Я не сразу обратила внимание на то, что Телар замолчал, погружённая в созерцание красочных образов, нарисованных воображением, в свою очередь, подпитанным рассказом мужчины. Вот я, облачённая в звериные шкуры, босая, с развевающимися на ветру длинными волосами, обвешанная странными штучками, наподобие сушеного корня сельдерея, исполняю ритуальный танец у костра, быстро–быстро выстукивая пальцами привычный странный ритм на бубне, вгоняя в транс съёжившихся от страха у моих ног соплеменников. Вот я в избушке почти на курьих ножках, склонившись над глубоким чаном с каким–то варевом, развожу клубы красного пара руками и тихо читаю заклинания, напряжённо всматриваясь в бурлящее месиво, словно ожидаю появления чего–то. Вот я лечу над полями, над лесами и над горами на метле, зорко вглядываясь вдаль из–под сложенной козырьком и приставленной ко лбу ладони…

— Скажи, а вы на мётлах летаете? — вдруг с нескрываемой надеждой в голосе спросила я, всё ещё пребывая в образе.

Телар чуть не поперхнулся, совершенно не ожидая, что моя фантазия так внезапно покинет обозначенный его рассказом чёткий, давно проложенный маршрут, и усвистит на никому не известную просёлочную дорогу.

— Нет конечно… — ответил он, изумлённо вскинув брови. — Мы же не ведьмы.

— Эх, жа–а–аль… — разочарованно протянула я, заметно погрустнев.

— Но это можно устроить. Ну… не совсем это, но нечто похожее, только позже, — Телар подмигнул мне с самым что ни на есть заговорщическим видом и закивал головой, подтверждая сказанное.

— Вах… — только и нашлась, что сказать я. И мои глаза заискрились диким ликованием.

Какое–то время Телар молча наблюдал за выражением моего лица, откровенно наслаждаясь моментом.

— Можно продолжать?

— Валяй! — мои глаза сверкнули нетерпением.

Тоном преподавателя, читающего занимательную лекцию для чрезвычайно благодарной аудитории, Телар продолжил рассказ:

— Во время собрания, на котором проходило второе укрупнение кверов, столкнувшись с противоборством противников изменений, подрывающих устои стихийно сложившейся власти на местах, наши предшественники чётко осознали необходимость создания официальной структуры управления. Именно тогда открытым голосованием выбрали первых глав укрупненных кверов. Так сформировались первые полноправные органы управления.

Подобная структура управления просуществовала несколько тысячелетий, но снова начались проблемы. Жизнь не стояла на месте, то есть изменялась макроэкономическая среда. Одни кверы изначально были малочисленными, другие — наоборот, одни кверы преимущественно сосредоточивались в более развитых и прогрессивных местностях, другие — в отсталых, да и разброс участников кверов по всему миру был значителен. В связи с этим обозначились следующие серьёзные проблемы: во–первых, в очередной раз возник вопрос доминирования и власти; во–вторых, из–за территориального разброса управляемость внутри кверов свелась на нет. Наши предшественники пришли к выводу о необходимости официального введения новых вертикалей и горизонталей власти.

В результате третьих переговоров — теперь уже между главами кверов, — которые то прерывались, то снова возобновлялись и заняли в общей сложности полгода, мы получили структуру, которая, претерпев очень незначительные изменения, действует в нашем государстве и по сей день. Кверы структурировались под более крупными формированиями — кафтами. Во главе каждого кафта стоит царь. Вначале учредили четыре кафта — Разрушительных Сил Природы, Воды, Земли, Воздуха. Чуть позже, ввиду малочисленности, кафт Воздуха слился с кафтом Земли и образовал кафт Земли и Воздуха. Таким образом, их стало три.

Каждый кафт имеет собственные органы управления, представленные административной и законодательной властью, находящиеся в подчинении у царя через соответствующую цепочку руководителей — глав кверов. Главы кверов имеют право принимать локальные законы, но их решения и какие бы то ни было действия не должны противоречить древнему Закону, положениям которого подчиняются все без исключения волшебники, включая царей. Три царя кафтов составляют Верховный Совет Волшебников и простым большинством голосов во время голосования решают вопросы государственного управления, касающиеся волшебного мира в целом. Вот вкратце и всё.

