Нравы того времени были таковы, что управлявший Астраханской губернией А. П.Волынский (он был женат на двоюродной сестре Петра Первого) взял у настоятеля одного из местных монастырей подаренные когда–то Иваном Грозным ризы, обшитые жемчугом и драгоценными камнями и оцениваемые в сто тысяч рублей, чтобы срисовать их. Настоятель через два дня получил ризы, однако через слугу губернатор попросил его еще раз, так как в рисунке были сделаны ошибки. Через несколько недель настоятель отправился к А. Волынскому за ризами; тот прикинулся удивленным и послал за слугой, который под розгами поклялся, что никогда не был с просьбой о ризах у настоятеля. Тогда губернатор заявляет: «Значит, батюшка, вы сами украли ризы, а еще клевещите на других!» Настоятель был настолько поражен, что потерял дар речи; по приказу А. Волынского его заковали в кандалы и посадили в острог за святотатство и воровство. Пятнадцать лет промучился бедный настоятель в остроге, пока после ареста А. Волынского не обнаружили эти ризы, но уже без жемчугов и драгоценных камней.
А. Волынский, младший современник и птенец Петра Великого, честностью не отличался, любил жизнь и брал громадные взятки, подобно другим сановным чиновникам, не видел ничего зазорного в тайном доносе. Доказывать же свой донос открыто, следственным порядком, очными ставками и «прочими пакостями», по выражению Волынского, бесчестно и для последнего дворянина, а публично оправдавший себя доносчик «и с правдою своею самому себе мерзок будет» (121 т. IV, 234). По натуре он был жестоким и мстительным, проявлял характерное для российского крупного (да и мелкого тоже) чиновника самодурство. Однажды молодой мичман, князь Мещерский, оскорбленный грубой бранью Волынского, заметил ему, что следует вести себя корректно по отношению к равному себе дворянину, В ответ услышал: «Я покажу тебе, какой ты мне ровня!» По его повелению Мещерского схватили, вымазали лицо сажей, посадили на перекладину, служащую для порки, связали внизу ноги, привязали к ним два тяжелых булыжника и кнутом стали натравливать злую собаку. В итоге, замечает П. Долгоруков, этой собакой все ноги несчастного были изгрызаны до костей (104, 154). Можно до бесконечности перечислять все «шалости» этого вельможного сановника, откупившегося взяткой Бирону, чтобы не дать ходу принесенным Анне Иоанновне на него жалобам. Он был назначен кабинет–министром, и вскоре после этого его казнили, причем в качестве предлога для процесса использовали избиение им пиита Тредиаковского.
Набор в чиновники на практике осуществлялся по анкете и по принципу — кто более угодливо сможет сказать: «Чего изволите-с, Ваше Превосходительство?», тогда как в Западной Европе критериями служили «ум» и уровень компетентности. Ярким примером служит карьера П. Шувалова, который благодаря женитьбе на немолодой, некрасивой, но любимой фрейлине Елизаветы Мавре Шепелевой и «разумом своим, удобным к делам и ко льсти, силу свою умножил», — пишет М. Щербатов (189, 107), назвав его даже «чудовищем». В течение 4‑х лет он стал генерал–лейтенантом, сенатором, камергером и графом; он цепко держал в своих руках нити власти, его петербургский дворец представлял собой как бы филиал высшего государственного учреждения, куда с докладами и просьбами приезжали государственные деятели, генералы и придворные. Следует отдать должное его поистине государственному уму, позволявшему прекрасно разбираться в финансовых, военных делах, в землеустро–ении, инженерных проектах и т. д. Даже ядовитый М. Щербатов писал о нем так: «Петр Иванович Шувалов был человек умный, быстрый, честолюбивый, корыстолюбивый, роскошный…» (189, 107). И враги, в первую очередь отрицающие у своих противников ум, вынуждены признать его у П. Шувалова.
