Порыв ветра разогнал облака над серединой моря, и из густого тумана проступил приплюснутый купол какого-то серого сооружения. Его цилиндрическая форма напоминала гигантский, чудовищно огромный грааль, вокруг которого клубилась зыбкая пелена испарений.

Очевидно, в горах, окружавших полярное море, существовал разлом. И именно в этот миг лучи низкого солнца, прорвавшись в брешь горной цепи, осветили вершину башни.

Джо прищурился, пытаясь что-то рассмотреть сквозь радужное сияние. Внезапно над куполом взвился объект, похожий на белое яйцо. Сверкнув, как яркая звезда, он помчался вниз, в густую полосу тумана. А затем лучи солнца миновали разлом, и ореол над башней исчез. Все снова погрузилось в сумерки, испарения и облака…

Летающий объект возник перед ним так неожиданно, что Джо рефлекторно отпрянул и поскользнулся, наступив на грааль неизвестного странника.

Он замахал руками, стараясь удержать равновесие, но ему не помогла даже обезьянья ловкость. Миллер сорвался и полетел вниз, вопя от ужаса и переворачиваясь в воздухе. Он мельком заметил лица своих спутников — смутные темные пятна с черными дырочками открытых ртов и глаза, следившие за его падением в облака.

— Я не помню, как звалилзя в воду, — с тяжелым вздохом произнес Джо. — Видно, змерть взяла меня еще в воздухе. Я прознулзя в теплых краях, в двадцати милях от того мезта, где жил Зэм. Там обитали норвежцы из дезятого века, и мне пришлозь учить их язык. Маленькие безнозые люди боялизь меня, но хотели, чтобы я зражалзя в их непонятных битвах. А потом мне взтретилзя Зэм, и мы подружилизь.

Наступило долгое молчание. Джо поднес чашу к тонким, по-обезьяньи подвижным губам и допил остатки спиртного. Оба его собеседника понурили головы. Кончики их сигар алели в сумерках, как два светлячка.

— А этот мужчина со стеклянным обручем на голове… Как, ты сказал, его звали? — внезапно спросил фон Рихтхофен.

— Разве я называл его имя?

— Наверное, нет. Но оно тебе известно?

— Мы звали его Эхнатоном. Я путешезтвовал з ним четыре года, но Зэм знает о нем гораздо больше меня. Во взяком злучае, он так утверждает. — Джо почесал затылок и самодовольно усмехнулся. — И взе же я знал этого человека! Знал! А злова Зэма — это лишь так называемые изторичезкие факты!

Пожелав собеседникам доброй ночи, фон Рихтхофен отправился на боковую. Сэм зашагал взад и вперед по палубе, остановившись лишь раз, чтобы дать прикурить рулевому. Ему тоже хотелось спать, но он знал, что в постели его ждала бессонница. Эта старая блудница преследовала Клеменса годами; она распинала его на ложе и насиловала каждую ночь, просовывая свой сухой язык в мозг и касаясь самых болезненных воспоминаний.

Решив составить Сэму компанию, Миллер устроился у дубовых перил. Клеменс был единственным человеком, которого он любил и которому безоговорочно доверял. Кроме того, Джо чувствовал, что его другу сейчас нужна моральная поддержка. Однако вскоре голова гиганта опустилась вниз, огромный нос размером с дубинку уткнулся в широкую грудь, а из сомкнутых уст полился храп, похожий на звуки далекого лесоповала. Секвойи скрипели и с шумом падали на землю. Грохот сменялся треском ветвей и шелестом листвы. Но, передохнув секунду-другую, лесоруб вновь брался за топор, и дремучий лес редел еще на парочку деревьев.

— Спи спокойно, малыш, — со вздохом прошептал Сэм.

Он знал, что Джо сейчас снится Земля, навеки утраченная и далекая. И там в ночи все так же ревели мамонты и львы, все так же ласкали его стройные девы. Внезапно Джо застонал и жалобно захныкал. Сэм понял, что Миллеру снова приснился медведь, искалечивший его ногу. С тех пор нога у Джо болела днями и ночами. Подобно своим соплеменникам, он был слишком велик и тяжел для одной пары ног. Эти гигантские протолюди стали неудачным экспериментом, и природа, признав ошибку, уничтожила их, как ненужный мусор.

