— А дальше оказалось, что взрослая жизнь намного сложнее, чем мне представлялось. Я забеременела от Хербарта, причем, несмотря на мою юность и неопытность о том, что ношу под сердцем, я догадалась едва ли не с первых дней. С какой радостью я сообщила приехавшему Хербарту эту новость, и как резко ответил он мне тогда, что от ребенка нужно избавиться. Я — всего лишь увлечение, а жену, Диалию, он любит и оставлять не собирается. Помню, в слезах, я убежала в лес, скрывалась там несколько дней, а когда отец нашел меня и вернул домой, придумала историю о том, как в лесу меня соблазнил дух озера в образе юноши и теперь я жду от него дитя.

Виллем возмутился:

— Леди Амалия, но почему Вы не сказали правду отцу об этом негодяе Линнее? Он бы смыл с Вас пятно позора кровью этого подлеца!

— Лорд Виллемий, именно потому и не сказала, ведь я все же любила Хербарта, я носила его сына, и не желала его смерти. Отец был вне себя от гнева, но я была непреклонна, сказала, что не избавлюсь от ребенка. Тогда отец сказал, что если даже малютка родится, оставить его у себя я не смогу, но такой вариант меня устраивал больше, чем убить еще не родившееся дитя. Чтоб избежать позора и сплетен, отец решил отправить меня жить до рождения ребенка к своему другу Линнею, который сначала сопротивлялся, но под напором отца сдался и обещал сохранить тайну. Я же, все еще влюбленная в Хербарта, увидела в его согласии принять меня доказательство его любви и раскаяние.

Виллем лишь грустно покачал головой.

— Да, лорд Виллемий, сейчас-то я понимаю, что не было в этом любви. Но тогда, я, окрыленная, приехала в поместье Линнея, и с удовольствием осознала, что, как в мечтах, поселилась в белоснежном доме у озера. Познакомилась я и с женой Хербарта — леди Диалией, женщиной умной, приятной во всех отношениях и безгранично доброй. Я подружилась с Диалией, которая была старше меня на десять лет. Конечно, я не могла сказать ей правды, и было очень стыдно, когда она жалела меня, бедную девушку, соблазненную духом озера. Ах, если б она только знала, как и сама она обманута Хербартом. Лорду Линнею наша дружба совсем не нравилась, он почти не появлялся в поместье, а когда появлялся, то был мрачен. Рождение малютки близилось, и я, понимая, что ребенка у меня все равно отберут, попросила бездетную Диалию взять моего сыночка себе и любить, как родного. Добрая Диалия, со слезами на глазах, согласилась и даже пообещала, что я смогу видеть сына в любое время, когда только захочу. Мы даже придумали подкладывать Диалии под платье подушечку, что она и делала, чтоб все вокруг поверили в ее беременность. Весной мне исполнилось восемнадцать, когда на свет появился мой мальчик, мой Андрий, необыкновенно похожий на меня, белокурый и голубоглазый. Я передала ребенка на руки Диалии, и, сев в экипаж, отправился обратно в поместье к отцу, — Амалия замолчала, по ее бледным щекам покатились слезы, и вот уже худенькая баронесса рыдала, всхлипывая время от времени.

Виллемий пытался успокоить девушку, встал на колени перед ее креслом, прижал к себе худенькое вздрагивающее тело.

— Амаличка, ну не плачьте, не терзайте же Вы себя так, — успокаивал он баронессу.

Когда девушка перестала плакать и вытерла слезы, а Виллем снова сел в кресло напротив, Амалия продолжила:

— Дома в поместье все было как прежде, всем сказали, что я гостила у Линнеев, составляла компанию скучающей леди Диалии. Даже Мадлен поверила в это и не задавала лишних вопросов. Я же жила лишь надеждой на поездку в поместье Линнеев и встречу с сыном Андрием. Ездить часто не позволяли приличия, но раз в месяц я навещала сына, видела, как он растет, как начинает ползать, ходить, называет мамой Диалию. После таких поездок, дома в поместье я металась как птица, у которой отняли птенца, впадала в истерики. Отец грозился запретить мне эти поездки, опасаясь за мое здоровье. Так прошло два года терзаний и мучений, и все-таки редкие встречи с сыном давали мне надежду, заставляли жить. Но случилось страшное — леди Диалия неожиданно заболела и умерла, а Хербарт достаточно резко объяснил мне, что не желает моих посещений, поскольку именно я сломала его тихую семейную жизнь. Он пригрозил мне, что если его люди заметят меня даже вблизи поместья, он не будет воспитывать сына, а отдаст его в приют, так что я даже не узнаю, где ребенок, и жив ли он вообще. В страхе, я даже не пыталась больше увидеть Андрия. Мне оставалось лишь довольствоваться слухами, о прекрасном малыше, подрастающем у Линнея. Тогда-то болезнь и разбила мое еще молодое, но уже такое истерзанное внутри тело. И я знаю, лорд Виллемий, что мне не помочь, потому что я сама не хочу излечения, моя жизнь закончилась в тот миг, когда я отдала своего сына, — Амалия снова хотела заплакать, но Виллем вовремя положил руку ей на плечо, вливая живительную силу.

