«Учеба», находившаяся в немедленной готовности, сразу же отошла от пирса.

Погода к этому времени ухудшилась. Усилился ветер, волна становилась крупнее, на воде появились белые барашки — предвестники надвигающегося шторма.

Обогнув Морьинский мыс, «Учеба» легла на основной курс «Дороги жизни» и оказалась во власти стихии. Борясь с сильным ветром и крутой волной, она шла в Кобону. Оставив на ходовом мостике своего помощника лейтенанта М. П. Салеева, я спустился на палубу посмотреть, как разместились дети, как они себя чувствуют при качке, а она уже была ощутимой.

Дети, познавшие ужасы войны, выглядели усталыми, изнуренными, пугливыми. Родители их погибли: кто в обороне Ленинграда, кто на производстве, кто во время бомбардировок и обстрелов города, кто от голода. Среди ребят находились свободные от вахт моряки, успокаивали маленьких наших пассажиров.

Я прошел по кораблю, побеседовал с руководителями детдома и заверил их, что дети благополучно будут доставлены на берег, чего бы это нам ни стоило.

Снова поднялся на мостик. Левее маяка Кареджи, из-за пенистых гребней высоких волн показались первые лучи солнца. Обычно появлению солнца после пасмурной погоды радуешься. Сегодня же на его лучи я смотрел с досадой. Пускай лучше дует сильный ветер, льет проливной дождь, пускай туман — что угодно, только не ясная погода. Именно в такую погоду больше всего бесчинствует вражеская авиация. А тут еще такие пассажиры на борту…

Вдали на горизонте стал вырисовываться берег — Кобона. Запросил разрешение подойти к одному из пирсов для высадки детей. Но оперативный дежурный отказался принять шхуну из-за крупной волны и наката ее на пирс.

Действительно, пирс, к которому мы должны были подойти, был низкий, из ряжей и свай, с деревянным настилом. Через пирс перекатывались волны. Пришлось стать на якорь.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. С запада надвигалась черная туча, ветер не утихал. Все говорило о том, что погода улучшится не скоро.

А потом нашим пассажирам довелось выдержать еще одно испытание. Со стороны Бугровского маяка, на высоте около двух тысяч метров, показалось 9 бомбардировщиков противника. Они шли курсом на Кобону. Дети и сопровождавшие их женщины пришли в движение. Начались крики и плач. К тому же изнурительно действовала качка.

«Учеба» снялась с якоря, чтобы иметь возможность маневрировать. Самолеты, не снижаясь, перестроились и легли на боевой курс для бомбардировки нашего корабля, пирсов и продовольствия, сложенного на берегу в штабеля. «Учеба» была в этом районе единственным судном: из-за шторма и невозможности погрузки корабли оставались в Осиновце и Морье.

Вот бомбы отделились от самолетов. С пронзительным свистом полетели они вниз. А через несколько секунд раздались оглушительные взрывы. В воздух поднялись высокие фонтаны воды. И хотя бомбы разорвались далеко от корабля, среди детей возникла паника. Снова поднялись крики, плач…

Да и Ладога не унималась — «Учебу» бросало на волнах из стороны в сторону. Крен достигал 40°. Больно было глядеть на ребятишек. А чем им помочь? Теплое слово моряков было единственным для них утешением.

К счастью, самолеты не причинили кораблю и его пассажирам никакого вреда. Сбросив свой смертоносный груз, они улетели.

После налета я решил во что бы то ни стлало высадить детей на берег — ведь самолеты могли появиться вновь и сбросить бомбы более прицельно. К тому же накормить детей — а они уже давно не ели — можно было только в Кобоне.

Вызвал на ходовой мостик помощника командира корабля, секретаря партийной организации, комсорга, боцмана и тех, кто должен был обеспечивать высадку ребят, пригласил руководителей детского дома и объявил им о своем решении. Все меня поддержали. Здесь же обсудили детали высадки.

После этого короткого совещания сообщил оперативному дежурному Кобонского порта о создавшемся на корабле положении и просил обеспечить прием детей. Вскоре получил ответ: «Прием детей будет обеспечен. Соблюдайте осторожность».