— «Расцвет и падение плоскостопых», — прошептал Сэм. — Статья, которую я уже никогда не напишу.

Из его груди вырвался стон, прозвучавший как слабое эхо вздохов Миллера. Ему вспомнилось истерзанное тело Ливи, которое волны бросили к его ногам, а затем унесли в пучину. Но была ли это Ливи? Сколько раз, рассматривая толпы на берегах, он видел похожие лица. И когда ему удавалось уговорить Кровавого Топора, Сэм спускался на берег и находил тех женщин, но его всегда ожидало разочарование. О Боже! Но ведь он мог обознаться и на этот раз!

А если нет?

Сэм снова застонал. Неужели судьба так жестока? Неужели он действительно видел свою милую и незабвенную Ливи? Быть так близко и снова ее потерять — как это похоже на правду! А потом ее тело швырнули к его ногам, как будто Бог или тот, кто правил этим миром, хотел сказать: «Смотри, как близко ты был от нее! Страдай же, ничтожное скопище атомов! Вопи от боли, смерд! Ибо ты должен платить мне своими муками и болью!»

— Но за что? За что платить? — прошептал Сэм, прикусив кончик сигары. — За какие такие преступления? Неужели я мало страдал за содеянное мной и, более того, за все, что не решился сделать?

Когда там, на Земле, к нему пришла смерть, он вздохнул с облегчением, надеясь на избавление от мук. И больше не надо было оплакивать кончину любимой жены, нелепую гибель дочерей и преждевременную смерть единственного сына; не надо было терзать себя подозрением, что их маленький Ленгдон умер из-за его небрежности. Неужели мальчик действительно простудился на той прогулке, когда холодным зимним днем Сэм решил покатать его в экипаже? Неужели он виновен даже в смерти собственного сына?

— Нет! — воскликнул Клеменс так громко, что Джо подскочил, а кормчий недовольно заворчал.

Сэм ударил кулаком по ладони, и Джо опять заворочался во сне.

— Боже, за что ты казнишь меня такой болью? — заплакал Клеменс. — Какое это имеет значение сейчас? Прошлого уже не вернешь, так разреши нам начать жизнь заново с чистыми душами.

Да, в этом мире умершие оживали вновь, а больные становились здоровыми. И все зло, совершенное на Земле, казалось таким далеким в пространстве и времени, что о нем не стоило вспоминать. Однако прошлое не отпускало. Люди не менялись и не желали меняться. Все их мысли, стремления и чувства тянулись корнями в ту прошлую жизнь — пусть нелепую и грешную, но единственно настоящую.

Сэму захотелось мечтательной резинки, которая без труда могла бы снять с его сердца увесистый камень вины и наполнить разум диким неуемным счастьем. Но иногда резинка еще больше усиливала душевные страдания, и тогда ужас видений заставлял молить о смерти как о единственном спасении. Последний раз Сэм видел такой кошмар, что теперь даже и думать не смел о новой попытке. Хотя, возможно, сейчас… Нет, лучше не надо!

Маленький Ленгдон! Сэм никогда не увидит его снова, никогда! Мальчик скончался в два с половиной года — слишком рано, чтобы воскреснуть вновь. Ни один ребенок, умерший на Земле до пяти лет, не пробуждался к жизни в мире Реки. Очевидно, те, кто задумал это переселение душ, не пожелали связываться с маленькими детьми. А возможно, их оживляли где-то на другой планете. Так или иначе, ему уже не увидеть сына и не выпросить у него желанного прощения.

А найдет ли он когда-нибудь Ливи и своих дочерей — Сару, Джин и Клару? Ходили слухи, что Река тянулась на двадцать миллионов миль и что на ее берегах обитало около тридцати семи миллиардов человек. Сколько же понадобится времени, чтобы пройти из конца в конец оба берега и взглянуть на каждого из людей? Допустим, за сутки удавалось бы одолеть одну квадратную милю. Значит, сорок миллионов миль надо поделить на триста шестьдесят пять дней в году. Сэм давно не производил таких вычислений в уме, но по его расчетам выходило где-то около ста девяти лет.

И даже если бы кто-то совершил такое путешествие и осмотрел каждого встреченного человека, он мог бы не найти тех, кого искал. По тем или иным причинам они могли умереть и перенестись в места, где он уже бывал. Кроме того, он мог просто разминуться с ними в пути, если бы они тоже отправились на его розыски.