Баронесса улыбнулась печально:

— Спасибо Вам, лорд Виллем. Вы — единственный человек, который знает всю правду теперь. Прошу Вас сохранить эту тайну. И если когда-нибудь случайно судьба столкнет Вас с моим сыном, отдайте ему вот это, — Амалия сняла с шеи золотой медальон на цепочке и вложила в ладонь чародея, — и расскажите Андрию о его настоящей матери.

Виллем рассмотрел медальон — изящный кленовый лист, расписанный затейливыми вензелями, крепко сжал его в руке:

— Обещаю Вам, леди Амалия.

— Только не нужно искать Андрия специально, лорд Виллем, сделайте, как я прошу. Только тогда, когда случайно столкнетесь с ним на жизненном пути. Я уверена, судьба сведет вас с моим сыном однажды…

— Вы так много пережили в столь молодом возрасте, леди Амалия, но ведь можно излечить болезнь, я могу попытаться, — с надеждой в голосе предложил чародей.

— Вы, лорд Виллемий, сможете, я не сомневаюсь в Ваших силах, но не нужно, прошу Вас не нужно меня держать, когда я больше всего хочу уйти. Поймите, я не живу, а доживаю свой век, а моя болезнь — справедливое наказание за всеми мои прегрешения.

Виллем попытался возразить, но Амалия с улыбкой остановила его:

— Не нужно слов, лорд Виллемий, проводите меня до комнаты, пожалуйста, я слегка пьяна.

Чародей помог баронессе подняться. Она посмотрела на него внимательно:

— Знаете, чего я хочу, лорд Виллемий?

— Чего же, леди Амалия?

— В день, когда смерть придет за мной, я хочу смотреть на море — бескрайнее, синее, вечное… и моя душа, наконец-то, обретет долгожданный покой…

Первая неделя прошла спокойно и даже немного скучно, если не считать, что мне было все-таки не по себе одной в лесу. Но постепенно я привыкла, и жизнь моя даже приобрела определенный ритм. С утра до полудня я занималась упражнениями, которые показал Кассий. Не могу сказать, что они давались мне без усилий — иногда приходилось заставлять себя начать разминку. Меч к середине дня практически выпадал из рук, но я вспоминала, как легко воин крутит ту же «бабочку», показывая мне правильный захват, что хотелось и самой так же естественно и ненапряженно управляться с оружием. Я мечтала продемонстрировать большие успехи при следующей встрече, вызвав в теплых карих глазах улыбку, согревающую мою душу.

После обеда я садилась за книги и занималась теорией чар. Тут все было намного проще и привычнее. На занятиях с Учителем я читала трактаты по чародейству, составленные специально для учеников, а потом Видий объяснял мне то, что было непонятно, показывал некоторые приемы, которые нужно было знать, чтобы управлять силой, а не получать при каждой попытке использовать ее неожиданный результат. Он учил меня контролировать свой дар. Поскольку читать я могла и в одиночестве, оставляя накапливающиеся вопросы «на потом», мне было чем занять себя.

Через десять дней после отъезда Видия произошло событие, нарушившее привычное течение моей жизни.

Я как раз пыталась увеличить скорость вращения «бабочки», когда послышался топот конских копыт, и на поляну перед нашим домиком выехали двое.

Немолодой полноватый мужчина в черном дорожном костюме определенно был чародеем. Он устало слез с лошади и подал руку своей спутнице. Я прекратила занятия с мечом и подошла к гостям, залюбовавшись ею, чуть ли не открыв рот. Девочка примерно моего возраста была чудо, как хороша! Куда там нашей Баське. Именно так я и представляла себе прекрасную принцессу — в зеленой бархатной амазонке, с изысканно уложенными волосами восхитительно-рыжего цвета, гораздо ярче, чем у спутника. Она легко спрыгнула с дамского седла, на котором восседала с искусством бывалой наездницы, только лишь чуть-чуть, из вежливости, коснувшись тонкими пальчиками руки мужчины. Без особого интереса окинула ярким изумрудным взглядом мою растрепанную фигуру, и, царственным жестом, протянула мне поводья своей ухоженной белой кобылки.