"Тогда я оставляю вам этого мальчика. Я потом приду к вам еще раз и принесу покрывало и тетрадку..."
О чем именно шла речь и что это были за покрывало и тетрадка, Гуревич так и не узнал: эта женщина больше не появлялась, и следов ее не удалось обнаружить даже спустя годы.
Лев Гуревич не захотел отдавать столь неожиданно свалившуюся на его голову "находку" ни в детский дом, ни кому либо из знакомых людей одной с ним крови. Он усыновил мальчика, дав ему все: свою фамилию, отчество, родительскую ласку, хорошее образование.
Но усыновил не сразу, а лишь спустя полтора года, когда после всех запросов и изысканий стало ясно, что никого, ни единой живой души, кроме самого этого мальчишки, из большой семьи Бернштейн не осталось, все погибли в том кромешном аду.
Оставались загадки, связанные с происхождением Аркадия, на которые не удавалось найти точных ответов. Так, например, было известно - рассказал один очевидец, переживший гетто и немного знавший Бернштейнов, - что малые дети были сразу у трое молодых женщин из этой семьи, причем у двух вроде бы родились мальчики... Именно по этой причине - выбирать то приходилось бы сразу из трех возможных вариантов - Лев Гуревич и решил дать Аркадию свое отчество, потому что, кто именно были его настоящими мамой и папой, разобраться было невозможно.
И вот только сейчас Аркадий, благодаря попавшей к нему копии дневника его родной тетки, смог наконец узнать и обстоятельства своего спасения, и то, почему к Гуревичу его привела литовка, и то, как в действительности звали его родителей: маму звали Соней, папу - Авраамом.
Михаил, хотя и был занят координацией усилий по поиску и вызволению своей сестры, тоже успел прочесть эти записки и тоже был потрясен до глубины души.
Он пришел к отцу в кабинет, некоторое время стоял у него за спиной, положив ему руку на плечо, затем, подавив тяжелый вздох, уселся в кресло по другую сторону стола.
- Хотелось бы знать, - задумчиво сказал он, - успела ли Юля прочесть эти записки? До того, как ее похитили? Она ведь прилично знает идиш.
- Думаю, что нет, - Аркадий Львович подался чуть вперед, водрузил локти на стол и положил подбородок на сцепленные кисти рук. - Думаю, что нет, во всяком случае, не полностью, не до конца. Иначе Юля мне непременно бы позвонила.
- Да, ты, наверное, прав, папа, - Михаил покачал головой. - Просто невероятная история... Интересно, как эта тетрадка не только сохранилась, но и попала в Калининградский облархив? - помолчав немного, он сам попытался объяснить эту загадку: - Я так думаю, что эта женщина, зашифрованная, как Д., не смогла по какой то причине передать талес и тетрадку. Потом в Литве началась партизанская война, где все перемешалось: "лесные братья", "ястребки", зачистки со стороны внутренних войск... Судя по тому, что эта тетрадь попала в органы, ее изъяли при обыске. Дело, наверное, происходило где то в приграничном районе... тогда Литве передали часть Восточной Пруссии вместе с Мемелем, нынче - Клайпедой. Плюс еще времена борьбы с "космополитами"... вот органы и проявили бдительность: дали кому то прочесть, чтобы определить, нет ли там какой нибудь антисоветчины или иной крамолы... Но это все версии, а как было на самом деле, сейчас уже трудно сказать.
Гуревич старший пригладил рукой свою уже почти сплошь седую шевелюру, затем вновь застыл в прежней задумчивой позе.
- Миша, а ты обратил внимание на фамилию хозяина хутора? - спросил он спустя какое то время. - Тебе эта фамилия не кажется знакомой?
- Конечно, обратил... а как же! - Михаил тут же встрепенулся. - Я как раз и хотел с тобой поговорить об этом.
- Удалось установить, на чем поднялся тот Йонайтис, который является главным контрагентом в ходе реализации нашего "прибалтийского" проекта?
- Семенова из Вильнюса дополнила наше уже имевшееся на него досье новыми сведениями, - сказал Михаил. - Она занимается сбором информации через дружественно настроенные к нам круги в самой литовской столице и делает это параллельно своему главному заданию...
