Правда, год спустя Погра снова вернулся в Варпалоту, но Коряки об этом предпочли умолчать, потому что Вуца тем временем так изучила все его кулинарные премудрости, что, хотя теперь стряпала уже она сама, горожане по-прежнему хвалят Погру: «Der Mordskerl kocht immer besser» (Этот негодяй готовит с каждым днем лучше).

Ох, боже мой, боже мой, до чего ж странная штука судьба! В то время как знаменитая «коллекция», собранная управляющим Михаем Рошто ценой таких усилий, купалась в лучах счастья и удача щедро, словно из рога изобилия, осыпала их своими дарами, самому собирателю этой «коллекции» пришлось испить горькую чашу до дна.

В первые минуты, когда управляющий только что прибыл домой с тремястами пленными жебраками в сопровождении отряда Иштвана Сили, себенский граф, осмотрев здоровяков-чехов, несколько раз благодарно пожал ему руку:

— Молодец, дядя Михай! Вот что я называю ловкостью!

— Ох, сударь! Это только цветочки, а ягодки еще впереди. Поручик вон письмо привез вашей милости…

Себенский граф принял пакет, осмотрел и приподнял почтительно шапку, узнав королевскую печать.

Затем он вскрыл письмо, прочитал и — побледнел; на лбу у него даже испарина проступила.

Сделав знак Рошто следовать за ним, граф удалился в свою канцелярию, где во время беседы их не мог видеть и слышать никто из дворни. Здесь он в отчаянной злобе накинулся на несчастного старика управляющего:

— Ах ты, старый прохвост! Да знаешь ли ты, что до плахи ты довел меня своими проклятыми советами да болтовней? Ну, погоди, даром тебе это не пройдет! Попомни, что если моя голова покатится, то только за твоей следом. У меня тоже есть право смертной казни. Собаки будут лакать твою кровь, если ты не выправишь положения! А выправить его можно всего лишь одним путем: и ты и я исколесим всю Трансильванию и где только найдем какую красивую женщину, постараемся выменять ее на наших селищенских баб. Придется пожертвовать и землей и деньгами. Красавиц же переселим в Селище, чтобы, когда король приедет к нам поохотиться, в этом селе он нашел только красивых и ладных женщин, за что мы сможем позднее даже заслужить похвалу от него.

Так они и сделали. Перепугавшийся Доци одел, обул пленных чехов на совесть и, в соответствии с приказом короля поселил их в Селище, щедро наделив землей и издав для них, по настоянию Иштвана Сили, специальные — более человечные, чем для прочих крепостных, — законы, под защитой которых они могли богатеть и жить в достатке. Жениться же граф разрешил им только на красивых вдовах и девушках и пообещал, что до осени он самолично добудет для каждого из них отменную невесту.[56]

Да, великая сила — страх: иная грозовая туча кажется куда страшнее самой молнии! И вот граф, вместе с Рошто и всеми своими управляющими и приказчиками, словно охотники за нарядными фазанами, двинулись по всей Трансильвании на поиски красивых крепостных девушек и молодушек. Отыскав подходящую красавицу, они принимались сманивать ее в Селище, кого уговорами, кого как. Пришлось графу для этого и сундуки свои поворошить, да и мозгами пошевелить.

Все лето шли лихорадочные поиски, а к осени их усилия увенчались успехом. К началу охотничьей поры на фогарашских горных серн в Селище «пасхальная посадка цветов» уже закончилась. Некрасивых селищанок развеяли по всем сторонам света, а взамен их в село понавезли отовсюду столько дивных красавиц, что «варпалотские образцы» и в подметки не годились этим феям, собранным здесь, в одном-единственном пункте земного шара.

Еще никогда ни одному чеху на нашей грешной земле не выпадало такого счастья, как этим жебракам. Даже покалеченным достались такие красотки, каких самому королю Подебраду не доводилось обнимать в его Златой Праге.

Правда, для этого Доци пришлось поопорожнить свои сундуки с золотом, да и землички поотрезать от общего клина, но зато в конце концов себенский граф мог, облегченно вздохнув, сказать:

— А теперь пусть король приезжает!

