В левой руке дубак держал пятерку, в правую взял мундштук и сказал:

– А что у тебя в руке?

– В руке? — переспросил Глаз, держа руку, зажатую в кулак, возле груди.

– Да.

– В какой?

– В этой, — дубак ткнул мундштуком в кулак.

– Ничего нет.

– Разожми.

Дубак говорил спокойно. Это был ПРОФЕССИОНАЛ. Глазу ничего не оставалось, как разжать руку. Дубак взял вторую пятерку. Медленно развернул и сказал:

– Деньги, значит.

Глаз промолчал. Недавно вышел указ. Глаз знал об этом, что деньги, найденные у заключенного, изымаются в пользу государства.

Глаза повели в трехэтажный корпус. Он находился левее ежовского, у самой тюремной стены. За стеной располагался танковый батальон. На третьем этаже Глаза закрыли в камеру. Переступив порог, он услыхал:

– Гла-а-аз, в натуре, какими ветрами?

Глаз посмотрел на весело кричавшего парня и узнал в нем Могилу. Вместе сидели в Одляне. Могила, хоть и не был вором, но подворовывал.

– Здорово, Могила! — весело ответил Глаз и кинул матрац на пустую шконку.

Могила с Глазом поздоровался за руку и спросил:

– В Грязовец?

– Ну да. И ты туда?

– Да. Но мне до взросляка две недели. Уже два этапа ушло, а меня оставили. Не хотят отправлять. Держат до взросляка — и назад. У тебя есть курить? А то у нас подсос.

– Всего две пачки.

Глаз бросил на стол папиросы, и пацаны налетели на них. Парней было пять — Глаз стал шестым. Он сел на шконку и тоже закурил.

– Вот, в натуре, не повезло мне в Вологде, — сказал Глаз, пуская дым кольцами.

– Что такое? — спросил Могила.

– Я в брюки курканул две пятерки и перед шмоном не успел перепрятать. Дубак вытряс их. — Глаз выругался. — А сейчас новый указ, и деньги на квиток не кладут, раз добровольно не отдал. Лучше б отдал. Отоварились бы.

– Херня, Глаз, — сказал Могила. — Указ-то вышел недавно Сейчас мы вызовем воспитателя. Скажем ему, что ты про указ не знал. А откажет, закатим ему такой концерт, что век будет помнить.

Могила постучал в дверь.

– Ну? — спросил дубак.

– Старшой, — начал Могила, — вызови старшего воспитателя. Скажи, ребята просят. Срочное дело.

Глазу не верилось, что квиток выдадут. Прошло около часа. Могила постучал.

– Что, воспитатель придет?

– Я передал.

– Слушай, старшой, передай еще раз. Дело есть.

Минут через двадцать пришел старший воспитатель. Майор. Ребята окружили его, и Могила объяснил.

– Сделайте, товарищ майор. У нас курева нет. Хоть отоваримся.

– Хорошо, я сейчас узнаю.

Воспитатель ушел. Ребята курили. Выдадут квиток или не выдадут? Отоварятся или не отоварятся? Старший воспитатель пришел скоро.

– Деньги у него нашли при обыске. Я не могу гарантировать, что их запишут на квитанцию.

– Мы вас просим, товарищ майор, сделайте для нас, мы же без курева сидим, — упрашивал воспитателя Могила.

– Не могу обещать.

– Товарищ майор, мы сидим в камере, а курева нет. Это как в карцере. Если ему не выдадут квиток, мы здесь такое устроим! И нас посадят в карцер. Хоть не обидно будет: в карцере не курят.

Майор знал, в камере отчаянные малолетки, прошедшие Крым, рым и медные трубы. Вытворят что угодно. А ему разбираться. И он сказал:

– Еще раз говорю: не обещаю, но попробую.

Вскоре принесли квиток, и продавец отоварила Глаза на пять рублей. Пацаны взяли махорки, сигарет и немного сахара. И стало веселее.

Могила с Глазом обменялись новостями. Глаз рассказал, как в Свердловске встретил Каманю, а в «Столыпине» — Томильца, и как его даже на полчаса не подняли в Одлян.

Могила рассказал про Одлян, он месяц как с зоны.

– Слушай, Могила, в Одлян не приходил пацан по кличке Подвал? У него одна нога сухая. Он без костыля ходить не может.

