– Ну уж нет! – возразила девчушка. – Пусть говорит Филиппина, так бабушка велела.

– Что ты хочешь знать, прелестная малышка? – спросила старшая сестра.

– Как сделать так, чтобы я стала сестренкой Годфруа?

Услышав этот вопрос, Филиппина залилась румянцем и уронила букет, упавший к ее ногам. Мэн-Арди вскочил и шагнул к ней, будто чтобы выслушать вынесенный ему приговор, но девушка в замешательстве не проронила ни звука.

– Для этого, – ответила мадам де Женуйяк, только что переступившая порог и слышавшая вопрос младшей дочери, – нужно, чтобы Годфруа стал мужем Филиппины.

– Да? Всего-то? – сказала Эрмина.

Затем подошла к Мэн-Арди, встала на цыпочки и спросила:

– Ты хочешь на ней жениться? Говори!

Вместо ответа молодой человек схватил ее, поднял и с силой прижал к груди. Мадам де Блоссак, сидя в своем большом кресле, улыбалась. Филиппина трепетала, но в то же время лучилась от счастья, видя, с какой нежностью Годфруа поцеловал Эрмину.

Когда девчушку вновь поставили на пол, она подбежала к сестре, взяла ее за руку и заявила:

– На! Раз ты хочешь на ней жениться, я тебе ее отдаю.

И молодые люди наперебой бросились целовать малышку – в знак благодарности за развязку, которой без ее участия им, не исключено, пришлось бы ждать еще очень долго.

– Годфруа, простите меня, что не увидела в вас раньше лучшего из лучших и достойнейшего из достойнейших.

Годфруа, задыхаясь, ничего не ответил.

– Ну же, дети мои, поцелуйтесь, вы же теперь жених и невеста. Мы рады за вас не меньше, чем вы.

Месяц спустя Годфруа венчался с мадемуазель де Женуйяк.

Матален перед их свадьбой не смог сохранить хладнокровия и отправился наговорить очередных гнусностей.

Заставить его замолчать на этот раз решил Ролан. Поскольку Матален утверждал, что отсутствие обоих ушей и одного глаза не помешает ему убить Коарасса или Мэн-Арди, противники вновь встретились на поле боя.

Стрелялись из пистолетов. Ролан раздробил бретеру локоть, и уже на следующий день тот остался одноруким – без ампутации, по признанию доктора, было не обойтись.

В день венчания четверо американцев отправились за бравым майором Монсегюром и привели его к мадам де Блоссак, чтобы немного развеселить и развлечь.

– Господин Монсегюр, – обратилась к нему графиня, – могу я попросить вас об одном большом-большом одолжении?

– Что же это за одолжение, мадам? – ответил старый вояка.

– Я прошу вас съехать с той квартиры, где вы сейчас живете, и поселиться у нас. Как раньше Робер был для вас сыном, так теперь Эрмина будет внучкой.

Графиня попала в самую точку. Майор относился к тому типу людей, которым обязательно нужно себя кому-нибудь посвящать. Он отдал всего себя Эрмине, став ей верным, беззаветно любящим товарищем и, таким образом, приобрел свою толику счастья.

Но вернемся немного назад. Как-то утром, за несколько дней до описанных нами событий, к Маталену, от которого, как нетрудно догадаться, осталась лишь бледная тень, явился персонаж странной, совершенно невообразимой наружности – несчастное, безобразное дитя, горбатое как сзади, так и спереди.

– Что вам угодно? – спросил маркиз, от которого не ускользнуло хитрое выражение на физиономии уродца.

Вместо ответа тот стал беспорядочно махать руками, будто объясняя, что он нем, но не глух. После чего встал перед Маталеном, давая понять, что готов ответить на его вопросы.

– Кто тебя прислал? – спросил маркиз. – Кто-то из моих друзей?

В ответ чертов хитрец лишь бросил на Каде проницательный взгляд, будто не желая при нем ничего сообщать. Матален все понял и сказал:

– Каде, оставь нас.