Фогарашские газели уже подросли и сделались стройными барышнями-газелями, а король все не ехал. (Мало разве у него дел!) Ну, не беда, приедет в другой раз взглянуть на свои райские кущи. Потому что слава о селе, где жили одни красавицы, быстро облетела Трансильванию, и люди прозвали Селище «райскими кущами короля».

Но король не приехал и на следующий год. Однажды, воспользовавшись случаем, Доци даже сам пригласил его. Но король только отмахнулся: «Как-нибудь!» И так отвечал он всякий раз. А в селе тщетно ждали и ждали его визита. Если теперь до Доци доходил слух о какой-то новой объявившейся красавице, он уже просто из любви к искусству стремился заманить ее к себе в Селище: пусть еще одной фиалкой богаче станет королевский рай…

Сам старый Рошто на закате дней своих тоже перебрался в Селище на должность «Custos pulchritudinis» — «блюстителя красоты»; от имени графа он следил за одеждой женщин, белизной и свежестью их кожи, для каковой цели варил у себя на кухне всякие настои и волшебные напитки из различных трав и кореньев. Присматривал он и за тем, чтобы чехи не изнуряли своих жен тяжелой работой, и журил женщин, если они не прятали лица от солнца:

— Ты что ж, дура, думаешь, рожа-то твоя собственная, что ли?

Словом, новая его должность была связана со множеством забот, но и широких полномочий. И в то же время была она настоящей диковинкой, потому что ни до Рошто, ни после него никому больше такой миссии не выпадало. Впрочем, с ее отменой хоть на одну уменьшилось бесконечное множество должностей в Венгрии.

Присматривал старый «блюститель красоты» и за тем, чтобы в холодную зимнюю пору женщины не выходили во двор и не рисковали обморозить нос, чтобы не носили больших сапог (а не то у них раздадутся ноги!). Если же в какой семье рождалась девочка, он сам был крестным отцом и еще с колыбели начинал заботиться о том, чтобы выросла она красавицей.

Да только что толку, если король все не едет и не едет? То войной с турками он занят, то против хитроумного Фридриха сражается. Наконец даже женился — хотя это разве помеха визиту? — а там опять с Подебрадом поссорился… Словом, так и не выбрал времени поехать.

А время мчалось год за годом. Юный король возмужал и, может быть, даже позабыл о своем «райском саде», и сад теперь разрастался уже сам по себе. Розы, одна красивее другой, распускались и цвели в нем. Крошечные младенцы, которых когда-то старый Рошто принимал из купели, стали кто — девушками удивительной красоты, кто — бравыми молодцами… Эти, в свою очередь, снова поженились, и с каждой новой весной раскрывались новые бутоны, расцветали новые красавицы. Слава о них долетала уже до Мароша, до Тисы и в другую сторону— до Олта, и даже дальше: есть, мол, в Венгрии село Селище, где такие девушки и женщины ходят по земле, вяжут снопы, гребут сено на лугах, что подобные красавицы только королям во сне грезятся. Об их красе играли на свирелях свои мечтательные песни пастухи, лелеяли греховные мысли знатные господа…

Что ж, кто смел, тот два съел! И вот вскоре все молодые люди стали только о том и мечтать, как бы заполучить себе в жены селищанку. Ну, а бароны — те стремились завести себе в Селище любовницу.

Селище процветало. Ехали туда все: счастливые и несчастливые. И действительно, одним сопутствовало счастье, другим — нет. Приезжали жениться издалека, со всех концов Великой Венгрии, из Молдавии и Валахии. Женихов в Селище было теперь хоть пруд пруди. А иные — уже пожилые и давно женатые — приезжали сюда, чтобы хоть перед смертью взглянуть на истинную красоту.

Вначале себенский граф из страха, что посторонние женихи разворуют его рай и конец ему придет, собирался издать строгие законы, ограничивающие «экспорт», но опыт показал обратное: mundus se expediet.[57] В практичной Трансильвании дело уладилось само собой. Если у кого была красавица дочь, у нее за спиной начинали шептать: