– Госпожа графиня, – сказал Годфруа, – мой отец богат, очень богат, и я думаю, что в точности выражу его чувства, если попрошу вас принять…

– Не торопитесь, дитя мое. Позвольте нам сначала разобраться с этой напастью. Что касается вас, господин маркиз, то наше согласие вы получили, теперь остается лишь уладить финансовую сторону, хотя я, к сожалению, подозреваю, что много времени это не займет.

Матален, онемевший точно так же, как перед этим Годфруа, поклонился и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, как Годфруа бросился к графине, взял ее за руки и воскликнул:

– Мадам, дорогая мадам, неужели вашу семью постигло банкротство? Это невозможно! Как же мне вас жаль! Но, как я уже говорил, мой отец очень богат, привезенное им из Франции состояние его стараниями увеличилось в четыре раза и поверьте, шевалье не забыл, что своим нынешним благосостоянием он обязан вам.

– Удивительное сердце! – с улыбкой воскликнула графиня. – Ох! Вам не было нужды говорить эти слова – я и так все знаю…

– Но, мадам, я всего лишь неукоснительно выполнил свой долг…

– Нет, дитя мое, это нечто большее, чем долг, ведь вы совершенно позабыли о цели вашего визита. Как и о том, что Матален ушел отсюда, получив наше согласие.

– Нет, мадам, я все помню. Но если гнев и отчаяние на мгновение овладели моим сердцем, это еще не повод для того, чтобы забыть о том, что вы когда-то сделали для моего отца, которого я здесь представляю. Ведь шевалье де Мэн-Арди без колебаний отдал бы графине де Блоссак все свое состояние.

– Да нет же, Годфруа, нет, никакие мы не банкроты.

– Как это?

– Мой дядя не потерял ни единого су, он по-прежнему богат – как и я!

– Что тогда все это значит?

– Это значит, что через два часа, как я надеюсь, Матален сам откажется от руки моей внучки, за которой больше никто не даст никаких миллионов.

– Вы в этом уверены?

– Нет, но как я уже говорила, очень на это надеюсь. И тогда… я знаю одного молодого человека, очень робкого и застенчивого, когда речь идет о том, чтобы приоткрыть завесу над тайными добродетелями своего любящего сердца, но очень сильного и бесстрашного в сражении с бандитами и бретерами…

– Продолжайте же…

– Я знаю одного молодого человека, который, в свою очередь, тоже может попросить у меня руки юной девушки, не имеющей ни малейшего представления о том, что такое любовь.

– Ох, мадам графиня, не тешьте меня несбыточными надеждами! – воскликнул Годфруа, опуская глаза и еще больше краснея.

– Большой ребенок! Неужели я сама должна просить у вас руки для моей внучки?

– Но как же Матален?

– Скоро вам все станет ясно.

– А Филиппина?

– Ах! Моя бедная Филиппина. Она вбила себе в голову, что влюблена, но ее ждет жестокое разочарование. Хотя любовь здесь совершенно ни при чем, удар будет нанесен лишь по ее самолюбию.

– Вы мне обещаете?

– Она будет вашей женой.

Так они проговорили целый час. Годфруа, еще недавно вконец отчаявшийся, теперь пребывал на седьмом небе от счастья.

Но маркиз де Матален с отказом не торопился. Для того чтобы возвестить о нем графиню, ему понадобилось намного больше времени, чем ожидалось.

Последние сомнения у него отпали только на следующий день, когда в «Бордоском вестнике» появилось сообщение о том, что старый еврей Самуэль обанкротился после финансового краха его лондонского, амстердамского и венецианского банкиров. Бретер даже не подозревал, что оно было опубликовано только потому, что дез Арно заплатил за это кругленькую сумму.

Поэтому он снарядил к мадам де Блоссак своего верного Каде, предварительно вручив ему письмо следующего содержания:

Прочитав это послание, мадам де Блоссак, не скрывая радости, тут же отправила гонца к Годфруа, который потерял уже всякую надежду.