– А-а-а, Подвал! Пришел. В вашем отряде жил. Ты знаешь, Глаз, он потом заворовался. Его частенько на костылях в столовую носили. Перед этапом глядь — его двое на костылях тащат. Он, как ворин?, восседает. Забрал я у них костыли и переломал об него. Фогель — он перед досрочкой рогом отряда санитаров стал — заказал в цехе костыли. Меня на этап, а костыли все не сделали. Ты что, сидел с ним?

– В тюрьме. А не приходил пацан по фамилии Концов? Кожа белая, пухлый такой, недотепа в общем.

– Концов? А-а, пришел, на мой отряд. Концом звали. С подельником вместе. Того Глистом назвали. Конец с ходу марехой стал, а Глист, не выдержав, наглотался гвоздей, и его в больничку отправили. Тюменские так же плохо в зоне живут, их сейчас больше. А Нинина с вашего отряда зимой бревнами придавило. За зоной работали. И его досрочно освободили. А Канор, единственный из тюменцев, вором стал. Вообще-то воров развелось в Одляне последнее время… Я многим пасти рвал.

Камеру посетил старший воспитатель. Могила сказал:

– Товарищ майор, курева нет. Отоварьте, ради Бога, еще раз. Пятерка осталась.

– Не положено одного человека подряд отоваривать.

– Денег осталась одна пятерка. Израсходуем, и баста.

– Не положено.

– Товарищ майор,— настаивал Могила,— это ничего, что не положено. Нас в камере шесть человек, а отоварился один. Если б у каждого были деньги, мы отоварились бы на тридцать рублей. Тогда б было все. Потому помогите нам. Ведь отоварка для всех.

– Хорошо, — майор сдался, — я попытаюсь.

После обеда Глаз отоварился. Взяли одного курева: махорки и сигарет. Деньги кончились.

Курево на исходе. А тут Глаза и еще троих забрали на этап. На дворе бело: ночью шел снег. Но снег расчищен, и прометенные дорожки петляли по тюремному двору.

Малолетки ехали в «воронке» молча и размышляли под ровную песню мотора. Какая она, эта зона, называемая режимкой? Парни о ней наслышаны, и она их пугала. Как их встретят? Как они будут жить?

«Воронок» въехал в зону. Малолетки выпрыгнули из чрева и огляделись.

Шофер закурил.

Мимо проходил коренастый майор среднего роста лет сорока пяти. Стрельнув по новичкам — хотел пройти, но, заметив Глаза, остановился.

В колонию два-три раза в месяц привозят новичков, и будет время на них насмотреться и узнать ближе, но лицо малолетки, без глаза и со шрамом на полщеки, привлекло внимание.

– О, орел, откуда ты? — спросил майор, подходя к Глазу и всматриваясь в него.

– Из Одляна.

– Как доехали?

– Доехали с комфортом, как на «Волге»!

Майор и шофер улыбнулись. Майор еще раз посмотрел на Глаза и пошел к трехэтажному корпусу. Глаз проводил его взглядом.

На вахте отворилась дверь, и вышел молодой лейтенант с красной повязкой на рукаве. На повязке белыми крупными буквами написано: дпнк. Он завел малолеток на вахту и закрыл в пустую комнату.

Их переодели в колонийскую робу и повели на второй этаж вахты по крутой деревянной лестнице. Остановились перед дверью с табличкой: «Зам. начальника по режиму».

В кабинете заместителя начальника колонии по охране и режиму майора Беспалова заседала приемная комиссия.

Первым вошел Васин. Долго не задержался. Вторым Глаз. Поздоровался, снял шапку и посмотрел на членов комиссии. За столом — знакомый майор. С одной стороны от него — старший лейтенант, начальник производства, с другой — молодая женщина, директор школы. На стульях рядом со столом — воспитатели.

Начальник режима спросил: «Фамилия?» — и посмотрел на Глаза.

– Петров, — ответил Глаз.

– За что к нам?

– За старое преступление срок добавили, а потом сюда.

– Сколько классов кончил? — спросил майор, листая его дело.

– Я пойду в восьмой класс, — не на вопрос ответил Глаз.

– Так, в восьмой, — майор помолчал, — давайте его в шестое отделение. — Майор посмотрел на старшего лейтенанта. Тот кивнул.

Глаз вышел. Малолеток быстро распределили по отделениям и сводили в столовую.