он судорожно вздохнул, проглатывая сжавший горло комок:

— Ну, вот и все, Дикси… Не люблю покидать дом… Будь умницей, дочка и… Прости, если я был не тем отцом… Не таким, как тебе нужен…

Губы Эрика коснулись лба дочери и Дикси прижимаясь к его прохладной, пахнущей горьким одеколоном щеке. В одно мгновение пронеслись мысли, что делает она это впервые и что отец сказал ей сейчас самое главное. Он, всегда считавший дочку обманом злодейки-судьбы, понял, что и сам обманул ее, лишив своей любви. Он догадался, что Дикси тоже могла страдать!

— С Богом, дети! — Сесиль перекрестила вслед отбывающий автомобиль и закрыла глаза. Она не хотела, чтобы растерянно моргающая, вконец обескураженная Маргарет увидела ее слезы.

Шел первый день нового года. В доме царила тишина — все ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса, словно боясь спугнуть чудо. И опасались смотреть друг другу в глаза — Сесиль, Маргарет, Дикси. «Наверно, каждая из нас думает, что сбрендила», — догадалась Дикси, избегавшая, как и бабушки, обсуждать загадку перемены Эрика.

Звонок из Франции довершил безумие. Комиссар полиции округа Прованс сообщил госпоже Сесилии Аллен, что ее дочь и зять найдены ночью в разбившемся автомобиле.

— Они не мучились, мадам. Смерть наступила мгновенно… Мне очень жаль… Никто не виноват. Дорога была совсем пустой. Видимо, что-то произошло с машиной.

Все дальнейшее было страшным снов, от которого нельзя избавиться. Сесиль забрала прах дочери, захоронив урну на парижском кладбище рядом с могилами предков. Маргарет увезла в свое поместье то, что осталось от Эрика.

После конфиденциальной беседы с заместителем зятя, Сесиль спешно продала дом в Женеве вместе со всем имуществом, включая драгоценности дочери. Деньги же отдала на какие-то пожертвования состарившимся художникам и музыкантам.

— Конечно, я могла не делать столь щедрого жеста. Но мне хотелось расстаться с эти этапом жизни без «хвостов». Тебе, деточка, эти деньги счастья не принесли бы, — сказала она Дикси и добавила: — Ты теперь — парижанка.