Рассказ баронессы де Мальвирад был ему непонятен, ведь она говорила о вещах, в которые были посвящены только Матален и некий третий собеседник. А слышал он вот что: – Сегодня по моему приказанию приходила Ребекка.

– Да? И что она сказала?

– За смехотворную сумму я заставила ее отказаться в мою пользу от любого наследства. А эта еврейка, как вам известно, после Сары де Блоссак и семейства де Женуйяк, является единственной наследницей старого Самюэля.

– Да уж.

– Того самого Самюэля, который дожил до ста лет и тем самым, помимо своей воли, поспособствовал реализации наших планов.

Кловис не мог взять в толк, о чем идет речь, но читатель, присутствовавший при сцене с участием Меротт и еврейкой, прекрасно понял, почему жуткая старуха взяла на себя роль благодетельницы.

– Сколько у нас на сегодняшний день осталось врагов? – спросила баронесса.

– Сосчитать их не составляет никакого труда, – ответил не знакомый Кловису голос. – Старший Коарасс полностью во власти Анжель.

При этих словах Кловис едва удержался от крика. Еще бы чуть-чуть, и он вскочил бы, высадил дверь и поколотил трех негодяев. Но все же, собрав в кулак все свое мужество, он успокоился и стал слушать дальше, тем более что это был единственный способ узнать больше. Но его ожидания не оправдались, потому как голос, который Кловис, как ему казалось, уже где-то слышал, хотя и не мог сказать где, произнес: – Годфруа де Мэн-Арди попался в расставленные сети и в настоящее время не в состоянии нам помешать.

«Мерзавцы, – подумал Кловис. – Эх, жаль, что рядом со мной нет майора!»

– Что с помощником королевского прокурора?

– При смерти, – ответил Матален, – до завтрашнего утра, скорее всего, не доживет.

– А Эрмина?

– Напрочь отказывается есть, – ответил голос.

– Черт бы ее побрал! Не дайте ей умереть с голоду, она нужна нам живой. Если мы не сможем воспользоваться Ребеккой, эта девчонка должна будет получить наследство старого еврея. Я верну ее обществу и как следствие стану опекуншей. Все остальное – уже моя забота.

В ответ на эти слова раздался грубый одобрительный смех.

– А Самюэль, как вам известно, должен будет оставить больше десяти миллионов, – продолжала баронесса.

После этого высказывания наступило красноречивое молчание.

– А вы, Матален, что нового у вас? – спросил голос. – Как продвигаются дела с этой голубкой?

– Обмениваемся нежными записками, слегка сжимаем друг другу ручки в толпе, а свидания назначаем в церкви. Оттуда я и намереваюсь ее похитить.

Кловис не пожалел бы даже пальца на руке, чтобы узнать, о какой такой голубке так фамильярно говорил этот человек. Но как ни старался, додуматься так и не смог. Впрочем, мысли юноши больше были заняты тем, что он только что услышал. Брат во власти какой-то женщины, явное намерение лишить мадам де Блоссак и ее близких наследства, положение, в котором оказался Годфруа – все это лихорадочно роилось в его разгоряченной голове.

Кловис даже почти забыл, где находится, но действительность не замедлила ему напомнить о себе.

Дверь, перед которой он лежал на животе, напряженно прислушиваясь к разговору, вдруг распахнулась. Нетрудно догадаться, что Кловис в мгновение ока оказался на ногах. С другой стороны, его присутствие в доме в столь поздний час повергло троих заговорщиков в совершеннейшее изумление, и Матален, умело воспользовавшись двусмысленным положением юноши, накинулся на него с вопросами: – Кто вы? Что вы здесь делаете? Отвечайте.

Лицо юного американца было освещено пламенем свечи. Баронесса де Мальвирад тут же его узнала и что-то тихо сказала человеку, чей голос Кловис уже слышал, но лица которого по-прежнему не видел.

Тот тут же завопил:

– Караул! Грабят!

Тактика себя оправдала – если бы Кловиса в этой ситуации арестовали и отвели к комиссару полиции, для него все было бы кончено. В нем признали бы мнимого моряка с улицы Пон-Лон, бросили в тюрьму, а затем осудили как преступника.

– Грабят! Грабят! – что есть мочи орал человек.