Непомерно честолюбивый, несдержанный, надменный и сказочно богатый П. Шувалов имел массу врагов и недоброжелателей. Французский дипломат Ж. — Л. Фавье писал, что генерал–фельдмаршал «возбуждал зависть азиатской роскошью в дому и в своем образе жизни: он всегда покрыт бриллиантами, как Могол, и окружен свитой из конюхов, адъютантов и ординарцев» (290, 394). Для нас интересно то, что сделавший свою карьеру в атмосфере фаворитизма и угодничества П. Шувалов имел своего фаворита, который обладал огромной властью над людьми и во всем подражал своему господину. О нем, генерал–адъютанте М. А.Яковлеве, пишет А. Болотов: «Вошед в зал, нашел я его весь набитый народом, я увидел тут множество всякого рода людей: были тут и знатные особы, и низкого состояния люди, и все с некоторым родом подобострастия дожидающиеся выхода в зал любимца графского для принятия прошений и выслушивания просьб. Мое удивление еще увеличилось, когда увидел я, что самые генералы в лентах и кавалериях, приехавшие при мне, не осмеливались прямо и без спроса входить в его предспальню, но с некоторым уничижением у стоящих подле дверей лакеев спрашивали, можно ли им войти и не помешают ли Михаиле Александровичу — так называлась тогда сия столь знаменитая особа, не имеющая хотя… больше подполковничьего чина. Но не чин тогда был важен, а власть его и сила, которая простиралась даже до того, что все, кому бы ни хотелось о чем спросить графа, долженствовали наперед просить сего любимца… мы прождали его еще с добрую четверть часа, но, наконец, распахнулись двери, и графский фаворит вошел в зал в препровождении многих знаменитых людей, и по большей части таких, кои чинами своими были гораздо его выше. Не успел он показаться, как все зделали ему поклон не с меньшим подобострастием, как бы то и перед самим графом чинили» (27, 317–318). У этого фаворита были свои причуды и капризы: хлопотавших, как А. Болотов, о получении офицерского чина он заставлял часами молиться вместе с ним в церкви и выдавал офицерские патенты в зависимости от усердия испытуемого в отбивании поклонов. Таким образом у чиновников и военных формировалось раболепие и подхалимство, без коего очень трудно продвинуться по иерархической служебной лестнице. Следует отметить, что атмосфера раболепия, интриганства и корыстолюбия господствовала в чиновничьем мире и при Екатерине II, высоко ценившей ум и талант. Она считала, что талант необходим для управления государственными делами; сама она обладала даром находить способных людей и эффективно использовала их на своей службе, закрывая глаза на их пороки. Достаточно вспомнить избранного ею в свои личные секретари А. Храповицкого, попавшего в сети Бахуса, но делавшего с блеском свое дело, или канцлера А. Безбородко, который вел жизнь развратника, преданного игре и женщинам, и вместе с тем блестяще решал важные государственные дела (37, 31–35). Однако по мере приближения старости Екатерина II все более начинает ценить в чиновниках послушность; хотя к бездарностям она не благоволила по–прежнему, умные и талантливые бюрократы уже не вызывали у нее былого восторга, ибо таковые часто бывают непослушны начальству.
Однако самым надежным средством сделать в России чиновную карьеру считалась во все времена протекция, а не ум, талант или послушание. Рекомендательные письма поступавшим на службу были в моде; приведем образчик типичного для конца XVIII века рекомендательного письма. Оно написано одному из крупных сановников И. П.Архаровым, чей брат умел исполнять умопомрачительные капризы императора Павла I. Вот его содержание: «Любезный друг, Петр Степанович! Доброго соседа моего сын Николай отправляется для определения в статскую службу. Он большой простофиля и худо учился, а поэтому и нужно ему покровительство. Удиви милость свою, любезный друг, на моем дураке, запиши его в свою канцелярию и при случае не оставь наградить чинком или двумя, если захочешь, — мы за это не рассердимся. Жалование ему полагать не должно, потому что он его не стоит, да и отец его богат, а будет еще богаче, потому что живет свиньей» (265, 52). Благодаря этому письму юноша был устроен на службу и за три года получил три чина, что считается блестящей карьерой.
Блестящую и стремительную карьеру сделал самый выдающийся государственный ум, светило российской бюрократии — М. М.Сперанский, который за 52 месяца прошел путь от титулярного советника (IX класс) до действительного статского советника (IV ранг). Стать видным сановником Российской империи в молодом возрасте, достигнув звания статского генерала всего за 4 с половиной года! Нужно знать нравы павловского времени, господствующие в чиновничьем мире, особенно в ведомстве генерал–прокурора, где и начался служебный взлет М. Сперанского. Служивший вместе с ним И. Дмитриев так описывает тогдашнюю атмосферу: «Со вступлением моим в гражданскую службу я будто вступил в другой мир, совершенно для меня новый. Здесь и знакомства, и ласки основаны по большей части на расчетах своекорыстия, эгоизм господствует во всей силе; образ обхождения непрестанно изменяется, наравне с положением каждого. Товарищи не уступают кокеткам: каждый хочет исключительно прельстить своего начальника, хотя бы то было на счет другого. Нет искренности в ответах: ловят, помнят и передают каждое неосторожное слово» (265, 54–55).
