Конец отступления

Северус Снейп

Из волшебного состояния полета меня выдернуло на грешную землю рывком, распахнув глаза, я вскочил на кровати, ошалело оглядываясь в поисках опасности. Столик с двумя флаконами укрепляющего зелья, значит, прошло примерно трое с половиной суток, больше, чем ожидали, постель не смята, значит, я не метался, это хорошо, организм принял изменения положительно, за окном светло, значит, выдернул его сигнал о прибытии гостей.

Неожиданно легко встав, после стольких часов в недвижимости, не торопясь, спустился на крыльцо. Зажмурившись от яркого солнца, я постепенно разглядел уже не первое столетие стремящиеся ввысь деревья, покрытые сияющей влажной зеленью, похоже, был дождь, карликовые, в сравнению с ними, плодовые деревья, посаженые лично мной не так давно, но уже с завязями плодов. Трава на поляне была поразительно мягкой и не вырастала слишком высоко, радуя глаз группками цветов самых разных оттенков, за что я когда-то полюбил эту поляну и решился построить здесь свое убежище от всего мира. Наконец проморгавшись, я заметил Люциуса с Драко и собрался подойти, как их лица синхронно исказились от ужаса, а руки метнулись к палочкам, молниеносно развернувшись, я увидел метрах в ста от дома улыбающуюся мне Астру, а за спиной на нее неслась огромная чешуйчатая тварь, широко разинув пасть, состоящую из одних клыков.

- Астра! - заорал я, понимая, что палочка осталась лежать около кровати, мне вторили два голоса, столь же отчаянно неспособных помочь... предотвратить...

Последний прыжок твари, и жуткие челюсти сомкнулись...

Астра

- Спи, старший. Я обо всем позабочусь.

Я рассматривала постепенно расслабляющиеся черты сурового лица и испытывала противоречивые чувства, темные от абсолютной власти над живым существом, ни один крылатый без клятв не доверится даже семье, а Север нервничал, но не ждал предательства, хотя не мог не догадываться, что можно сделать с полностью открытым разумным. Понимание того, что меня сочли достойной столь безусловного доверия, будило нечто теплое и светлое в груди там, где живет душа и прячутся от мира грани Личности. Благодарно целую мужчину в расчерченный глубокими морщинами лоб, одновременно погружая в глубокий сон, не позволяющий сознанию сопротивляться изменениям, совершаемым над телом, пора начинать.

Короткий вздох, и, сосредоточившись, словно в океан ныряю в переплетение чужой ауры, отыскивая чуждые образования, купируя и уничтожая наносные чувства, реакции, порывы, срывая паутину, закрывающую истинную натуру Севера искусно скрываемую даже от него самого. Час за часом, месяц за месяцем складывались года, когда кто-то могущественный и жестокий по "ниточке" добавлял штрихи к ауре мужчины. Незаметно влияя и заставляя верить, что такова на самом деле его суть, неведомый паук оплел все, не давая воли думать, бояться или желать. Становится страшно от понимания, что это сделано практически вслепую, если бы этот кто-то видел и был обучен, как я, никто бы не смог встать на его пути, просто не смог бы, потеряв себя.

"А, нет, кое-что ты все же сберег, - в самой глубине души, в потаенном уголке сознания, замаскированная и словно забытая мерцала яркая искорка, робко и несмело, боязливо, но не собираясь сдаваться, так, как умеет только она - Любовь".

