В Версале вокруг персоны короля устанавливается строжайший, почти ритуальный этикет. Его покой и безопасность охраняет гвардия в 10 тыс. кавалеристов и пехотинцев: число слуг всех рангов доходит до 4 тыс. человек. К ним относятся и высшее дворянство страны: среди должностей есть такие, как «ординарный хранитель галстуков короля» и «капитан комнатных левреток» (324, 49). При дворе существует культ короля: его утренний подъем, его туалет, завтрак и т. п. совершаются публично, присутствовать при этом, а тем более священнодействовать, подавая Людовику XIV утром сорочку или неся перед ним вечером свечу (эти права оспариваются принцами крови), считается высшей честью, к которой допускаются только избранные.

Король для предотвращения выступлений против него аристократов предпочитает их лицезреть постоянно при своем дворе. «Поэтому вечерами в Версале, — отмечается в «Истории Франции», — происходят грандиозные празднества: Людовик любит пышность и требует ее от своих придворных. Балы и костюмы, усыпанные драгоценностями, разоряют их, тем самым они начинают все больше зависеть от милостей и щедрот короля. И он их осыпает наградами, платит их долги, дарит им деньги на карточную игру за королевским столом, награждает их синекурами. Честь стать королевской любовницей оспаривается знатнейшими дамами страны: при дворе существуют партии той или иной фаворитки, и ее родственники, близкие и друзья делают карьеру» (108, 262).

На индийском субконтиненте за век до эпохи «короля–солнца» поистине титаническими усилиями могольский император Акбар Великий сумел под своей властью объединить две трети территории Индии (включая и нынешний Пакистан). Он был гениальным властителем, отличался развитым социальным воображением и совершил ряд смелых реформ в своем государстве. В его тешащемся значительной свободой гареме вместе с могольскими женщинами жили индианки, персиянки и даже армянки. Акбар Великий отменил введенный мусульманами ненавистный подушный налог на «неверных», реформировал с успехом земельный налог и заложил основы смелого либерализма, который уравнял адептов индуизма с мусульманами. Он в своей эфемерной столице, Фатехпуре Сикре, даже ввел дивную эклектичную религию — истиный духовный синкретизм значительно опережая свою эпоху. Акбар Великий насмехался над мусульманской ортодоксией, поступая в делах религии так решительно, словно он был папой Индии. Всем его реформам сопутствовали тяжелые военные кампании, увеличивающие территорию империи.

Он достиг таких значительных успехов, какие и не снились ни его предшественникам, ни его потомкам: он не был ни эстетом, ни хитрым дипломатом, однако отличался некоей властной силой, обладая при этом огромной физической потенцией. Его гнев был страшным: схваченного в момент плетения интриги своего молочного брата Акбар Великий оглушил ударом руки и приказал выбросить в окно, сопровождая эхо удара несчастного выкриком: «Вот тебе, сукин сын!». И хотя ему приходилось часто использовать насилие, он умел быть также глубоко человечным. Несмотря на отсутствие образования, отличался Акбар Великий интересом к интеллектуальной деятельности и охотно окружал себя знаменитыми учеными.

Можно сказать, что Акбар Великий, третий император из могольской династии (ее корни восходят к Чингис–хану и Тамерлану), не уступал ни одному из современных ему европейских монархов. «Может быть, был более великим, чем они, — замечает В. Хансен. — Объединение Индии XVII века требовало от властителя чего–то большего, нежели абсолютной тирании в соответствии с восточным менталитетом, хотя полный милосердия гуманизм, очевидно, был бы в этой части света высмеян. Однако этот Геркулес сумел сочетать авторитет деспота с необычайной терпимостью, так умело погашая конфликты, что ему удалось объединить весьма различные в религиозном и этническом плане элементы Индии. И совершил он это в такие времена, когда абстрактная идея народа была совершенно неизвестна (по крайней мере, в Индии) — Более того, стремясь обеспечить почитание себя и своих потомков, этот истинный чудотворец сумел так загипнотизировать как индусов, так и мусульман, что они признали сверхъестественный характер монархии: обе религии подчинялись могольскому императору, и каждый вопреки своей воле был нарушителем своей веры» (331, 33).

