— Ассоциация Зипуша забронировала мне номер в «Доме Туриста». Это не очень плохо?

— Напротив, совсем удачно — по пути на дачу. Мое имение расположено в южном направлении. — Черт, я опять забыл язык!

— Нет, говоришь лихо. Или я уже привыкла к твоим ляпам. И к тому, что ты на меня ни разу еще не посмотрел.

— Сто раз, — Майкл внимательно следил за дорогой, не поворачиваясь ко мне. — Костюм в серо-голубую клетку. Юбка миди-плиссе. Блузка… блузка… в общем — красивая, волосы заколоты, помада цвета «коралл».

— Мог бы сдать экзамен на детектива. Да… малопривлекательная у тебя спутница.

— Ну что вы, мадемуазель! Пока мы протискивались сквозь толпу в Шереметьево, меня один хмырь даже лягнул от зависти. Честное слово! А я не успел дать сдачи.

Я посмотрела на профиль Майкла и заметила, что несмотря на шутливый тон, глаза-то жесткие и прищуренные, будто в тире пристреливается.

— Так вот. Идя навстречу вашему пожеланию, мисс Очевидец (это я даю перевод с латыни), сегодня после обеда — посещение мемориала наших общих родственников и дарителей. Вечером — семейный прием в моем поместье. Завтра — прогулка в Загорск — там у нас чудесная церковная архитектура, вечером — отдых, а послезавтра — концерт! Правда, без моего участия. Извини, Большой театр закрыт на ремонт, а в другом оперном — летние каникулы. Но я кое-что припас из самых что ни на есть новомодных театральных явлений… Так что и в Париж возвращаться не захочешь, милая моя… — Он впервые посмотрел на меня, пристально и внимательно.

— Кстати, как твои творческие успехи?

— Изредка снимаюсь, работаю по договорам. В общем — пустяки… Да мне, в сущности, пора писать мемуары: как я дружила с господином Артемьевым, у которого…

— …У которого тоже почти нет работы, — с мрачной иронией добавил Майкл.

— Куда мы едем? — Мне показалось, что архитектура, свидетельствующая о приближении к городскому центру, осталась позади.

С широкой набережной машина свернула на мало примечательную улицу.

— Экскурсия по Москве позже, раз уж мы спешим посетить милый сердцу прах. Это Ленинские горы, ранее Воробьевы. Вон тот «билдинг» — храм науки, Московский университет, построен еще при Сталине, со всеми подобающими тоталитарному классицизму бутафорскими атрибутами величия. А это смотровая площадка — с нее принято наблюдать праздничные салюты, а новобрачным — клясться в вечной любви.

— Останови, пожалуйста! Там свадьба! — высунула я в окно любопытную голову.

— Уже неудобно парковаться. Ну ладно, слегка нарушим. — Майкл причалил «старичка» под липами и мы вышли на свежий, кленами и сиренью пахнущий воздух.

Майкл направился вперед, упершись ладонями в поясницу и стараясь выгнуть спину.

— С этой машиной столько наломался… Обидно, черт, не успел!

— Мне кажется, ты не очень старался поразить меня.

— С чего ты взяла? Представление только начинается. Извольте видеть — вон там блестят купола Новодевичьего монастыря. Это — Дворец спорта, а в дымке плывут алые звезды Кремля!

— Чудесно, правда, здесь так красиво — ничуть не хуже, чем в Венском лесу.

— Я же говорил, — все только начинается!

Как бы в подтверждении его слов к нам подошли подростки с предложением купить матроску, матрешек и какие-то военные фуражки. Майкл пресек мой покупательский раж.

— Тельняшка тебе будет мала, а фуражка капитана СА — не твой стиль. Полюбуйтесь-ка лучше, дорогая гостья, этими новобрачными! Между прочим, они только что вышли вон из той церквушки после обряда венчания. Теперь это можно. И очень модно. Редко бывает, когда модно то, что можно.

Я во все глаза рассматривала московскую невесту и толпу молодежи, разливающую в стаканы шампанское. Девушка в большой шляпе, отделанной нейлоновым кружевом и цветами — сосем как у моей чокнутой парижской соседки. Жених худой, очень длинный и прыщеватый, изобразил под ритмичные выкрики друзей долгий поцелуй для щелкавших фотоаппаратов.

