Виллем проснулся в своей комнате в поместье барона Орта. Опять эти сны, как же измучили они его за последнее время! Повернувшись в предрассветном полумраке на бок, с удивлением обнаружил рядом с собой в постели женщину. Первая мысль была о том, что вернулась Агния, и с его губ едва не сорвалось ее имя. Он очень вовремя остановился — в сладко спящей рядом, разглядел русоволосую Мадлен, составившую ему компанию, не только на вечерней прогулке, но и скрасившую одиночество в ночи.

«Ну конечно, — сообразил Виллем, — потому и вспомнилась во сне первая любовница Лали из кофейни, что Мадлен чем-то напомнила ее».

И не столько даже внешне напомнила, сколько простым отношением к чувствам между мужчиной и женщиной, обычным желанием хотя бы несколько часов побыть счастливой и не требовать потом ничего взамен. Лали ведь тогда тоже сама не дала ему дальнейшего шанса. Он был всецело ее, после той первой ночи любви, а она лишь поцеловала сладко юношу на пороге своей бедной комнатки и, попросив забыть о ней, беречь себя и знать себе цену, закрыла перед ним дверь. Конечно, она тогда понимала, всю бесперспективность их дальнейших отношений, просто сыграла свою роль в жизни молодого чародея и оставила для себя немного приятных воспоминаний.

Виллем провел по мягким русым волосам Мадлен. Тоже уставшая, измотанная заботами о любимой госпоже, девушка, умная, красивая, но без роду без племени. В лучшем случае может рассчитывать на брак с каким-нибудь дворецким или конюхом, ну и быть любовницей какого-нибудь мелкопоместного дворянина. Но она знает цену счастью и не просит за свою любовь ничего кроме удовольствия и тепла, и никаких потом капризов и истерик, чем обычно так любят баловаться высокородные барышни.

Первые солнечные лучи пробежали по лицу девушки. Мадлен открыла глаза, и улыбнувшись, посмотрела на внимательно рассматривающего ее чародея.

— Уже проснулись, лорд Виллемий? Вот Вы ранняя пташка. А я-то думала первой встать, завтрак для Вас принести прямо сюда с кухни.

Удивительно простая девушка, отметил Виллем. Агния, так она бы еще до обеда валялась на кровати обнаженная в призывных позах и уж явно не побежала бы на кухню за чем-нибудь съестным для любовника. Мадлен, тем временем, стыдливо завернувшись в простыню, пыталась найти под кроватью, в спешке скинутое ночью, платье. Отыскав наконец-то, смущенно оглядываясь, быстро натянула на себя одежду и, присев к туалетному столику, стала ловко заплетать густые волосы в тугую косу.

— Уже убегаешь? — удивился Виллем, взглянув на часы, — еще только семь утра. Иди ко мне!

— Нет, что Вы лорд Виллем, — замахала на него руками Мадлен, — госпожа Амаличка могла проснуться уже! Она рано встает, вдруг я понадоблюсь ей, да и Вам, наверное, нужно одному побыть, не хочу быть навязчивой.

Чародей улыбнулся:

— А почему ты, со мной на «Вы», Мадлен? Насколько я помню, мы были весьма близки этой ночью. Разве это не повод перейти на «Ты» хотя бы наедине?

Девушка развернулась к нему и посмотрела очень серьезно:

— Лорд Виллемий, я ж не глупая совсем, какой кажусь, наверное, понимаю всю разницу между Вами и мной. Как можно мне, простой безродной девушке, с Лордом-Чародеем на «Ты»? Я рада, что Вам хорошо было со мной. Если захотите встретиться еще, я с удовольствием составлю компанию, хоть на прогулке, хоть в спальне. Хочу попросить лишь об одном, если действительно хотите сделать мне приятное…

— О чем же, Мадлен?

— Помогите чем сможете моей дорогой баронессе Амалии. Я очень верю в Вас.

— Я попробую, обещаю тебе, — кивнул головой Виллем.

Он притянул за подол платья подошедшую к кровати Мадлен. Девушка, тихонько взвизгнув, и сама не поняла, как снова оказалась в крепких объятиях чародея под напором его настойчивых горячих губ.