Затем придала лицу соответствующее выражение и велела позвать внучку. Филиппина прибежала, сияя от радости.

– Моя дорогая малышка, – обратилась к ней пожилая дама, – мужайся, у меня для тебя плохие новости.

Юная девушка побледнела.

– Речь пойдет о маркизе? – воскликнула она.

– Да, дитя мое. Этот человек оказался тебя не достойным.

– Бабушка, – дерзко ответила Филиппина, – это еще надо доказать.

Взяв со стола «Бордоский вестник», графиня дала прочитать внучке заметку, автором которой был дез Арно.

– Да, мы разорены, и что из этого?

– А теперь прочти вот это послание Маталена.

Филиппина жадно схватила протянутую бабушкой записку и пробежала глазами содержавшиеся в ней несколько строк.

Дойдя до конца, девушка уронила бумагу, ничего не сказав, и хотя лицо ее смертельно побледнело, глаза остались совершенно сухими.

– Господин де Матален, – наконец прошептала она, – отвел мне роль идиотки.

Затем гордо вскинула голову и произнесла:

– Бабушка, прошу прощения за то, что ослушалась вас. Это человек без сердца, а раз так, то и сожалеть о нем не стоит.

– Я тебя прощаю, дитя мое.

– Больше я его знать не хочу. Он для меня умер и я краснею от одной мысли о том, что когда-то хотела стать его женой. Еще раз прошу меня простить. Слава богу, я убедилась, что вы были правы, а о любви говорило не столько мое сердце, сколько воображение.

– Подойди, девочка моя, и обними меня, – молвила графиня. – Ты найдешь себе мужа, причем такого, который будет стоить всех Маталенов на свете.

– Ох, бабушка! Дайте мне хотя бы отдышаться и не говорите больше о замужестве. Ведь я только что избежала огромной опасности.

– Будь по-твоему, дитя мое, но когда найдешь мужа, окажи мне честь и поделись своими маленькими надеждами, столь дорогими твоему сердцу.

– Обещаю вам.

С этими словами Филиппина ушла. Несчастной девушке нужно было побыть одной, и понять ее совсем нетрудно.

Полчаса спустя к мадам де Блоссак явился Годфруа.

– Ну что? – спросил он.

– Могу сказать вам только одно, – ответила пожилая дама, – Филиппина свободна.

Тем временем нашего замечательного дез Арно слишком распирала гордость от того, что он сыграл с Маталеном такую злую шутку – настолько, что он был не в состоянии держать язык за зубами. После того как отказ Маталена стал достоянием гласности, он стал рассказывать каждому встречному-поперечному, что Самуэль вовсе не обанкротился и что слух об этом на самом деле был ловушкой, в которую Матален попался, как последний идиот.

На похоронах полковника, которые почтила своим присутствием Лига защиты в полном составе и которые, кроме того, собрали огромную толпу, только об этом и говорили. Бравый майор Монсегюр, сразу постаревший на десять лет, шел во главе траурной процессии, будто приходился несчастному офицеру родным отцом.

Когда все уже возвращались с Шартреза, кто-то, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, решил рассказать ему о том, что всем разболтал дез Арно. Но не успел сострадательный рассказчик произнести имя Маталена, как Монсегюр прервал его и спросил:

– Этого господина выпустили из тюрьмы?

– Да, майор.

– Этому человеку я обязан знакомством с Меротт. И именно он является первопричиной смерти полковника. Если бы сей негодяй не искал с нами ссоры из-за пустяка, мы бы никогда не повстречали эту женщину, вставшую на стезю преступления. Матален за это заплатит. Ах! – продолжал майор, горячась все больше и больше. – Этот господин – дуэлянт, он дерется по поводу и без повода. Уверяю вас, что следующая его дуэль будет иметь право на существование. Теперь майору Монсегюру плевать на жизнь! Мой полковник будет отмщен.