Пока «Учеба» швартовалась, на пирс подали узкоколейные платформы для детей.

Прибойной волной корабль сильно подбрасывало: того и гляди, всей своей тяжестью он навалится на пирс и раздавит его. Расстояние между «Учебой» и пирсом то сокращалось, то увеличивалось до таких пределов, что поданная с корабля сходня становилась короткой, а это очень опасно: выходящие на берег могли упасть в воду.

Моряки выносили детей на руках. Подчас волны окатывали матросов до пояса. Тогда они поднимали ребят вверх, стараясь вынести на пирс сухими. Своими исхудалыми, дрожащими ручонками дети прижимались к морякам, чувствуя в них заботу и защиту, и их воспаленные глаза светились радостью.

Сказать, кто особенно отличился, трудно. Видел только, что секретарь партийной организации корабля Шустров, коммунисты Голубь и Низамов, комсомольцы Лебедев и Марков, беспартийный Аршинов все время находились на самых ответственных местах. Иногда чуть ли не с головой накрывало их волной, но они словно не замечали этого, шутками, остротами подбадривали товарищей.

И вот последние малыши доставлены на берег. Надо быстрее отойти от пирса — этого места беспокойной стоянки. Отдаю команду:

— Проверить все помещения!

Так мы делали всегда по окончании высадки эвакуированных. Ведь не раз бывало, что при посадке у пассажира еще хватало сил забраться на корабль, а когда нужно сходить, он не мог подняться с места.

На этот раз в одной из кладовых, где хранился уборочный инвентарь, обнаружили старушку и двух девочек.

— Как вы сюда попали? — спрашиваю бабушку.

— Как попала? — виновато отвечала она. — Страх загнал. Когда появились самолеты душегубов и начали бомбить, я хотела укрыть детей. Вот толкнула эту дверь, она открылась, и мы зашли. Слышала, когда дети выходили на пристань, но никак не могла уговорить Валю и Лиду выйти отсюда.

Мы стояли у раскрытой двери и смотрели на девочек, забившихся в угол. В их широко раскрытых глазах были страх и слезы.

Ненависть, презрение к фашистским варварам видел я на лицах моряков. Ведь у многих из них семьи находились в осажденном Ленинграде. У некоторых родные не успели эвакуироваться и остались на захваченной врагом территории. Были и такие, кто никогда больше не встретится с близкими людьми: они погибли от рук гитлеровских палачей.

Но фашистам не уйти от возмездия. Только кровью смогут они расплатиться за свои злодеяния!

Об этом думал каждый из нас в тот памятный день.

…С дрезины раздался длинный гудок, и она потянула с пирса обдаваемые каскадами брызг платформы.

Счастливого пути, дети!

Гвардии полковник запаса П. Л. РОЙТБЕРГ

В период блокады Ленинграда Петр Львович Ройтберг был начальником штаба 13-го истребительного (4-го гвардейского) авиационного полка, который прикрывал с воздуха ледовую и водную трассы „Дороги жизни".

От Ладожского озера до Померании лежит длинный военный путь 1-й гвардейской истребительной авиационной дивизии ВВС КБФ. И везде летчики нашей дивизии проявляли героизм, мужество и доблесть, прославляя советское боевое оружие.

Имена таких асов, как А. К. Антоненко, П. А. Бринько, Г. Д. Костылев, А. Ю. Байсултанов, В. Ф. Голубев, М.А. Ефимов, Е. Т. Цыганов, П. П. Кожанов, И. С. Кравцов, А. Г. Батурин, В. Ф. Абрамов, Л. Г. Белоусов, Г. Д. Цоколаев, И. А. Каберов, С. И. Львов, и других героев балтийского неба были известны на всех флотах. Дивизия участвовала во многих операциях. Боевые подвиги наших частей отмечены высокими правительственными наградами и присвоением им гвардейского звания.

Во многих местах воевали части нашей дивизии, но лично я убежден, что Ладоге среди них принадлежит особая роль. Об этом и хочется рассказать в первую очередь, ибо трудно переоценить значение Ладожской трассы для осажденного Ленинграда.