Целый день баронесса Амалия не покидала своей комнаты, ей было нехорошо, и взволнованная Мадлен бегала по дому с пузырьками и компрессами. Только к вечеру, бледная и истощенная, Амалия спустилась в столовую к ужину. Есть она, правда, ничего и не ела, лишь жадно пила воду пересохшими губами и пыталась улыбаться присутствующим.

Барон рассказывал про новые сорта роз, которые ему прислали на днях из Вейста, уставшая Мадлен с аппетитом ела гусиный паштет с белым ароматным хлебом, а Виллем не сводил глаз с больной баронессы, размышляя над причиной ее недуга.

Когда ужин был окончен, и барон поднялся к себе, а Амалия и Мадлен расположились у камина почитать перед сном, Виллем обратился к больной баронессе:

— Леди Амалия, как Вам, наверное, уже успела рассказать Мадлен, я немного понимаю в чарах, слегка разбираюсь в знахарстве, и если Вы позволите, я бы попытаться найти причину Вашего странного недуга.

Амалия удивленно подняла брови, взглянув на помощницу — Мадлен покраснела и опустила глаза.

— Леди Амаличка, я, я… просто господин Виллем он может помочь, Вы так молоды, Вам еще жить и жить… а он чародей.

— Ну что ж мне с тобой делать, Мадлен… — укоризненно покачала головой баронесса и обратилась к Виллему:

— Господин Виллемий, прошу меня простить, но скажу честно, я не верю в то, что мне можно помочь. Будь Вы хоть сильнейшим из чародеев страны. Однако, зная, что Мадлен не успокоится и не оставит в покое меня, пока не соглашусь, я готова принять Вашу помощь.

Амалия слегка улыбнулась, поймав засветившийся радостью и надеждой взгляд любящей ее Мадлен. Виллем кивнул и присел на кресло рядом с баронессой.

— Позвольте Вашу руку, леди Амалия.

Баронесса протянула чародею тонкую бледную ручку, которую ему сразу захотелось согреть, так она была холодна.

— А теперь закройте глаза, леди Амалия, расслабьтесь и вспомните самые приятные моменты своей жизни еще до болезни.

Баронесса послушно закрыла глаза. Мадлен с любопытством наблюдала за происходящим. Виллем, сомкнув веки, провалился в кромешную темноту, ставшую для него за последние годы привычной, сделал несколько шагов вперед, остановился в недоумении. Чародей впервые не мог понять, куда ему двигаться, кругом только темнота и пустота и никаких подсказок. За спиной что-то скрипнуло, подобно плохо смазанной петлям, и, повернувшись, Виллем, увидел слегка приоткрытую дверь. Подойдя ближе и дернув ее на себя, чародей, поеживаясь от пронизывающего холодного ветра, вошел внутрь абсолютно пустой комнаты с давно некрашеными серыми стенами и окном, задернутым плотной портьерой. Единственное, что радовало глаз в этом странном неуютном помещении — так это картины, развешанные по стенам. Виллем подошел ближе к одной из них — на поляне, под лучами солнца, танцевала прекрасная белокурая нимфа в легком полупрозрачном платье. На второй картине, рядом, эта же самая нимфа с огромными голубыми глазами, напомнившая чародею Амалию, была в объятиях какого-то мужчины. Еще на двух картинах были изображены чудные пейзажи — утопающее в цветах поместье, лодка на голубой глади озера.

«Это ее воспоминания», — наконец-то сообразил Виллем и перешел еще к одной картине. На ней — юная нимфа, все такая же прекрасная, но безмерно печальная и напуганная, прижимала к груди малютку, а со всех сторон к ней тянулись страшные искривленные руки, пытающиеся отнять младенца. Чтобы развеять неприятное впечатление от увиденного, Виллем подошел к окну, от которого веяло холодом. Он резким движением отдернул тяжелую занавесь — море… из огромного распахнутого окна чародей увидел бескрайнее лазурное море, голубое небо, яркое солнце, а холодный порыв ветра, неожиданно сменился свежим бризом. Виллему даже почувствовался такой привычный и знакомый запах соли и хвои.

Чародей открыл глаза, Амалия и Мадлен внимательно смотрели на него, с нетерпением ожидая его слов. И Виллем не стал томить девушек:

— Леди Амалия, простите мою дерзость, но Вы были замужем, у Вас есть дети?

Баронесса удивленно вскинула брови и резко отдернула руку, которую чародей все еще держал в своей. Этот жест причинил ей боль, и она изменилась в лице.