Как же он смог уберечь самое хрупкое из чувств? Любовь способна погибнуть от неверно понятого взгляда, от небрежного жеста, ее так просто преднамеренно убить как в себе, так и в других, столь эфемерная и хрупкая она осталась жить, несмотря на давно погибшую надежду и потерянное желание жить. В этом мире чужой души я могу только чувствовать, и именно сейчас я осознавала, насколько беззащитна, родитель обучал меня защищать целостность своего "Я" в таких "путешествиях", не "нахватать" чужого, и я училась через боль и слезы, с годами опыта приобретая возможность уберечь душу от демонов и крылатых. Но к такому меня не готовили, как реагировать, когда чужая любовь столь доверчиво тянется к тебе? Так невинно, что чувствуешь, как где-то бесконечно далеко, в физическом теле, появилась горечь на губах, заставляя вспомнить время, когда я еще умела искренне плакать. Сердце же бьется испуганной птицей, но рвется к этой чистоте, моля отпустить, разрешить ответить взаимностью, ведь вся душа мужчины лежит передо мной: распахнутая, перебранная по струнам и обещанная мне, как младшей, как ученице, как дочери. Но я колеблюсь. Страстно желая и столь же страстно боясь довериться. Взгляд скользит по очищенной ауре, неуверенно сияющей, лишенной насильственных разрывов и инородных вкраплений, раз за разом возвращаясь к волнующей меня искре, удовольствие от отлично проделанной работы не способно уже отвлечь, дрессировка тактично называемая родителем воспитанием не в силах удержать. И я тянусь к столь манящему искренностью свету, впуская чужую любовь в свою душу, окончательно переплетая судьбы без шанса стать чужими, разойтись по разным дорогам, клятвы, договоры, условия, запечатление, ничто не имеет большей ценности чем эта почти незаметная ниточка тянущаяся от крохотной искорки под названием Любовь.

Глубокий вздох, и я вынырнула из внутреннего мира Севера, руки чуть дрожали, а в груди цвели непривычные чувства, но времени расслабляться и анализировать изменения в себе не было, мимолетный взгляд за окно показал, что предавалась размышлениям я непозволительно долго и за окном уже светает. С трудом дотянувшись до ближайшего флакона с укрепляющим и порадовавшись, что Север обещал разработать лично для меня необходимый минимум зелий, сейчас бы мне явно не помешало что-нибудь для восстановления сил, часов восемнадцать провозилась с чисткой ауры, я споила его мужчине и активировала плетение полного восстановления здоровья. Прижавшись к уютно теплому телу мужчины, я с наслаждением провалилась в сон, задав себе установку проснуться через три часа, нужно позаботиться о своем... старшем... отце... Да плевать на формальности! Нужно позаботиться о моем Севере!

***

Еще один флакон использован, а Север все не просыпается, измученный и изрядно похудевший, ведь излечение происходит за счет внутренних резервов организма, а зелье лишь поддерживает силы. Уже сутки, как он должен проснуться, но тикают магловские часы на стене, отсчитывая минуты забытья помолодевшего лет на двадцать мужчины, а я все вынуждена не отходить от постели, по капле вливая в бледные губы живительную влагу и магию, собственного резерва ему не хватает уже пару дней как. Окутанный испариной, безжизненно недвижимый, он пугал меня, и если бы не постепенные изменения, я бы давно уступила панике и кинулась приводить его в чувство. Но множественные шрамы рассасывались, кожа вновь становилась упругой, уничтожая само понятие морщин, заживали давние переломы и излечивались болезни, мужчина менялся, и я держала себя в руках, четко выполняя все нужные действия, облегчающие исцеление. Если в отношении посторонних трое суток непрекращающихся болей считались приемлемой платой, то для моего Севера я сделаю все возможное, чтобы долгая агония сменилась крепким, пусть и искусственным сном, а то, что мне приходится практически не спать и сливать всю магию, питая его, знать ему не надо, такая, право, мелочь.

Очередной сеанс закончен, старший не очнулся, но медлить больше нельзя, еще день промедления, и я не справлюсь, просто не хватит сил: ни физических, ни магических. Погладив Севера по длинным, до лопаток, антрацитово-черным волосам, так и манящим запутаться пальцами в их шелковистой гладкости. Бороться с этим искушением я не нахожу сил до сих пор, резкий контраст тяжелой гладкости с моими легкими и тонкими не оставляет выбора моей выдержке, и раз за разом я тянусь перебирать черные пряди, когда обессиленная лежу рядом и ищу отличия, произошедшие со старшим за очередные три часа. Проведя по волосам Севера в последний раз, я глубоко вздохнула и пошла во двор, "призыв" требует простора и очень много магии, поэтому мне понадобятся крылья.