- Так на чем он поднялся? И кто его близкая родня?
- Отца его зовут Миндаугас. Дяди у него нет вроде бы... но надо будет еще раз перепроверить. На чем поднялся? Но ты ведь должен его помнить?
- Тогда он мне казался обычным серым чиновником из системы республиканского Минздрава, - задумчиво сказал Гуревич старший. - Не ожидал, что он так развернется...
- Но и от тебя, наверное, такой прыти никто не ожидал? То, что ты такую махину, как наш "Росфармаком", поднимешь. Гм... Ладно, это так, реплика по случаю. А теперь о деле. Скажу о том, что удалось пробить. Литовцы, когда вводили свои талоны, временный суррогат денег, который они сами называли "вагнорками", по имени своего тогдашнего премьера, - это было в начале девяностых - заныкали примерно четыре с половиной миллиарда "деревянных" рублей, которые в то время еще имели полное хождение на бывших советских территориях. Никто у них эти рубли назад не потребовал. Ну и пошел обычный шахер махер... Сколотили команду из предприимчивых людей, практиков, у которых были связи с союзными министерствами и директорами крупных заводов, выдали каждому определенные суммы... Те отправились в Россию и другие республики и через свои контакты закупили на эти бесхозные рубли различное оборудование и сырье, подключив для додставки этих партий железную дорогу и даже транспортную авиацию. Тогда же такой бардак был, что уму непостижимо... Ну вот: Йонайтис старший занимался закупкой резко подешевевших на короткое время лекарственных препаратов и различного медоборудования... И есть основания считать, что неплохо на этом наварил. Ну а дальше он запустил процесс приватизации аптечной сети и складов лекарственных препаратов, а также стал лоббировать свой интерес через литовский сейм и чиновников в правительстве...
- Ты же понимаешь, Миша, что я не об этом тебя спрашиваю.
Михаил, в раздумчивости потеребив пальцами подбородок, поднял глаза на отца.
- О том, что он поднялся на "еврейском золоте", на "еврейских зубах"... таких сведений ни у Саныча с Семеновой, ни у меня пока нет. Но я твою мысль понял. Как бы ни развивалась далее ситуация с Юлей, мы эту сделку с Литвой разорвем!..
Аркадий Львович медленно качнул головой из стороны в сторону.
- Не руби сплеча, Михаил... С этим Йонайтисом, возможно, мы и вправду не будем иметь дела... если выяснится, что он или, вернее сказать, его предки поднялись на отобранных у евреев ценностях. И уж тем более, если кто то из его близких предков замарал свои руки еврейской кровью... Но рубить вот так, с ходу не нужно! Ты ведь внимательно читал дневник?.. Вспомни, что писала моя тетя и твоя, соответственно, внучатая бабушка... Хороших людей - больше. Да и есть ли в мире безгрешные люди, кроме единиц праведников? Вот эта Д., которая спасла мне жизнь... У нее ведь тоже были дети, как минимум - двое. У тех, возможно, тоже есть дети, а может, и внуки уже пошли. Так что - всех теперь ненавидеть и в чем то подозревать? Но если я узнаю... если я узнаю, что кто то там делает свой гешефт, откопав кубышку с награбленным... сделаю все, чтобы у них горела земля под ногами!
Некоторое время они сидели молча, затем Михаил спросил то, о чем он уже когда то спрашивал у своего отца:
- Папа, а ты совсем ее не помнишь? Эту вот женщину, которая тебя выкормила и потом какое то время выдавала за одного из своих детей?
Аркадий Львович помассировал пальцами ломившие от усталости виски и ответил, как отвечал почти на все вопросы сегодня, не сразу, а с задержкой.
- Смутно, Миша, очень смутно... Ты учти, какое было время, равно как и то, что я попал в чужую языковую среду. Когда меня передали Льву Гуревичу, мне было... как я сейчас уже понимаю, немногим более двух с половиной лет. Ты многое помнишь из этого своего возраста?
Михаил отрицательно покачал головой.