Интересно, что с некоторого момента на дворцовых фресках голова могольского императора стала изображаться с нимбом святого. И хотя дивная пантеистическая религия Акбара Великого вместе с ним сошла в могилу, но созданный им ореол священного характера императорской особы сохранился вплоть до 1857 года. Его авторитет помог его гораздо менее способным потомкам управлять империей и получать колоссальные доходы. Могольская империя во времена Акбара Великого, его сына Джахангира и его внука Шахдорахана обладала невероятным богатством. Когда стали измерять это богатство, то после пяти месяцев взвешивания сокровищ на четырехстах весах, действующих днем и ночью, прекратили данную инвентаризацию. Понятно, что такое богатство обеспечивало роскошь и наслаждения различного рода, на которые были весьма изощрены индусы и мусульмане.

В придворную жизнь императорской России вошли византийские традиции, связанные с восприятием западных нравов. Известно, что в эпоху крестовых походов произошло взаимодействие и смешение византийской и западной. цивилизаций. Однако только избранные слои византийского общества, имеющие непосредственное отношение ко двору императора, восприняли западные нравы, тогда как остальные слои отнеслись к ним негативно. Ш. Диль следующим образом описывает это отношение: «Прежде всего, лишь в избранное общество могли проникнуть нравы Запада. Народные массы остались в данном случае совершенно невосприимчивы, а равно и греческая церковь. В то время как политики, дипломаты, важные особы, из расчетов или по симпатии, сближались с латинянами, в народе, более их страдавшем от этого насильственного вторжения чужеземцев, от беззастенчивой эксплуатации итальянских торговцев, в духовенстве, испуганном и скандализованном возможностью сближения с Римом, чувствовалось, наоборот, все возраставшее недовольство. Политические опасения, соперничество в торговле, затруднения религиозные — все это, вместе взятое, явилось причиной обострения векового несогласия, что сделало еще более неосмысленной и фанатичной закоренелую злобу. Это становится очевидным, если принять во внимание внезапные вспышки ненависти, взрывы яростной страсти, вследствие которых византийская чернь не раз набрасывалась на ненавистных латинян, в особенности если вспомнить трагический день 2 мая 1182 года, когда итальянский квартал в Константинополе был предан огню и разграблению возмущенной толпой, когда духовные и светские, женщины и дети, старики и даже больные, находившиеся в больницах, были беспощадно преданы смерти разъяренной толпой, радостно мстившей в один день за столько лет глухо клокотавшей злобы, темной зависти и непримиримой ненависти» (77, 238). И в императорской России сложилась подобная ситуация, когда в результате реформ Петра I избранные слои общества восприняли западные нравы, русский же народ не впитал их и относился с ненавистью ко всему французскому и немецкому (особенно ярко эта ненависть проявилась в революции 1917 года и последовавшей за этим гражданской войне).

При дворе монарха развивается и рафинируется культура, элементы которой затем начинают проникать в поры всего общества. Начиная с петровской эпохи, придворная жизнь российского императора многое вбирает в себя из культуры (и нравов) французского двора, задающего моду всей Западной Европе. «Великий век» Людовика XIV, о котором уже шла речь выше, — это XVII век, эпоха барокко с ее культом плоти и ее безумствами. Немецкий историк Э. Фукс пишет: «Стиль барокко — художественное отражение княжеского абсолютизма, художественная формула величия, позы, представительности. Абсолютизм создал особый стиль дворцовых построек. Дворец уже не крепость, как в Средние века, пробуждающая в обитателях чувство безопасности от нападений и неожиданностей, а низведенный на землю Олимп, где все говорит о том, что здесь обитают боги. Обширная передняя, огромные залы и галереи. Стены покрыты сверху донизу зеркалами, ослепляющими взоры. Без зеркал не могут обойтись ни поза, ни жажда представительствования. Ничто не должно быть скрываемо: все должно стать выставкой богоподобия — даже сон государя. Сады и парки, окружающие на значительном расстоянии дворец, выстроенный в стиле барокко, — сверкающие поляны Олимпа, вечно смеющиеся и вечно веселые.