Как только слуга вышел из комнаты, юный уродец вытащил из кармана тужурки белый, довольно грязный комочек и стал его осторожно разворачивать. Покончив с этим, горбун протянул Маталену мятый лист бумаги, исписанный весьма изящным почерком – письмо Фелисите Деконб. Увидев ее подпись, Матален не удержался от дрожи, но тут же стал жадно читать послание.

Записка узницы гласила:

Прочитав это послание, Матален задумался и какое-то время хранил молчание. И поскольку горбун не сводил с него взгляда своих любопытных глаз, ограничился лишь тем, что сказал:

– Хорошо.

Этот ответ ни к чему не обязывал маркиза, но в то же время удовлетворил маленького горбуна, потому что тот тут же исчез.

«Идти к Меротт или не идти?» – вот какой вопрос задавал себе Матален.

– Зачем мне теперь знать имя этой дамы? Ведь я больше не могу никого наказать.

Но несмотря на это вполне закономерное чувство любопытства подталкивало его отправиться в Форт дю Га.

После нескольких часов раздумий он решился назавтра отправиться на свидание с мегерой.

Но не успел – на следующий день разыгралась еще одна драма.

Наши читатели, конечно же, помнят несчастного маркиза де Босежура, который вмешался в побоище на улице Тан-Пассе в ту ночь, когда целая банда заядлых дуэлянтов набросилась на Танкреда и Кловиса.

Бедолага все так же бесцельно шлялся по улицам, нередко за ним бежали мальчишки, спрашивая, нет ли новостей о его жене. Простолюдины и рабочие бесчисленное количество раз жестоко потешались над стариком.

В тот день, когда весь город узнал, что страшная мегера, похитительница детей и соучастница столь многих преступлений, была не кто иная, как маркиза де Босежур, квартал, где жил бывший член городского правления, пришел в небывалое волнение.

Как только горемыка вышел на улицу, на него со всех сторон посыпались безжалостные крики:

– Маркиз! Твою жену нашли!

Бедолага подпрыгнул на месте и спросил:

– Где?

– В Бланкфоре. Теперь она в тюрьме, ей отрубят голову.

После этих слов несчастный старик резко выпрямился и рухнул без чувств на мостовую.

В падении он разбил себе голову и его гонители, в чьих душах злые шутки тут же уступили место жалости, унесли его домой.

Позвали докторов. Долго, очень долго старик находился между жизнью и смертью. Но наконец все же пришел в себя и – странное дело! – исцелился от умопомешательства.

Вот почему 19 мая 1816 года, в тот самый день, когда Матален получил записку Меротт, маркиз выхлопотал разрешение навестить в тюрьме жену.

Когда он переступил порог темницы, Фелисите его даже не узнала.

– Мадам! – обратился он к ней. – Я маркиз де Босежур.

Фелисите в ужасе отпрянула.

– Надеюсь, вы не думаете, – спокойно продолжал бывший член городского правления, – что я позволю взойти на эшафот женщине, носящей мое имя.

Не дожидаясь ответа, он вытащил из-под накидки пистолет и выстрелил презренной Фелисите в голову.

Вот почему Матален так и не узнал, кем была та женщина, которая когда-то ударила его кинжалом.

Чуть позже у нас еще будет возможность поведать об этом читателям.

Человека ждала смерть.

23 июля 1825 года подступы к Интендантству на плас де ла Комеди и пустырь, по которому в те времена проходили крепостные рвы Шато-Тромпет, заполонила огромная толпа.

Постепенно становясь все плотнее, она доходила до Королевского сада, на месте которого ныне вырос Ботанический сад.

На его лужайках выстроился в каре[23] полк инфантерии. Гренадеры были облачены в восхитительную, неподражаемую форму времен Первой Империи: облегающие белые рейтузы с черными гетрами, доходившими до середины бедер, приталенные мундиры и огромные медвежьи шапки.