Кловис колебаться не стал. Он бросился вперед, грубо оттолкнул Маталена, преграждавшего ему путь, влетел в комнату баронессы, выставил вперед сжатые в кулаки руки и доказал, что бокс действительно является высшим искусством, наградив человека, который в этот момент как раз повернулся к нему, изумительным ударом между глаз.

Несчастный покачнулся и рухнул на баронессу, которая, подсознательно рванувшись ему на помощь, выронила зажатый в руке канделябр. Свеча покатилась по ковру и погасла.

Проявляя небывалое присутствие духа, Кловис выбежал из комнаты, захлопнул дверь и дважды повернул в замке ключ, заперев внутри баронессу и ее избитого сообщника. Теперь его единственным противником был Матален.

Тот, поняв, какие выгоды в борьбе не только с Кловисом, но также с его братом и друзьями сулил опрометчивый поступок молодого человека, забравшегося ночью в чужой дом, бросился к окну, под которым юношу дожидался Монсегюр, и изо всех сил завопил: – Караул! Грабят!

На его беду, долго кричать ему не пришлось – майор, едва заслышав этот крик, заставивший его поднять голову, увидел, что из окна кто-то вывалился.

Вполне естественно решив, что это выпрыгнул Кловис, бравый вояка выпрямился, твердо уперся своими геркулесовыми ногами в землю, вытянул вперед руки и, рискуя сломать шею, поймал молодого человека.

Майору повезло – он не дал бедолаге размозжить о мостовую голову.

– К счастью, майор Монсегюр ворон не ловит, – сказал он, сопровождая эти слова своим солдафонским смехом.

– Майор Монсегюр!!! – повторил только что спасенный им человек.

– Гром и молния! – воскликнул вояка. – Это не он. Кто же тогда у меня на руках? Неужели этот мерзавец Матален?

С этими словами майор повернул ношу к себе лицом и сказал:

– И правда, он, черт подери!

– Держите его! – закричал Кловис, осторожно спускаясь со второго этажа.

Но было слишком поздно. Монсегюр, в бешенстве от того, что помешал Маталену расшибить голову, с размаху швырнул его на землю. Матален покатился по мостовой, сделал вокруг собственной оси пару оборотов, но когда Кловис ступил на землю, уже успел встать и дать деру.

Не в силах броситься вслед за бретером, которого уже и след простыл, майор был вынужден его отпустить.

А произошло вот что.

Услышав, что Матален стал орать и звать на помощь, Кловис, до этого дожидавшийся нападения дуэлянта во тьме коридора, понял, что ситуация накалилась до предела и что нужно как можно быстрее бежать из особняка.

Он бросился к окну, из которого кричал маркиз, и схватил его за руку, пытаясь оттолкнуть.

Но Матален оказал сопротивление и в густом мраке завязалась драка – на этот раз в полной тишине.

Бретер, чувствуя, что уступает в силе противнику, хотел избавиться от него с помощью какой-нибудь хитрой уловки. Но тот догадался о намерениях маркиза и стал делать все, чтобы его обезвредить. В этот момент в дверь спальни баронессы задрожала под градом ударов – это запертые внутри сообщники решили выбить замок, закрытый на два оборота ключа.

В довершение всех бед на шум, чтобы помочь баронессе, по лестнице стал подниматься слуга.

«Теперь не до сомнений, нужно действовать решительно. – подумал Кловис. – Клин клином вышибают».

– Тебе конец, мой маленький приятель, – процедил сквозь зубы Матален. – Завтра тебя ждет добрая тюрьма, там узнаешь, как совать нос в чужие дела.

Закончить фразу маркиз не успел, почувствовав, что какая-то неодолимая сила отрывает его от земли.

– Ну берегись, – сказал вполголоса Кловис, – сам напросился.

И младший Коарасс, не дожидаясь, пока бретер догадается, что с ним случится в ближайшие мгновения, сделал над собой нечеловеческое усилие и выбросил противника в окно. Из груди Маталена вырвался сдавленный крик, и он неизбежно раскроил бы себе череп о плиты мостовой, если бы, как мы уже говорили, его не поймал на руки Монсегюр.

В тот самый момент, когда Матален поднялся с мостовой и дал деру, Кловис, легкий и проворный, как обитающий в его родных краях ягуар, спрыгнул на землю.