Новобрачная с деланным недовольством поправила измятые оборки и лихо выпила шампанское, откинув за спину стакан. Молодежь громко и отчаянно завопила веселую песню, пританцовывая вокруг героев торжества. Во мне шевельнулась зависть. У нас со Скофилдом была очень скромная свадьба. Я не польстилась на платье невесты, предпочтя светлый костюм и никогда мне не приходилось даже примерять такую вопиющую безвкусной радостью шляпку…

— Иди сюда, Дикси. Господин Горбачев заждался! — Майкл потянул меня к картонному изображению президента, шагающего навстречу с обаятельной улыбкой и вытянутой рукой. Я хотела отвертеться, но фотограф показал, где надо стать, и я послушно ответила на рукопожатие Горбачева. Во «втором дубле» мы снялись с Майклом. «Это для Зипуша», — шепнул он мне, и повис на шее Горбачева, в то время как я прильнула к фанерной щеке.

Ein Moment! — попросил фотограф, копаясь в своем «Полароиде» и мы заполучили прелестные фотодокументы.

— Потом рассмотришь, — Майкл повел меня к машине.

— А деньги? — удивилась я.

— Это абсолютно бесплатно. Сервис перестройки. Личный фонд президента.

Да, Сол прав — даже на таком фото Майкл вышел забавным. Вот что значит — фотогеничная некрасивость. Я же получилась кое-как: розовая толстуха со смазанным лицом.

— Дикси, предупреждаю, у меня дома пустой холодильник, давай, забежим в магазин? Мне необходимо заскочить домой за документами для кладбищенского начальства, а в ресторан мы уже не успеем. Наталья ждет нас на даче с пельменями и борщом. Но перекусить-то с дороги надо?

— Раз жена ждет — никаких перекусов. Будем беречь аппетит.

Визит в квартиру Артемьевых прошел в обстановке гнетущей напряженности. Майкл явно считал свое жилище убогим и стеснялся всего, что выдавало его личную жизнь. Тем более, здесь не ждали гостей и, видимо, поспешно собирались.

Раковина в крошечной кухне забита немытой посудой, на веревке под потолком сушатся полотенца, спинку кресла в комнате прикрыл ситцевый халатик в линялых цветочках. По столу, дивану и полу разбросаны книги, бумаги, ноты и даже остатки еды.

— Это Санька делает вид, что усиленно готовится к экзаменам. Он учится в музыкальном училище и сидит в Москве, пока мы копаемся на даче. И видно, до позднего вечера работает в фонотеке… Прости, — вот чистое полотенце, — заметил Майкл мою свежевымытую физиономию.

В ванной, такой маленькой, что двоим просто не развернуться, были развешаны постиранные носки, какое-то белье, а из мыльницы нагло смотрел на меня крупный рыжий таракан, в то время как два его собрата помельче предпочли разбежаться.

Когда я вернулась в комнату, служившую гостиной, Майкл успел смахнуть со стола учебники и накрыть его кружевной пластиковой скатертью. Халатик жены он тоже куда-то сунул и церемонно пододвинул кресло: «Присаживайтесь, мадемуазель!»

Я плюхнулась на диван, далеко не новый, покрытый цветным ковром, и огляделась. Бог мой! Половину крошечной комнаты занимал кабинетный рояль, две стены — стеллажи с книгами, пластинками, нотными альбомами. Над роялем висели фотографии, оправленные в рамки. С одной смотрел хрестоматийно-известный композитор в белом пухлом парике, другая же запечатлела некоего отрока, поразительно похожего на господина в парике. Тот же поворот головы, упрямый взгляд, а главное — кудри! Только вместо войлочных буклей на плечи юноши падали темные блестящие локоны.

— Это Саня пошутил, — заметил мой взгляд Майкл. — Увеличил парадную фотографию: я как раз получил диплом на юношеском конкурсе скрипачей. Дело было еще в консерватории, до того, как я оттуда вылетел. Меня дразнили Бетховеном из-за волос, но бабушка — Анна Владимировна Бережковская была убеждена, что скрипачу надлежит иметь поэтическую шевелюру и пикантное имя Микки… Может, даже из-за волос и отдала меня в класс скрипки. Я-то мечтал о виолончели.

— А это отец? — кивнула я на маленькое, явно урезанное по краям фото, скромно темнеющее в соседстве с Бетховеном.