Благочестие находило и другие формы своего выражения — в создании церковных братств и благотворительных обществ; их с середины XIX века к началу нашего столетия было более 700. Эти братства крепко цементировались высокой нравственностью, высокими нравами; в них воплощался на практике дух христианской соборности. Они имели школы, типографии, больницы, занимались различными формами просветительской и миссионерской деятельности, благотворительностью, в их распоряжении находились храмы и монастыри. Отмечая огромную эффективность, в том числе и экономическую, деятельности таких братств, А. Салтыков приводит в качестве рядового примера данные о четвертьвековой работе Попечительного совета о бедных при московской Николо — Ваганьковской церкви (до 1903 года): школа для бедных с значительным обеспечением 90 учениц, богадельня на 20 человек с полным содержанием и денежная и вещевая помощь нуждающимся ежегодно до 1320 рублей (237, 54–55). И это в одном храме, а таких было тысячи по всей стране.

Занимались благотворительной деятельностью и иерархи русской церкви, среди них был и владыка (будущий патриарх всея Руси) Тихон, жертвующий на нужды монастырей деньги из личных сбережений, бичующий при этом лень, стяжательство, беззаконие, презрение к семейной жизни и пр. (53, 23). Он скорбел о том, что в обществе происходит разложение нравов, когда террористические акты, грабежи получают научное обоснование в речах вождей плодящихся, как грибы после дождя, партий «прогрессивного» толка, и радовался появлению новых благотворительных обществ, быстрому экономическому развитию России. В целом, оценивая нравы православного духовенства на протяжении всего существования Российской империи, следует сказать, что они выражали противоречия жизни; однако со временем проявилась тенденция к их облагораживанию, к приобретению все более цивилизованных форм, к отмиранию грубых и невежественных нравов.

При рассмотрении нравов купеческого сословия необходимо принимать во внимание то, что они описываются в записках иностранцев, побывавших в нашем отечестве, и во многих произведениях русских писателей преимущественно в черных тонах. Так, немецкий дипломат и путешественник С. фон Герберштейн (XVI в.) и немецкий ученый и путешественник А. Олеарий (XVII в.), посетившие Московию, в один голос утверждают о величайшем лукавстве и обмане, ловкости и изворотливости московских купцов (58, 144). Однако в этом плане московские купцы по своим нравам ничем не отличаются от своих собратьев в Западной Европе (33, 13). Почти такую же картину купеческих нравов (бесчестности и плутоватости), в общем, дает и русская литература, где купцы показываются, как правило, плутами и мошенниками, любителями надуть ближнего при сделке, самодурами в быту, больше всего на свете любящими деньги. У знаменитого баснописца И. Крылова в басне «Купец» говориться о наставлениях, даваемых купцом своему племяннику: «Торгуй по–моему, так будешь не внакладе». Он приводит пример, как сбыть гнилое сукно за хорошее английское. Однако прогорел сам купец, с коим покупатель расплатился фальшивой купюрой. В этой басне характерны заключительные строки:

В «Ревизоре» Гоголя городничий называет купцов «само–варниками», «аршинниками», «протобестиями», «надувалами морскими». Наиболее беспристрастно нравы русской купеческой среды изображены в произведениях А. Островского, отмечающего при этом пороки и недостатки всех сословий общества; особенно знамениты его пьесы «Свои люди — сочтемся!» и «Гроза». Не следует забывать, что П. И.Мельников (А. Печерский) в своей хронике «В лесах» уловил значение купцов в начавшемся развитии российской экономики, когда один из героев говорит, что когда по–древнему благочестивый, смышленый человек с хорошим достатком начал, дело — и разбогател народ, стал жить лучше. В связи с такой ситуацией нужна объективная картина нравов купеческого сословия, и хотя момент субъективности невозможно исключить, постараемся дать изображение этих нравов в их эволюции.

Состояние купечества в допетровскую эпоху С. Князьков характеризует следующим образом: «Иностранцы очень жаловались на недобросовестность и лживость русских купцов, тогда еще выработавших себе знаменитое правило: «не обманешь — не продашь», и ревностно ему следовавших. Русская купеческая среда создавала косных и неподвижных людей, застывших в давних, старозаветных торговых привычках. Волна иноземного купечества всколыхнула, однако, и русских, но, встревоженная предприимчивой иноземной конкуренцией, мысль русских торговцев не пошла дальше неотступных просьб, обращенных к правительству, чтобы оно прогнало «немцев» из России, запретило им иметь своих приказчиков по русским городам; русские купцы просили «загородить накрепко дыру», прорубленную немцами из нашей земли, т. е. почту, чтобы «как наши русские люди о их товарах не знают, такожде бы и они о наших товарах не знали»; сами же от себя русские купцы додумывались только до стачки для повышения цен» (124, 308).

В наследство Петру Великому досталась плохо налаженная торговля, что было обусловлено недостаточным уровнем культуры и невнимательным отношением государства к торговле. Чтобы прорубить «окно» в Европу, царь начал войну со Швецией, используя регулярную армию и создаваемый флот; все это требовало немалых средств, казна находилась в плачевном состоянии. Поэтому было решено не только брать налоги с населения, но и поднимать благосостояние народа путем развития торговли и промышленности (большое влияние и здесь оказала Западная Европа). Проведенные железной волей реформы положили начало административному выделению купеческого сословия из массы посадского населения и превращение его в привилегированное сословие.

Действительно, регламентом Главного магистрата (1721 г.) городское население, за исключением иностранцев, шляхетства, духовенства и «подлых» людей — чернорабочих и поденщиков, — делилось на две гильдии. В первую гильдию были включены «банкиры, знатные купцы, имеющие значительные отъезжие торги или продающие разные товары в рядах, городские доктора, лекари и аптекари, шкипера купеческих кораблей, золотых и серебряных дел мастера, иконописцы и живописцы». Ко второй гильдии отнесены все торгующие мелочными товарами и харчевыми припасами, а также резчики, токари, столяры, сапожники и другие ремесленники. В третий разряд, который не назван гильдией, включены чернорабочие и лица наемного труда, «которые хотя и почитаются гражданами, но нигде между знатными и регулярными гражданами не счисляются» (35, 15).

Записанным в гильдии купцам полагались весьма серьезные льготы: при уплате в казну по сто рублей с человека они освобождались от личной рекрутской повинности, а также им разрешалось покупать крестьян, чтобы те трудились на фабриках или заводах. Представители «гостей» и гостиной сотни окончательно были уравнены с гильдейским купечеством юридически в 1728 году. Одни выбыли из торгового сословия из–за разорения, другие вошли в него, причем с тех пор купечество стало пополняться лицами из самых разных слоев общества. «Мы встречаем среди них крестьян, посадских людей и купцов разных городов, мастерового человека Оружейной палаты, портного мастера Мастерской палаты, сыновей священников, пономарей, дьячков, истопника Сытного дворца, иконописца Оружейной палаты, разных инородцев и иностранцев, в начале главным образом «Польской породы» и «Шведской нации» (307, 490). И тем не менее купцы были ущемлены в социальном отношении, что обуславливало их нравы.