С этими словами Телар открыл маленькую бутылку с минеральной водой, залпом её осушил и, выжидающе посмотрев на меня, с самым серьёзным видом спросил:

— Вопросы?

— Ты царь? — тут же выпалила я.

— Да.

— А какого кафта?

— А сама как думаешь?

— Воды?

— Молодец.

— А к какому кверу относишься?

— Океана.

— Вах… здорово… — прошептала я, не скрывая восторга, которым тотчас же озарилось моё лицо. Хотя сама не знаю, что бы изменилось в выражении моего лица, если бы Телар оказался царём кафта, скажем, Земли и Воздуха, или относился бы к какому–нибудь кверу Гор.

Внезапно я почувствовала, как носилки вновь обрели под собой твёрдую почву — нас опустили на землю.

Паланкин стоял у входа в разбитый на пляже просторный квадратный шатёр, в который Телар и внёс меня. Походное сооружение поражало своими размерами — не менее двадцати квадратных метров общей площади и не менее трёх метров в высоту, так что в любой его точке можно было свободно перемещаться, не наклоняя головы. Крыша шатра была выполнена из плотного белого материала, напоминавшего парусину, боковые стенки — из полупрозрачной сеткообразной ткани. Создаваемое помещение великолепно проветривалось и при этом сохраняло интимность обстановки, скрывая своих постояльцев от посторонних глаз.

По всему периметру шатра, на линии стыка крыши и боковых стенок, словно маленький оазис в безжизненной пустыне — а пол, разумеется, представлял собой обыкновенный мелкий пляжный желтовато–пепельный песок — вилась толстая лиана. Она состояла из бесконечного венка из живых жёлтых, розовых, апельсиновых, красных и белых роз, лилий и гвоздик, переплетённых с зелёными веточками декоративных растений. Свежие цветы, на лепестках и листьях которых до сих пор покоились капельки влаги, наполняли воздух не передаваемым словами ароматом, ароматом богатого цветочного сада и свежести.

У дальней задней стенки шатра, на некотором удалении друг от друга, располагались два белоснежных пляжных лежака, укрытых длинными, толстыми махровыми простынями насыщенного тёмно–малинового цвета, в которые можно было полностью и с комфортом завернуться даже такому гиганту, как Телар, не то что мне. Между лежаками стояло по белоснежному стулу, по всей видимости, под одежду и прочие личные вещи.

У самой стенки шатра, слева, находился длинный сервировочный столик, на верхней полке которого высилась кипа аккуратно сложенных тёмно–малиновых полотенец, а на нижней — несколько небольших подушек в белоснежных наволочках.

У входа справа размещался довольно большой овальный стол, а рядом с ним — два кресла, сиденья которых были накрыты мягкими плотными подстилками такого же, как простыни и полотенца, насыщенного тёмно–малинового цвета. В центре стола стояла невысокая широкая стеклянная ваза с цветочной композицией, по стилю сочетавшейся с гирляндой, рядом с ней — огромное блюдо с фруктами, несколько бутылок с минеральной водой, поднос со стеклянными бокалами и стаканами, стопка блюдец, несколько фруктовых вилок, бумажные салфетки и небольшой нож для фруктов.

Вся пляжная мебель была изготовлена из качественного белоснежного пластика и производила очень приятное впечатление — ни пятнышка, ни царапинки, ни даже пылинки. Кто–то — и, по всей видимости, не один — очень серьёзно потрудился над убранством помещения, а может, и над самим шатром незадолго до нашего появления. Кстати, я не заметила на пляже шатра, когда мы с Теларом рано утром вышли из воды где–то здесь же, неподалёку. На песке, искусно выровненном, не видно было ничьих следов, лишь несколько больших и маленьких крабьих норок нарушали идеальную поверхность своеобразного пола: крабы, засыпанные во время уборки песком в своих убежищах, недолго раздумывая, вновь прорыли ходы и обеспечили себе выход на поверхность, на свободу.